Истории

Как-то раз гулял я по Арбату и заглянул в книжный.

Вижу - у одного из стеллажей стоит очень симпатичная стройная девушка лет двадцати.

- Мне нужна книга, - обращается она к продавцу, - я, к сожалению, не помню автора и забыла название, но она очень популярная, очень-очень. В названии есть слово: "око".

- "Око мира" Роберта Джордана? - предположил продавец.

- Возможно. А это популярная книга?

- Конечно. Среди любителей фэнтези одна из самых популярных.

- Хорошо. Я возьму.

Девушка достаёт из сумочки кошелёк. В этот момент раздаётся мелодия её сотового.

- Да, Эля, привет! Я? В книжном. Да. Покупаю "Око мира"... Ты что забыла? Калмыкова же вчера сказала, что всех будет спрашивать по этой книге. А у тебя есть?.. Да ладно!.. Ну посмотри... Точно? Как называется?.. Ещё раз повтори. Спасибо. Я бы щас купила... Ладно, Эль, я перезвоню, а то опять название забуду. Давай!..

- Слушайте, я тут уточнила - оказывается, мне нужна другая книга: Эко "Имя розы". У вас есть?

- Да, конечно. Сейчас принесу, - ответил продавец.

Я не выдержал и спросил:

- Девушка, извините пожалуйста, уж больно любопытно, скажите - где вы учитесь?

Она оглядела меня с ног до головы оценивающим взглядом. Видимо решила, что я к ней клеюсь.

- В Московском государственном университете, - гордо произнесла она.

- Я так и думал! Все самые красивые девушки учатся именно в Московском государственном университете. Приятного вам чтения.

Девушка ничего не ответила, расплатилась за книгу и вышла из магазина.

Более ста лет назад мои предки по материнской линии, разорившиеся купцы, получили по столыпинской аграрной реформе землю в далекой Омской губернии. Из Подмосковья, густо и тесно заселенного, с высокими деревьями и густыми лесами, они ехали в далекую Сибирь, чтобы обосноваться в чистом поле, там, где скоро вырастет деревня Раздольное.
Меньше чем сто лет назад, мои предки по отцовской линии были раскулачены и насильно переселены из Украины в Омскую область, туда, где скоро появится деревня Славгородка.
Одесский район Омской области это бескрайние степи на самой границе с Казахстаном, там не было леса, деревьев, из которых можно было бы срубить дом, не было реки или озера, откуда можно было бы брать питьевую воду. Не было железной дороги, которая бы гарантировала торговлю и стабильную связь с внешним миром. Там была только земля. Палящее солнце летом, трескучие сибирские морозы зимой, сухой пронизывающий западный ветер круглый год и покуда хватает глаз – целина. Добровольно ли, принудительно, те и другие возделывали эту землю, обустраивались, вставали на ноги, жили.
Сегодня нет уже деревни Раздольное. На том месте можно найти только старый тополь, который служит ориентиром моему дедушке. Когда-то рядом с этим тополем стоял его дом. А я помню, когда была совсем маленькой, были еще печные трубы… Сейчас уже нет. Славгородка официально значится в документах «селом», а на деле представляет собой три улочки да десяток-другой домов, которые никак не могут продать. А автобусы ходят туда только четыре раза в неделю. Полупустые. Одесское АТП уже который раз поднимает вопрос о закрытии маршрута. Не окупается…

Это мои корни, моя память, моя история, которую, если говорить откровенно, я знаю не так хорошо, как следовало бы. Я с детства знала, что немцы, живущие в Одесском, Побочино, Белостоке (других деревнях района) появились здесь из-за депортации в годы войны. Что украинцы и белорусы были раскулачены, а русские – кто приехал поднимать целину, а кто появился еще раньше… Когда я училась на историческом факультете, то с особым интересом изучала материалы по раскулачиванию в областной библиотеке. Выписывала в длинные столбики цифры – сколько тысяч семей были направлены в Одесский район, сколько в соседний Полтавский, Щербакульский, в Русскую поляну, Павлоградку, Тавричанку и т.д. Год за годом эти цифры росли, социалистическое соревнование было в самом разгаре, и появлялись новые категории – подкулачные. И я помню, как меня поражали эти цифры, не столько количеством нулей, а тем фактом, что это были тысячи семей. Понимаете, не людей считали, а семьи! И я могла только представить эти караваны изможденных людей, потерявших все, женщин, детей, мужчин, стариков. Единица подсчета по месту прибытия была очень удобна – семья. Мало ли кто не осилит дорогу…

Эта история долгое время была обезличена для меня. Я не знала других обстоятельств, кроме тех, что нашла в библиотеке, а потом в интернете. В семье об этом не говорилось, книг тогда об этом не писалось. А потом в нашей одесской газете «Пламя» стали появляться первые статьи с воспоминаниями депортированных и раскулаченных, о том, как тяжело пришлось первые годы, о том, как кто-то помогал чем мог, а кто-то был недоволен тем, что «понаехали», о том, как поднимали целину, как строили деревни, как были благодарны земле, и называли новую деревню «Благодаровкой», как начинали любить этот суровый край всем сердцем. Милая Одесса, ни воды, ни леса. Эту присказку, известную мне с раннего детства, я слышала так часто… И произносится она одновременно ласково, обреченно и любя. И, кстати, у нас говорят ОдЭсское, ОдЭсса, так, как на Украине. И мне вот уже 32, я отлично знаю, что по всем правилам русского языка нужно говорить ОдЕсское и ОдЕсса, но не могу совершенно! И слух режет, если слышу этот «правильный» вариант. Так и хочется поправить! Иногда поправляю…

Да… Хотела написать обо всем этом только первый абзац рецензии, хотела рассказать, чем именно меня зацепила Гузель Яхина, где. Книга ведь понравилась. Очень. Но вот не получилось коротко. Тема раскулачивания, которая в книге является центральной, оказалась слишком личной, не смотря на мое семейное невежество, не смотря на то, что я знаю только чужие истории. Не смотря на то, что сегодня уже есть сотни статей и десятки книг о раскулачивании, и стоит только захотеть. И есть целые общества, фонды которые занимаются сбором и публикацией сведений, издают книги и снимают фильмы. И это только у нас, в Омской области… Да, все это есть. А я со своим пристрастием к художественной литературе, только так – через роман «Зулейха открывает глаза», вышла на эту тему. Стыдно ли? Конечно. Ведь мы должны знать нашу историю. В конечном счете, это главное, что есть у нас – память.

... а тем более книга, среди центральных персонажей которой тоже числится книга.

Любите ли вы дарить книги друзьям или получать их в подарок?

Для меня подбирать книгу для другого человека - занятие непростое и далеко не всегда благодарное. Сложно угадать, останутся ли довольны твоим выбором. Всегда можно попасть пальцем в небо.
Исключения составляют случаи, когда в вашем распоряжении имеется виш-лист с книгами, которые ваш приятель или приятельница хочет прочитать. Или же когда речь идёт о человеке, чьи вкусы вы хорошо знаете. Хотя и в этом случае не помешает ознакомиться со списком пожеланий.
Представим, прямо скажем, крайне маловероятную ситуацию. Друг вам сообщает, что интересуется европейской историей XVI-XVII веков. У каждого свои причуды. Казалось бы, границы заданы довольно чётко. Но пойди разберись, что его может заинтересовать. Скажем, современный нон-фикшн о событиях Тридцатилетней войны или записки мемуариста эпохи междоусобных войн во Франции?

