"Во всяком случае, Бледное пламя - это очередная "горсть далеких алмазных огней", собранных в детстве,
которые Набоков раздавал потом героям своих книг, чтобы "как-нибудь отделаться от бремени этого
богатства".
И наверняка, это еще один головокружительный роман с девочкой Литературой, где каждому встречному-поперечному указано - не вашего ума дело! Что хочу, то и ворочу, ибо умею.
Как же-как же, скажет дотошный читатель, мы желаем понять! А Бродский, например, ему и ответит:
...нет ничего хуже потуг прустовских биографов доказать, что Альбертина на самом деле была Альбертом. Да, их перья движутся в направлении, диаметрально противоположном авторскому: они распускают пряжу.
Не предвосхитил ли Набоков желания критиков порвать Бледный огонь на нитки? Ведь он сам порвал его на смешные лоскутки и тряпочки. Может, это в назидание ретивым? Может, это глумление над "высоколобыми"?
Вроде бы, единственное, чего он хотел, это чтобы в отчетливом и ясном пространстве искусства обязательно
существовал некий зазор, "где читатель мог бы поупражнять свое воображение".
Итак, перед нами самый релятивистский, по мнению критиков, роман Набокова, утверждавшего, что реальность - это "бесконечная последовательность шагов, уровней восприятия, ложных днищ, а потому она
неутолима, недостижима", и свято верившего в то, что "величайшие достижения поэзии, прозы, живописи,
театрального искусства характеризуются иррациональным и алогичным, тем духом свободной воли, что хлещет радужными пальцами по лицу самодовольной обыденности".
И в заключение две блестящие рецензии, в которых мне слышится бодрый голосок и чувствуется острое перышко вдумчивых читателей, пламенных набоковских птенцов:
Это не художественная литература, а игра, скучная шутка, вызывающая не интерес, а любопытство,
логомантический вуайеризм для лексических извращенцев. Я не советую кому-либо читать это. Читайте
„Память, говори“, читайте „Пнина“, перечитайте „Лолиту“. Оставьте эти темные словесные игры будущим диссертантам.
„Бледный огонь“ — книга, которую Набокову не следовало бы писать. И в „Лолите“, и в его более ранних книгах был элемент дешевого позерства, однако он заглушался эстетической страстью и удивительным богатством воображения. В „Бледном огне“ имеются великолепные бравурные пассажи; есть моменты, когда продуманная причудливость образных ассоциаций вызывает подлинный трепет изумленного узнавания; но по сути эта книга — лукаво-эксцентричный, легкомысленно-пустой эксгибиционизм."
Филип Тойнби
"Набоков если на чем и свихнулся, так это на литературе. Его «роман с английским языком» достигает в «Бледном огне» своей кульминации.
Джордж Герберт создавал стихотворения в форме крыльев и песочных часов; Набоков же написал роман в форме поэмы, снабженной крыльями в виде предисловия, фаланги комментариев и указателя. Один из самых обворожительных текстов, встречавшихся нам за последние 20 лет, притворяется справочным критическим аппаратом.
Какая чудесная шутка, какое редкостное изящество, как все это изысканно, как далеко отстоит от
свинарника и вонючего пойла сексуально озабоченных поросят…
Некоторые места его сатиры нарочито шумны: Набоков — прежде всего великий юморист. Но самая большая радость в этой книге — радость, которую автор испытывает от манипуляций с языком, от произвольных и капризных искажений традиционных представлений о литературе, от безудержной саморекламы эксцентричного Кинбота и от современной Америки, которая, как любимое пушистое существо со странными повадками, всегда таится на заднем плане набоковских романов.
А в заключение нам еще раз напоминают о том, что настоящий художник довольствуется своим собственным искусством и что содержание, в конце концов, так же не имеет никакого отношения к эстетическому опыту, как песчинка — к устрице."
Энтони Бёрджесс