К чему я это? Один мой хороший знакомый несколько лет назад преподнёс мне неожиданный подарок - книги Умберто Эко. Я поначалу отнеслась к этим новым приобретениям с некоторой опаской, откладывала их чтение. Но спустя какое-то время прочитала два романа, один из которых, как нетрудно догадаться, «Имя розы», и поняла, что мне хочется продолжить знакомство с Эко. Правда, дозированно. Сейчас держу эти книги при себе, за исключением одного романа, который у меня не пошёл.

Сегодня решила полистать одну из книг Умберто Эко, которую я как раз планирую прочесть или хотя бы просмотреть. И первая мысль, на которую упал мой взгляд, срезонировала.
Автор предостерегает против обобщений и их превращения в стереотипы. В этом ключе он вспоминает древнюю мудрость.

«Жонглирование обобщениями опасно, что доказывается парадоксом Эпименида Критского, который заявлял во всеуслышание, что все критяне лжецы. Естественно, из уст критянина, лжеца по определению, могла исходить только ложь — выходило, что ложно утверждение, будто все критяне лжецы, а следовательно, выходило, что критяне правдивы, а следовательно, Эпименид говорил правду, однако по этой логике оказывалось, что правда — утверждение, что все критяне лжецы. И так далее до бесконечности».

Напоследок немного книжных презентов... Нет, надо сказать, дарители на удивление неплохого мнения о моих интеллектуальных способностях. Творения Пауло Коэльо или «Пятьдесят оттенков серого» мне пока не предлагали прочитать.

На работе у нас есть три постоянных курьера. Пока я занимаюсь проверкой заказов, каждый из них обязательно задает мне один и тот же вопрос.
Так начинается наш еженедельный ритуал.

— Что читаете? — спрашивает курьер-романтик.
— Роман, — говорю, — исторический.
— Про любовь? — уточняет он.
— Про убийства, — отвечаю я. И зачем-то решаю добавить: — Зверские и бесчеловечные.
Видимо, конец рабочего дня сказывается.
— Тьфу, — морщится курьер-романтик, — лучше б про любовь читали.

— Какой жанр? — интересуется деловой курьер, глядя на книгу.
— Детектив, — говорю быстро и по существу. Как на допросе.
Он кивает.
— Уже известно, кто убийца?
— Ага, — осторожно отвечаю.
— Зачем дочитываете?
Я теряюсь. Почему-то вспоминаю курьера-романтика.
— Ну а вдруг всё закончится свадьбой?
Больше таких вопросов деловой курьер мне не задает.

— Про что книга? — начинает допытываться курьер-зануда.
На самом деле, ему не важно, про что. Его интересует только «зачем».
— Про монастырь, — бубню.
— А вы на кого учитесь? — уточняет.
— На дизайнера, — отвечаю уже в который раз.
— Тогда зачем вам про монастырь?
Вот он, главный вопрос.
Я решаю отшутиться, забыв, что с ним шутить нельзя. Шуток он не понимает.
— Ну а вдруг я решу туда податься?
Курьер-зануда молчит. Я тоже молчу. Смотрим друг на друга и молчим.
— Я потом на религиоведение собираюсь поступать, — решаю выкрутиться я. — Пригодится.
Он наконец-то забирает заказы и уходит.

Сегодня снова должен прийти курьер-зануда. У меня на столе лежит научно-популярная книга.
Думаю, я расскажу ему о том, что с детства мечтала стать астрофизиком.

Читаю я «Зулейху…», читаю – и ловлю себя на мысли, что вспоминаю свою бабушку Зою, маму моего отца. В последний раз я ее видела в 8 лет, если не ошибаюсь. Помню зато, что мне было несколько… тяжеловато с ней.

Это была старенькая женщина, загорелая татарка с убранными под платок поседевшими волосами. Одевалась она по мусульманским обычаям. Она сажала меня к себе на колени и что-то рассказывала, очень хорошее. Любила ли я ее? Наверное, нет. Мы любим тех, кого хорошо знаем, кто заботится о нас постоянно. Бабушку Зою же я видела раз шесть или семь за свою жизнь. В 8 лет я не знала, через что она прошла. Это потом уже мой папа рассказал мне о ней. Вспоминаю его рассказ – неужели это было на самом деле? Как далеко это – и как страшно! Смогла бы я перенести такое?

Она родилась в обеспеченной семье. Глава семейства – резчик по дереву. Домовая резьба – нелегкое искусство. В своем доме – жена и девять детей, все заняты по хозяйству, ребят с раннего детства приучали к работе. Ничего плохого о тех временах бабушка Зоя сказать не могла. Обычная дореволюционная мусульманская семья. Жили дружно, чтили обычаи, молились и работали.

Потом – как в книге Яхиной: пришли «красные», потребовали все сдать. Глава семьи, прослышав, что идут отбирать, ушел куда-то со всем золотом – а возвратился без него. «Закопал» – сказал он. Где закопал, не сказал. Так и унес эту тайну в могилу. Уж не знаю, что между ним и «красными» случилось, но увели они его (позже бабушка узнала, что он в Тайге сгинул, в каком-то поселении). Больше его близкие не видели.

Хозяйство у семьи отобрали. Дом под местную администрацию определили, а семью выселили. Дальше пошли бесконечные скитания по чужим углам. Затем и голод начался. Из девяти детей голод пережили трое – бабушка Зоя и два ее брата. Шесть детей умерло. Никто в родных местах не остался, разъехались.

Бабушка Зоя уехала в Москву, учиться. Была она в 1941 г. совсем молоденькая, в Москве еще не освоилась. Летом ее с другими учащимися отправили в Узбекистан (если ничего не путаю), собирать хлопок. Там, на хлопке, она и узнала о начале войны. Ей предложили в Узбекистане остаться, но она решила ехать в Москву. А как это – ехать в Москву в разгар большой войны?

И чего только не было в пути: ехала на попутках, пешком шла, тифом переболела, отлеживалась в чужом доме. Какой путь – через половину России! В Москве оказалась только в ноябре, а тут уже фашисты к столице подходят, воздушные налеты, ужас сплошной. Войну она пережила в Москве, работала на заводе по пошиву униформы. А два ее брата были на фронте, оба возвратились, один из них был тяжело ранен. Обоих после войны репрессировали.

Вот так вспомню мою бабушку Зою – и история Зулейхи не кажется сказочной! Моя бабушка умудрялась выживать в совершенно невероятных обстоятельствах. Сколько раз могла умереть от голода и болезней – но дожила до 21 века, и была здорова, и детей родила и выкормила. Как она смогла?

А умри она в то время – и меня бы не было. Страшно от этого немного.

Для меня "Имя розы" одна из таких книг. Все началось еще в довольно юном возрасте.
Не знаю, как в нашей семейной библиотеке появилась эта книга (родители тоже не помнят, кто ее купил/поменял/забыл у нас), но в детстве я сильно отхватила за нее. Как и все мелкие, я любила книжки с картинками (до сих пор люблю!), а вся детская литература в доме была мною изучена от корки до корки и перешла в разряд неинтересных. Что делать? В поисках новых впечатлений перешла на другую книжную полку с взрослой литературой. Разочарованию моему не было пределов - на этой полке не было ни одной нормальной книжки с картинками - один сплошной текст, даже название печаталось обычным шрифтом, ни тебе загагулинок, ни завитушек, в общем без слез не взглянешь, и как эти взрослые могут читать такие скучные вещи!
И вот я добралась до "Имени розы" - о, какое счастье! здесь есть картинки, да еще разворот красно-белый! Только я приступила к изучению рисунков - откуда ни возьмись взялась бабушка и стала интересоваться, что это я тут делаю, что это за книга у меня и т.п. Естественно от ее взгляда не укрылась картинка на развороте - я как раз начала разглядывать ее. Только и уделила ей секунд 10, как у меня изъяли роман, объявив, что я еще маленькая. Все мои слезы и истерики, вся моя детская обида естественно не дали желаемого результата, а привели к двухчасовому стоянию в углу. Но я не растерялась, в кармане у меня был фломастер и раз уж мне запретили рассматривать картинки, я сама выступила в роли художника. Папа не оценил мой талант рисования на обоях и пригрозив рэмнем, увеличил срок пребывания в угловой зоне, а также лишил сладкого на месяц.
Сама бабушка Эко ни разу не читала, да и родители к тому времени с ним не сталкивались. В общем "Имя розы" попало с бабушкиной легкой руки в разряд довольно непристойных книг, т.к. на иллюстрациях были представлены обнаженные тела. Так я не видела книгу курса до 3-го...

И вот уже в двадцатилетнем возрасте случайно наткнулась на все то же "Имя розы". Оформление книги мне понравилось, картинки пробудили интерес и я приступила к чтению. К сожалению, приступала я раз 5, но дальше 25-й страницы не ушла. Утомил сложный язык автора, а тут еще летняя сессия, каникулы и все такое. В общем не сложилось у меня.
Прошло еще года два. На работе под Новый год делать было нечего, решила время коротать с книгой. Почему-то на ум пришел именно Эко. Начала, дошла до 20-й страницы, была застукана начальником, попала под раздачу, написала объяснительную и мой энтузиазм иссяк, а тут уже праздничная суета, гости, поездка в деревню. Опять не сложилось.

Через несколько месяцев при переезде снова на глаза попалось это "Имя". Ну уж теперь это дело чести!
На этот раз меня было не оторвать от чтения. Какой увлекательный роман! Да как я могла игнорировать его раньше! Нет мне прощения! Читала взахлеб по ночам, не высыпалась, но получала громадное удовольствие. И вот как-то ночью (уже ближе к развязке, когда я полностью погрузилась в блуждания по лабиринту библиотеки) слышу женскую истерику на клумбе под моим окном, потом шум и детский плач.
Стоит сказать, что живу я в угловой квартире на 1-м этаже, и народ проложил тропинку через клумбу (угол срезают). Под упомянутым окном находится лестница, ведущая в подвал с элеваторным узлом. Ах да - подъезд в то время не освещался, фонарей нет, время позднее, в окнах света не было, в общем не заметить эту лестницу очень даже легко. И девушка не заметила - свалилась. Как оказалось, за ней бежали ее подруга и дочка. Я отбросила книгу и выглянула в окно. Вызвала скорую. Вроде все обошлось, но и в этот раз мне досталось от подруги потерпевшей - зачем я лезу не в свои дела, без меня обошлись бы и все такое (вот она людская благодарность!)...

P.S.: полгода назад мой знакомый попросил что-нибудь почитать, я посоветовала "Имя розы". Книгу он унес, но так и не начал читать: то у него командировки, то отпуск, то свадьба, и вот недавно переехал в новый дом. Обещал начать чтение на новогодних праздниках...
Что-то мне подсказывает, что история повторяется)))

Я помню, снилось мне...
Было мне лет, наверное, 6-7. Мама уехала за несколько тысяч км. на курсы повышения квалификации, а я осталась жить с тетей на целых три месяца. Та жила одна и привыкла к определенному ритму жизни, в который потребовалось вписать ребенка. Таким образом, за 3 месяца я побывала в гостях абсолютно у всех ее друзей и знакомых.
Приехала мама, я ей стала рассказывать, какой из визитов произвел на меня самое сильное впечатление. Как оказалось, это был "Тот дом, где у тетиных знакомых жили кошки. Большие такие, черные". На этом моменте я всегда показывала размер этих кошек - примерно с хорошую пуму.
Тут надо сказать, что жили мы в Магаданской области, кошек диких, да еще и таких размеров, там отродясь не водилось - ни черных, ни белых, ни полосатых. Отец-охотник это знал точно.
Родители вытаращили глаза: "Какие кошки, ты о чем???" Я даже повела их туда, где, по моему мнению, был тот дом. Пришли. Дом есть, но лет 20 в нем никто не живет - полуразрушенная хижина. Я к тете со слезами: Где кошки? У кого мы были в гостях??? Она в шоке. Не было, говорит, никаких кошек, тебе это все приснилось.
Ну да, как же, приснилось! Я же точно помню, сколько их было, как они сидели/лежали, какая мебель стояла в комнате и даже некоторые названия книжек на полке совершенно точно запомнила!
В общем, это воспоминание до сих пор у меня чуть ли не самое яркое из детства, хотя со временем я смирилась с тем, что это всего лишь детский сон.
Больше такого не было в жизни ни разу, хотя случалось просыпаться и пребывать целый день под впечатлением от сна. Самое шикарное - это выигрыш миллиона долларов. Выиграла я их в самом начале сна, а потом самозабвенно тратила! (Даже после пробуждения. В мечтах). Мужу рассказала, он погнал меня за лотерейными билетами ) Правда, это уже совсем другая история...

Надо мной порой ржут, что я таскаю с собой книги объёмом страниц 700 и читаю их в метро. Сегодня довелось убедиться, что я это делаю не зря.
Из-за спины уже год как хожу с рюкзаком. Выхожу вечером из метро, повесив рюкзак на одно плечо, чтобы сразу достать билет на автобус. В правой руке "Имя розы" Умберто Эко с закладкой. Иду по переходу, и вдруг меня кто-то резко дергает за рюкзак. Разворачиваюсь - какой-то среднеазиат молодой, ну я недолго думая со всей дури углом книги в висок. Парень падает. Я назад в метро, хватаю полицейского, тащу туда, там уже народ собирается. Полицейский по рации врача, параллельно я ему сбивчиво историю, он мои документы смотрит. Парень приходит в себя, у него тоже просят доки, их нет, уводят, со мной прощаются и предупреждают, чтобы не ходила на расслабоне. Так что будьте бдительны и читайте толстые романы в бумаге.
Уфф, до сих пор потряхивает.

Эту историю мне рассказала подруга. По дороге домой она заехала в "Библио-Глобус.

- Молодой человек, будьте любезны, - обращается подруга к продавцу книг, - мне нужна "Зулейха".

- Зулейха? - продавец слегка замешкался, вспоминая, кто это. - Да, да, конечно, сейчас, подождите, пожалуйста.

Он стремительно скрывается в подсобном помещении. Через пару минут продавец возвращается и не один, а с толстой тёткой лет сорока пяти в длинном синем халате и резиновых перчатках с ведром и шваброй.

- Не поняла, - говорит подруга, - а где "Зулейха"?

- Вот, - продавец указывает на тётку.

Тётка согласно кивает головой.

- Вы, прикалываетесь что ли?! - возмущается подруга. - Мне не эта Зулейха нужна, а Яхиной.

Продавец растерянно смотрит на тётку, тётка - на продавца.

- Ну и чего мы зависли? - нарушает затянувшуюся паузу подруга. - Книга мне нужна, понимаете? "Зулейха открывает глаза". И побыстрее, пожалуйста, я тороплюсь. Яхшы?

Дала почитать эту книгу коллеге на работе. Мне было интересно, что она скажет, ведь её бабушку точно также раскулачили, она сама жила с детства на Ангаре, поэтому события, описываемые в книге, ей должны были быть близки. Сегодня она мне книгу вернула, сказав, что в принципе ей понравилось, прочитала её за два дня (ту же "Зону затопления" Сенчина, тоже близкую ей по сюжету и месту действия, она даже дочитывать не стала). А также отметила несколько преувеличений, допущенных Яхиной для наведения пущего саспенса.

Во-первых, на Ангаре было много посёлков, которые появились там ещё до периода раскулачивания. Поэтому крайне маловероятно, чтобы герои книги никого из людей не видели годами. Скорее всего, там если не пешком, так сплавом можно было до соседней деревни добраться.

Во-вторых, где-то в 1930-м году был выпущен указ, разрешавший детям раскулаченных свободно покидать переселенческие посёлки и учиться в учебных заведениях. Так мать моей коллеги и выехала. Так что сыну Зулейхи вовсе не нужно было совершать побег.

Тогда у меня был маленький ребёнок как говорится на руках и большой ребёнок на шее моей свободы. Большой ребёнок пил пиво и растил живот - это было основным делом его жизни, а он ещё с искренностью ребёнка верил, что ему всё позволено и все ему должны. Жертва неправильного воспитания и дурной наследственности, он не виноват. Большой ребёнок занимал львиную долю моего свободного времени, потому что он ничем не занимался и его надо было развлекать. А остальное время уходило на маленького ребёнка. Потому читала мало, вообще почти не читала. Свекровь отговаривала меня читать "Имя Розы", мол, я пыталась - это муть, и её слова окончательно убедили меня не оставлять своего намерения. Летний месяц на чужой даче, кишащей родственничками мужа, скрасила эта книга. Она мне напомнила, как это же это круто - читать. Она накрывала с головой и я забывала обо всём. Да кому я рассказываю, все мы здесь такие. Я была молода, глупа и с оголённо-раздражёнными нервами. Можно догадаться, каково было выныривать из этой книги, когда реальность обливала меня своими помоями. А он подходил, закрывал книгу и тащил меня за руку "пойдём спаааать", я боролась за каждую страницу, доходило до драк.
Когда-то у меня было ангельское терпение, поэтому этот ад закончился только через два с половиной года. Надеюсь мне хватит мозгов не повторять такую глупость потому что сейчас я лучше умру чем добровольно залезу в клетку ещё раз.
P. S. Когда мне совсем плохо, я смотрю на эту книгу и вспоминаю, как мне было плохо, когда я её читала. И сразу становится гораздо лучше. Перечитывать не буду, хотя книга очень хороша. Это по Фрейду наверное.

В каждой семье, наверное, есть какая-нибудь семейная легенда, либо нераскрытая тайна, окутанная пылью прошлого.
Как я недавно узнала, в моей семья таковая тоже имеется. Есть у меня бабушка, зовут её Светлана, до 10 лет она с родителями, двумя братьями и двумя сестрами жила в маленьком селе Казачинском, под Красноярском, практически на самом берегу Енисея. Родителей её звали Павел и Нина. Семья Нины была зажиточными крестьянами, "кулаками". Отцу семейства Шарипу принадлежало много хозяйства, особенно в почете были Шариповы луга (которые и на данный момент должны существовать, возможно, уже под другим названием). В 1929 году отобрали всё, отправили в ссылку на Урал только Шарипа (почему так сложилось,что только его, уже никто мне не расскажет)И да, это, скорее, предисловие, либо же просто еще одна часть маленькой, но важной истории моих предков.
Когда я дочитывала роман "Зулейха открывает глаза", моё сердце учащенно забилось при фразе: Игнатов открывает сейф, достает из пачки метрик одну - Юзуф Валиев, 1930 года рождения. Бросает в холодную черную дыру печного створа, чиркает спичкой - бумага занимается быстро, маленьким и жарким огоньком. Секунду подумав, бросает туда же и старую папку "Дело".
Пока листы медленно вздымают тлеющие угли и, потрескивая, исчезают в оранжевом пламени, он берет чистый метричный бланк, обмакивает перо в чернила и выводит: Иосиф Игнатов, 1930 года рождения. Мать: Зулейха Валиева, крестьянка. Отец: Иван Игнатов, красноармеец.

В 10 лет маленькая Света переезжает с семьей в Кузбасс, в родной город отца, где все к нему обращаются не Павел, а Гаяз.
Только спустя много лет бабушка узнает, что некогда жил мальчик Хаиров Гаяз, который потом превратился в Кутузова Павла.
К моему большому сожалению, бабушке так и не открыли завесу этой тайны, что же заставило Гаяза поменять полностью свои инициалы. Он имел военное звание, не исключено, что возможно, так было сделать просто необходимо, либо в этом замешено что-то нехорошее, которое ворошить и не стоило бы.А очень хочется..интересно же.

Документ Microsoft Word (четыре) -
запылился рабочий мой стол.
Я один в холодной квартире
душу лезвием «Цы» проколол.

И часы утекали сквозь время,
по моей деревянной стене,
начиналась игра Водолея –
я искал свою душу в вине.

Стрелки тикали злобно над ухом,
и гирлянды светили под глазом.
Счастье, грязная злая старуха,
где ты бродишь сегодня, зараза?

Мне шампанское в горло не лезет.
Я не зверь. Я не хищник. Я – мир,
что снимает на пленку Скорсезе
в лабиринте хрущевских квартир.

Отложив «Имя Розы» У. Эко,
встал и вышел на улицу Маркса.

Я кричал, что ищу человека,
но никто не хотел откликаться.

Сдаю экзамен по зарубежной литературе. Тяну билет, читаю вопрос:

"Как все-таки звали розу? (по роману У.Эко "Имя розы")"

P.S. Это был сон, слава Богу.
Но оказывается, мое бедное подсознание мучается этим вопросом уже столько лет! Что скажете, господа Фрейд, Мерлин и госпожа девица Ленорман?

В 2008 году об этой книге я ещё толком ничего не слышала (ну точнее не то, что не слышала, а слышала не столь много, чтобы загореться желанием её прочитать). Но под руку мне попалась новая (на тот момент) компьютерная игра - квест "The Abbey" , сделанный по мотивам книги "Имя розы". И настолько мне понравился сюжет и атмосфера, что я решила непременно эту книгу прочесть. Хотя следующим пунктом после компьютерной игры я дотянулась всёже не до книги, а до одноимённого фильма (который 1986 года, с Шоном Конери в роли Вильгельма). В книжный магазин я отправилась, как только закончились финальные титры. Но когда я вернулась домой и удобно устроилась на диване с заветной книгой в руках и начала читать, меня ждал не особо приятный сюрприз - первые страницы "Имени розы" похожи на забор, или на дремучий лес (это смотря кому какое сравнение больше нравится); через эти первые страницы надо с усилием продраться, и только потом роман станет читаться легче и отрываться от него не захочется, хотя и будут попадаться сложные места. Но тогда, в 2008-м году, первые страницы оказались для меня непреодолимы. Мне понадобилось 4 года и много других прочитанных книг, чтобы в 2012 году снова взять с полки "Имя розы", преодолеть первые страницы и прочесть этот шедевр. И я, больше чем уверена, что эту книгу я ещё буду перечитывать.

Для студентов-международников академии гос.службы это слово не пустой звук. О да, забыть эту уникальную женщину невозможно. Как правило, первая лекция ее начинается с вопроса "Между кем и кем происходили греко-римские войны?". Первогодки, запуганные старшими курсами, впадают в ступор, думая, что их с порога тестируют на знания. Ответ, однако, все-таки звучит в аудитории, а реакция преподавательницы не заставляет себя ждать: "Ну, почему всегда девочки отвечают первыми?". Говорится это с неподдельным сожалением, и на последующий год представители мужского пола становятся, в некотором смысле, любимчиками. На этой же первой лекции задается еще один вопрос: "Вы читали "Имя розы"?". Выясняется, что никто не читал, но кое-кто собирается. Далее вам настоятельно советуют прочитать "Как написать дипломную работу" (ну и само "Имя розы", конечно), и уже только за это можно бесконечно благодарить Галину Николаевну Питулько. А "Имя розы" стало первой книгой, которую я купила в Петербурге.

Я не очень люблю писателей, которые считают, что их читатель - идиот. Я не люблю Умберто Эко.

Я помню, что мы его проходили на 4ом курсе университета. Тогда я с мучением читала его "имя розы" и для себя с восторгом - его "не надейтесь избавиться от книг".
Наконец, я вышла на улицу подышать воздухнуть и отдохнуть от всяких борхесов, эк и постмодернизма.
В мое лицо бросился биллборд. На нем был намалеван малыш, адрес, и надпись крупными буквами:
"ЛЕЧЕНИЕ БЕСПЛОДИЯ МЕТОДОМ ЭКО"
"Умберто?!" - ошарашено подумала я.

Бабушка рассказывала о раскулачивании ее деревни, вплетая еще одну нить повествования в разноцветный клубок историй нашего рода.  Я слушала в пол уха, чмокала и кивала. Маленькой с трудом представляя, что значит остаться в деревне без коров, запасов зерна, и имея на руках 5 голодных ртов. И все это ради великой идеи коллективизации.  Не получая должного эмоционального отклика Ба вздыхала, говорила, что я бестолочь и отпускала во двор играть в бадминтон или давала мороженное в стаканчике. Сейчас я бы слушала ее во все уши, вздыхала там где нужно, и время ушло.
⠀
Когда в 2015 году вышла книга Зулейха открывает глаза, я прошла мимо, решила, что не мое. Ну что я там не знаю, выросла же на деревенских байках. Зачем еще раз повторять. Хотя вокруг звенели колокола хвалебных рецензий.  Встретились мы случайно, от нечего делать. Я прочла первые две страницы, и заболело все внутри, заныло. Я рыдала и от счастья когда герои выживали, и от горя воспоминаний моего рода, в полной мере осознавая, что тогда произошло, временами полыхала злобой и мысленно вопила - За что такое наказание, за труд?
⠀
Вышел сериал, и вдруг он стал осквернять историю нашей страны. Серьезно? Все начало 20 века залито кровью и сложено из разбитых судеб, все уже осквернено.  Такого не было - завопили россияне, посылая проклятия в сторону Чулпан Хаматовой и Яхиной. Не было понятие странное, вот до земли моего мужа, фашисты не дошли, и историю он знает по книге. И он думает все зверства описнанные в ней, слегка преувеличины, или их не было. А Аушвиц каменным напоминанием стоит уже 75 лет.
⠀
И я вдруг поняла, что в нашей истории для некоторых не было черного, были белые труды, с умными мыслями о светлом будущем, счастье пролетариата и зубодробильными речевыми оборотами. Чтобы было непонятно когда наступит это счастье и сколько жизней простых людей за него отдано. Еще были «единороги», догнать и перегнать, и сплошные подвиги, а вот этого всего не было. Так проще кричать, так не больно.

Всё началось с того, что у меня сломался компьютер.
Я чувствовала, что свободное время неумолимо разрастается, грозя придавить меня своей пустотой - и, как принято в подобных случаях, решила заткнуть временную дыру какой-нибудь толстой и нудной книгой. "Имя розы", очень кстати взятая из библиотеки, подходила идеально: я пыталась читать её несколько раз, и отбрасывала подальше из-за объёмистости и витиеватости языка, обилия чего-то непонятного и замшелого.
Так оно и выглядит, когда вы читаете средневековый, действительно средневековый роман с монитора. Так ничего не получится - "распалась связь времён", и нет ни атмосферы, ни особенной теплоты, которая исходит от книги.
Пространственно-временное единство восстановлено. Нет никого; я да книга. Первую сотню страниц, ещё мучимая старыми стереотипами, я картинно жалела себя - что приходится осиливать, ах-ах! - а после втянулась так, что не оттащишь.

Хорошо что всё совпало так: зима, книга и Средневековье в отдельно взятой квартире.

"Попугая..." я взяла в свою первую командировку, во Владивосток: ночью спать я не могу, а лететь пять часов, и на эту книгу постоянно не было времени. И вот я долго-долго читаю про то, что бары "Флобер" есть везде, особенно на родине Флобера в Руане, о том, что никуда не деться от кофеен "Флобер", магазинов "Флобер" и даже больниц "Флобер"....
Я приезжаю во Владивосток и в первый день вечером иду прогуляться по округе. Я первый раз в городе, мне все равно куда идти. Уже темно, горят фонари, очень теплый ветер.
Я заворачиваю за угол и вижу его. Как говорится, этот неловкий момент, когда книга - это дополненная реальность, или реальность - это дополненная книга. В любом случае - это судьба. Я заворачиваю за угол - и он меня там ждет.
Владивосток, поздний вечер, глубокий октябрь, улица пуста, на ней только мы двое - я и бар "Флобер".

Варианты у всех разные. Цитирую мысли одной из героинь книги "Зулейха открывает глаза":

"И вдруг - Иван. Ваня.
Каким шальным ветром занесло этого высокого плечистого, с надменным взглядом и строгой выправкой красавца в ее пыльную, надежно защищенную пишущей машинкой жизнь? Илона схватилась за него – цепко, во всю силу бледных, изможденных в постоянных боях с клавишами пальцев. В синематографе хохотала, высоко закидывая голову; пламенея от стыда, надевала на вечернюю прогулку мамину шифоновую блузку, прозрачную в ярком свете; ночами старалась быть страстной и неутомимой; пришила две пуговицы к его гимнастерке и даже освоила бабушкин рецепт приготовления воскресных оладушков".

​Мой сон — ребёнок на вечернем мосту: в любой миг он может сорваться в звёзды, отражённые в реке.
Это как упасть вверх: звёзды повсюду..
И ты меня окружаешь повсюду, любимая. Все мысли мои о тебе.
Протяни ладонь, не мне, но хотя бы моему бесприютному сну!
Мне некому его рассказать, и со своим сном мне страшно остаться наедине.
Словно детская комната ночью приоткрылась на миг: шёпот света из-за прищуринки двери.
Шёпот в комнате и я. Дверь закрылась, медленно, как смежаются ресницы.
Что-то тихо село во тьме на постель. Не двигается, молчит.
Моё дыхание в темноте, и его.
Чувствую, дыхание обернулось на меня и смотрит.
Пытаюсь закрыть глаза, уши.. ничего не выходит: я всем телом чувствую чужое дыхание.
Само моё тело, осязания, превращаются в сомкнутые ресницы: ресничное существование дрожи, сквозь которое, шёпотом света и звуков, медленно просачивается безумный мир.
Пытаюсь подтянуть одеяло к лицу… но что-то, кто-то, держит его.
Мои коленки под одеялом — блуждающий шёпот перепуганных глаз под веками уснувшего ребёнка, которому снятся кошмары..
 
Не оставляй мои сны наедине со мной, моё солнце: мне страшно.
Они сводят меня с ума..
Мне сегодня снилось, как среди океана одиноко горела свеча — маяк.
Волны и ветер пытались загасить его. Вокруг него, огромными мотыльками вились птицы — бесприютные и прекрасные, как мои сны о тебе.
Окна твоего дома выходили на бушующий океан: твой дом был посреди океана. Твой дом был — корабль.
Во сне, образы корабля и тебя, нежно сливаются, и белые паруса были похожи на твою полупрозрачную ночную сорочку.
Я был юнга: поднялся на высокую мачту к тебе, поговорить среди бури и гроз.
Я смущался… всё моё робкое существование было словно рядом с твоей милой грудью, не мои глаза нежно отвлекались на неё, а всё моё существо.
 
Внезапно сон переменился… Ты стояла возле окна, спиной ко мне, и гладила птиц за окном: они были совсем ручные, буквально.
Из твоей милой руки словно бы исходил тихий свет и они вились вокруг него, мотыльками.
Я не видел твоего лица. Ты почему-то его скрывала: твоё лицо на миг стало твоей душой и болью.
Да, ты закрыла свою душу руками, и крылья птиц на миг словно ослепли, потеряли опору и цель.
Я тихо подошёл к тебе, положил руки на плечи и робко сказал: доверься мне, родная. Покажи мне свою душу.
Я… приму тебя целиком. Я… люблю тебя.
Ты медленно повернулась ко мне: на твоём лице были руки, со слегка расставленными пальцами.
Сдержав вздох, я сделал шаг назад, устыдился этого и приблизился к тебе.
Края твоих рук были в крови. 
Ты сделала что-то страшное, и, не в силах выдержать содеянное, закрыла лицо окровавленными руками: может, ты убила душу свою, потому и не веришь больше в неё?
 
Даже в этом преступлении я готов был быть рядом с тобой, стать.. его соучастником.
Я хотел лишь одного, видеть твою милую душу, и не важно.. живую, или уже мёртвую.
Нежно взяв тебя за руки, поцеловал их, и потянул их к себе, словно обессилевшие и полуувядшие цветы.
Твоё лицо было в крови.
Сначала я ничего не понял и нежными движениями хотел вытереть кровь с лица, но она не убиралась, напротив, каждое моё движение причиняло тебе боль и по твоему лицу текли слёзы.
Каково же было моё удивление и лёгкий вскрик сострадания, когда я понял, что на твоём лице — нет кожи.
Твоё лицо… душа твоя — кровоточили.
Ты грустно улыбнулась и промолвила: не подходи ко мне.. не смотри, у меня месячные, испачкаешься..
Растерявшись, я неуверенно прошептал, что месячные у женщин, вроде, происходят иначе.
Неужели и так бывает? — робко спросил я?
 
Ласково коснувшись моего лица рукой, оставив на нём лёгкий алый след, ты ответила: да, у женщин иногда, очень редко, месячные могут начаться в самых разных местах: запястьях, груди, лице..
Вы, мужчины, ничего о нас не знаете: вы многое выдумали о нас.
Да, мы, женщины, странные, и сами порой пугаемся своей странности.
Ницше писал: всё, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Если бы это написала женщина, она бы чуточку изменила мысль: всё, что нас не убивает, делает нас.. страннее.
 
Улыбнувшись, я сказал, что принимаю тебя всю целиком и не боюсь испачкаться: обняв тебя, я нежно приник губами к твоей раненой и кровоточащей душе на лице, которой ты почему-то стеснялась.
Я был от тебя на расстоянии дыхания: ты улыбалась, смеялась даже..
- Твои губы.. вокруг губ.. ты испачкался в моей душе, милый! Словно ел вишнёвое варенье.
Как я тебе на вкус?
- Сладкая… хотя, не совсем. Ты в детстве пробовала батарейку на вкус? У очень спелой сливы иногда есть схожий оттенок.
- Ты так мило засмущался. Румянец проступил.. словно ты теперь нежно перепачкался и в своей душе: твоя кровь словно встала на цыпочки, прикрыла глаза и поцеловала мою кровь... мне ревновать?
Не смущайся. Ты.. никогда разве не пробовал женщину?
В старые времена, девушки часто именно так делали приворот на любимого, тайно добавляя…
- Я… сильно сделал тебе больно? Прости меня.
У нас странные с тобой отношения, похожие на стих Бальмонта.
И почему наши отношения не похожи на музыку Дебюсси или Вивальди?
Хотя.. может быть было бы ещё безумней: танец снежинок и одно место в Осени Вивальди, доводят меня до слёз…
 

Душа с душой – как нож с ножом,
И два колодца – взгляд со взглядом.
Коль скажем: «Любим» – мы солжём,
Коль скажем: «Нет» – жизнь станет адом.
И мы друг друга – стережём,
И мы всегда друг с другом – рядом.

- Хорошие стихи. Лето… Вивальди.
Ты думал о том, что в самых интимных отношениях, близкая тебе душа, не друг, а — враг?
Для души нужен упор. Точка опоры. В себе самих — нам мало себя, души: отсюда муки творчества: хочется опереться словом на мир и души других.
А в любви, грозовой.. как у Вивальди, опора на душе любимого, а его опора — в тебе: обоюдоострый отрыв друг от друга — куда?
В сторону, лазурь… И это в лучшем случае. А там? Чем обнять друг друга? Тела уже мало и крыльев не хватит.
Хочется.. всей поруганной красотой мира приникнуть к душе: мало идти с любимым по улице вечера и просто говорить с ним о звёздах и вечном, милом лунатике на крыше — дожде.
Знаешь, однажды, в далёком будущем, ангелы спустятся на Землю и ужаснутся тому, что мы сделали с любовью: на руинах они найдут смутные летописи человеческих чувств: поэзию, и назовут её тем, чем она по сути и является: развратом похлеще чем у де Сада.
Грустной мастурбацией души, простёртой без сил на земле, бессильно смотря на родные и милые стихии, в том числе и души людей, до которых она не может дотянуться, обнимая самое себя, в слезах и содроганье.
 
- Ты права, в мастурбации есть что-то экзистенциальное, близкое к самоубийству и рассечению голубых венок на запястье.
Здесь, из запястья на пол льётся кровь… При мужской мастурбации, голубые веточки венок на члене, тепло сливаются с напряжёнными венками на запястье, становясь веточкой единого Древа Жизни.
Забавно.. я только недавно заметил, что разветвления венок на правом запястье и венок на крайней плоти, зеркально похожи: справа, чуть побольше, на десять минут, потом шаг времени назад, веточка времени потоньше — 5 минут, потом
ещё нежный вздох времени — 2 минуты и.. время словно закрыло глаза, затаило дыхание: полночь: похоже на притоки реки если смотреть из космоса: Волга впадает в Каспийское море…
Мысль о любимой.. блаженно, как в раю, равна дыханию голубой веточки плоти..
Закрываешь глаза, как при поцелуе, но странном, грустном, словно целуешь в последний раз, луну и милый дождь, и чувствуешь блаженно-тёплое напряжение во всей голубой веточке жизни, и вдруг — вспышка теплоты и света внутри, словно кто-то медленно развязывает тлеющие угольки-зарницы сердцебиений внизу живота, в груди, шее и даже в позвоночнике и на жарких, пересохших губах: всё тело в этот миг, сплошь — сердце, которое вот-вот вспыхнет, став мыслью какого-то грустного ангела на далёкой звезде…
И всё это нежно ранит одиночеством, почти невыносимым, словно тебя сослали от любимой далеко, на другую планету..
и не то из запястий, не то с кончиков пальцев, на блёсткий от луны пол, что-то течёт, жаркими глотками тишины и плоти, словно бессильно хватающей воздух в невесомости тьмы далеко-далеко от Земли…
Быть может это течёт кровь души.. в сумерках не видно, и я чувствую с бьющимся во все стороны света, сердцем, что если это истечение меня в пустоту и ночь продлится ещё чуть-чуть, то я умру.. я просто — стану ночным дождём на крыше и шелестом листвы.
 
- Интересные у тебя игры с собой.
Иногда мне кажется, что когда ты описываешь что-то интимное, ты словно… мучительно вспоминаешь пейзажи какой-то далёкой, как рай, планеты.
Даже не знаю, ревновать тебя или нет.. ты ведь во время этого думал сразу и обо мне и о дожде, луне?
Интересно, как бы женщина ревновала к ангелам? Заметила бы она, что это — ангелы, или же.. сделала их нежными союзниками своей ревности? Ревность, словно зрачок, расширилась бы, отразив что-то немыслимо-звёздное..
Рассказала бы тебе, как это бывает у нас, женщин.. но ты не поверишь.
Так что, хочешь прильнуть к моей душе, сразу, — дождём, луною, ночью?
А дальше? Нужен же новый упор друг в друге, как бой и новая свобода.
Многие бессознательно тянутся к этому.. но у них всё тонет в пустом разврате, изменах и ссорах, и как итог…
Представляешь ли ты, что это уже что-то апокалиптическое?
Красота, боль и счастье отслаиваются от предметности мира: от шелеста листвы сливового дерева за окном, скрещённых в ночи мужских и женских рук..
Руки трепещут в ночи на постели, как бесприютные тени листвы за окном.
Всё. Веточка дрожит на постели… Ничего нет в мире, лишь веточка на постели.
 
Знаешь.. никто, никогда мне не делал так больно, как ты.
Но и столько счастья мне никто не дарил..
Может это и хорошо: значит… с тобой я совершенно обнажена и ранима.
Погоди, не двигайся, хочу на твоём лице, шее, груди… словно на запотевшем окне, своей кровью нарисовать кое-что.
Вот так. Какой ты милый и смешной теперь..
Ты нежно испачкан в моей душе: она повсюду на тебе и даже в тебе: ты мой.
...………………...
 
Это был мой сон. Что мне с ним делать, родная?
Рассказать его тебе? Боюсь, мой милый друг..
Ты задумывалась, что в слове — друг, словно заложено искушение Эроса — грудь?
Что-то сиреническое поёт и зовёт в дружбе… ах, порой хочется, чтобы как Одиссея, связали.. привязали к чему-то, к мачте или даже к постели, не важно, чтобы не поддаться на эти призывы.
 Боже.. дослушать бы хоть раз, о чём так нежно поёт дружба.. может и о любви мы тогда меньше бы жалели.
Меня мучает этот сон днём и ночью.
Я переписал его на листок и на днях переспал с ним.
Знаешь, какого это, родная, переспать со своим сном?
А потом утром бродил с письмом на груди.. со сном на груди, как преступник.
Подошёл к реке и хотел утопить свой сон, как топят в деревне котят… не смог.
Подбросил было свой сон в дупло высокого тополя в парке…
Ночью у меня не было сна. Я просто лежал с закрытыми глазами и улыбался.
Есть в первом послевкусии бессонницы что-то абсурдное и нелепое.
Это всё равно что.. положить в рот еду и не жевать.
Вот сидишь ты за столом, со спело округлившейся щёчкой, и молчишь, а на тебя странно так смотрят друзья..
Это так же безумно, как после страстных объятий, нежно войти в женщину и.. замереть в ней, смотря глаза в глаза, почти касаясь друг друга ресницами, сердцем, нежно путая свои сердца, как это иногда бывает в жарком шёпоте разговора после ссоры, когда смешиваются твои слова и любимого человека.
Всё, тебя нет.. А выйти из женщины, всё равно что родиться над бездной, обнажиться до безмерно ранимой души.
 
Я лежал в ночи с улыбкой на глазах, то закрывая их руками, то открывая, а потом также делал веками в разных комбинациях: одинаковая бессмыслица и недоспелая, бессонная темнота.
Повернул лицо в сторону парка.
Там, в одиночестве, под луной и накрапывающими звёздами, росло дерево, на месте сердца которого, был мой сон.
Тополь словно бредил в ночи, ему снились кошмары.
Я видел, как девушка с парнем проходили мимо него и замерли на миг, оглянувшись на спелый шум его лиственной грусти.
Девушка в очках отошла от парня, робко коснулась тополя а потом очень нежно его обняла, не зная, что обняла и мой сон.
Если бы парень узнал.. он бы ревновал.
Улыбаюсь в ночи на постели…
 
Что мне делать с моим бесприютным сном, родная?
Словно вор, я прокрался в парк и похитил свой сон среди бела дня: меня заметил ребёнок и улыбнулся.
Я считал себя чудовищем, больным, потерянным человеком: такое не снится.. в дружбе.
Мой сон сводил меня с ума.
В нём был я, я.. подлинный, нелепый, ранимый, нежный и странный. Но это был я!
В одну из бессонных ночей, я положил листок со своим сном напротив себя за столом.
Поставил бутылку водки, налил себе и ему.
Выпил. Помолчали, глядя друг другу в глаза.
Улыбнулся.. захотелось сыграть с ним в русскую рулетку.
Положил пистолет на стол между нами и крутанул его.
Дуло медленно выглянуло на меня, как порой выглядывает из-за угла кошка, когда поссоришься с ней и не покормишь, и она преследует тебя, выглядывая месяцем мордочки и молчанием, из-за угла: не кошка, а совесть в аду..
- Подлец! — выругался я вслух на свой сон. 
Я оглянулся и.. крутанул пистолет ещё.
На этот раз пистолет припал точно к виску письма с моим сном.
 
Наступила тишина. Почти буквально. В первый раз в жизни я понял это странное выражение: наступила.. словно ангел огромный прошёл по миру и не заметил ни городов, ни трагедий, но в его след хлынула синева, тишина.. заполнив до краёв.
Мне стало стыдно: я шельмовал. Это было убийство сна, невиновного, спящего…
Я чувствовал себя преступником, ночью подкравшегося к постели со спящим человеком и приставившего дуло к его виску.
Блоковский, пьяно оступившийся пасьянс строки: ночь, стол, водка.
Мой сон напротив и пистолет. Русская рулетка.
Безумие какое-то… И одиночество, безграничное, от которого сходят с сердца и с ума.
 
Стало безумно жалко свой сон.
Бросился к нему, упал на колени и обнял, стал его целовать и шептать ему нежные слова.
А потом я лёг на пол со своим сном и накрыл его правой ладонью.
Светила луна. Я гладил свой сон и говорил ему.. как сильно я люблю одну женщину. Безумно люблю.
Сон тихо смотрел на меня и молчал: он всё понимал…
Не помню, кто из нас заснул раньше, я или мой сон, но приснился нам высокий тополь в аду.
У Данте, вроде, в «Новой жизни» описано, как в 4 кругу ада, самоубийцы превращаются в деревья.
Мне снилась прекрасная, как Беатриче, женщина.
Она жила среди этого странного парка в аду и ухаживала за деревьями.
Однажды, кто-то проходил мимо парка и просто так надломил веточку тополя и дерево закровоточило, зашелестело..
Проснулся я в слезах…
 
Что мне делать с моим несчастным сном, солнце моё?
Погоди...я, кажется, знаю.
Словно вор, я проникну ночью к тебе на балкон.
Тихо-тихо, шёптом босоногих шагов, подкрадусь по лунному полу к твоей постели.
На полу, возле двери — месяц мордочки кошки твоей.
Я приложу палец к губам: она всё поймёт… поймёт — лунатика.
Нежно встану у твоей постели со своим сном в руках, держа его как ребёнка у груди.
Ты спишь, хорошая, тихая моя.. чему-то улыбаешься во сне..
Всё это похоже на сон. Нежный и странный.
Быть может… это твой сон, и вот он сбылся у тебя на глазах, рядом с твоим плечом: идеальный, райски-симметричный сон по ту и эту сторону жизни..
 
Я положил бы у твоих милых ног веточку сирени и свой странный сон, и вышел.
Боже мой! С каким невесомым, блаженным сердцем я лежал бы на своей постели, смотря на звёзды в окне, а в это время… мой сон, словно грустный зверёк, лежал бы возле твоих милых ножек.
Вот, одна ножка словно бы улыбнулась во сне и коснулась моего сна.
Ты открываешь глаза посреди ночи.
Боже...
 

Последнюю художественную книгу я прочитала в марте (сейчас май). Затем меня поглотила учеба и всякие умные книги про конвергенцию, сциентизм и прочее. Вчера сдала последний кандидатский экзамен, зашла в книжный, купила "Сонечку". Улицкую знаю, но читала очень давно. Про "Сонечку" ничего не знаю, но прочитав аннотацию на форзаце, сразу направилась к кассе.

Шел дождь, а мне отчаянно захотелось мороженого. Забежала в ближайшую кафешку, села за столик у окна и за час с упоением прочитала книгу.

Все сошлось - и главная героиня, которая жизни предпочитала литературный наркоз и не видела разницы между реальностью и книжным миром; и сложная судьба семьи; и любовные перипетии, в сторону которых еще год назад я бы крутила пальцем у виска, а сейчас нет; и формат произведения, в котором сделан акцент на пару эпизодов и сюжет (краткость тут к месту) и к которому я сама тяготею.

Пока читала, бариста заботливо включил лампу над моим столом - так на улице стало темно. А на душе у меня стало светлее.

В каждой избушке свои погремушки, моя персональная ересь - хорошие книги пишутся не "по моему велению, по авторскому хотению", но История, которой приходит время воплотиться, находит достойного носителя и рождается, используя его ум, сердце и талант. С этого все начинается, с "расскажи мне сказку". Дальше рассказанное может продолжиться: книгой, фильмом, картиной или скульптурой. А может не продолжаться, но сильная история всегда в основе, даже если картина представляет собой сочетание цветных пятен.

Роман про Зулейху как специально просится для иллюстрации. Гузель Яхина (до сих пор, по крайней мере) написала лишь одну книгу, которая множественным залпом поразила все мыслимые цели литературного мира: лауреатство "Ясной Поляны", "Большой книги" и "Книги года", переводы на кучу языков, переговоры об экранизации. Как такое могло случиться? А именно так. Историям о жизни татарской женщины и о раскулачивании, и о возможности счастья в аду нужно было воплотиться, а выбрали они ее.

Гузель Шамилевна говорит во многих интервью о том, что начальный импульс рассказать историю раскулаченных пришел в детстве, когда она слушала рассказы бабушки о жизни на поселении - та прошла этим путем, будучи семилетней девочкой. И не потерялась в дальнейшей жизни, несмотря на такой незавидный старт: жила в Казани, преподавала, дом был полной чашей с хозяйственным укладом, умеющим обеспечить семье некоторую продовольственную независимость в жившей по карточкам столице Советской Татарии; но и со множеством книг. Внучка внимательно слушала рассказы, история уже тогда билась пеплом Клааса в ее грудь.

Однако татарским женщинам, кроме страстного покорного собственничества в любви (неоднократно воспетого русскими писателями), свойственна еще и глубинная рациональность - просто особенность менталитета. Прежде накорми и вырасти свою птицу (журавль или синица - время покажет), дай встать на крыло, а уж после и полетаешь с ней вместе, если будет на то воля Аллаха. И она носила в себе эту историю, закончив ИнЯз, работая в сфере маркетинга в немецкой фирме - девяносто девять из ста скажут: Чего еще хотеть? Девяносто девяти не бьется в грудь, а ей билось и она поступает в Московскую школу кино. В основе та же рациональность: хочешь, чтобы получилось хорошо - учись.

Написала сценарий, окончив. Который, разумеется, никто не принял. Тогда из сценария вырос роман. Который тоже, разумеется, нигде не принимали. Но удалось напечатать несколько глав в толстом журнале, Ура! А потом случилась встреча с Улицкой, которая порекомендовала издательству Елены Шубиной, много-много редакторской работы и книга вышла в свет. Видите. как получилось. Она честно служила своей истории и все удалось. Нет тут принижения роли творца, есть осененность и высшее соизволение; и сочетание таланта, интеллекта, огромной работоспособности - готовности служить Миссии. И что же, тонны макулатуры, которые в книжных магазинах, все по этому принципу? Нет-нет, как раз эти тонны прямиком из авторских голов.

Нет, моя бабушка абсолютно не похожа на Сонечку. И типаж не тот, и судьбы у них совершенно не схожи. Ну, если только, что обе пережили войну и обе работали в библиотеке. Но у моей бабушки было семеро детей и свободного времени на чтение книг было мало.

И все же, читая "Сонечку" я вспоминаю свою бабушку. В старости она часто и подолгу жила у нас. Ей тяжело было ходить, она вязала шерстяные носки всем внукам и правнукам и рассказывала о своей жизни. Как и все старые, одинокие люди она была рада вниманию. Иногда я просто слушала, некоторые вещи записывала или снимала на видеопленку.

Обычная жизнь, как у каждого из нас: как учились в школе дети, как донашивали друг за другом перешитую одежду, как хотелось купить новую люстру и сколько было радости когда её наконец-то купили, как нашли и отогрели маленького щенка, а он превратился в друга семьи на ближайшие 14 лет... Лепили котлетки, варили  борщи и ждали, ждали... когда же наступит настоящая, беззаботная, спокойная, сытая жизнь.
Но вот в конце рассказа бабушка всегда "почему-то" улыбалась и говорила, что теперь-то она знает, что всё это время она прожила в счастье!