Довлатов и окрестности

Слишком много Гениса, слишком мало Довлатова. Но написано красиво.

Генис — выдающийся стилист и отлично пишет про все, что угодно. Кажется, я прочитал все его книги — благодаря его стилю. Мне он кажется и в самом деле идеальным. Генис застал Довлатова в один из лучших его периодов — в Америке, когда он стал настоящим, а главное — востребованным писателем. Довлатов совсем немного не дожил до выхода своей книги на родине, а вместе и с ней и невероятной славы. Но с Генисом как наблюдателем его жизни и мемуаристом ему невероятно повезло. Для него это была настоящая удача. И для нас читателей тоже: автор нашел героя достойного его пера.

Впервые книга вышла в 1999 году, сейчас она переиздана в «Редакции Елены Шубиной» в новой редакции, хотя нового там всего ничего: два новых эссе о Довлатове-редакторе и о фильме «Довлатов» режиссера Алексея Германа-младшего. Но старого варианта книги я не читала, а к жизни и творчеству Довлатова отношусь с восхищением и завистью (да, докатилась, завидую мертвым), поэтому мне было интересно.

Генис закончил писать книгу через семь лет после смерти ее героя. Для него она стала «окончательным некрологом» Довлатову.

Оставшись по большей части неизменным, текст книги и через тридцать лет с лишним после смерти Довлатова несет в себе печать растерянности. Кажется, автор не может понять, как это: был Довлатов - и вот нет его.

С другой стороны, это не тоскливое перечисление достоинств почившего в…

Смех у Довлатова, как в "Криминальном чтиве» Тарантино, не уничтожает, а нейтрализует насилие. Вот так банан снимает остроту перца, а молоко — запах чеснока.

Когда книга Александра Гениса о Довлатове вышла в девяносто девятом, она два месяца возглавляла список самых популярных, уступив в итоге лишь пелевинскому "Generation П". И запустила у широкой публики некогда самой читающей, а к концу лихих девяностых почти утратившей интерес к серьезному чтению страны, виток интереса к биографической литературе.

Этого ни в советское время, ни на постсоветском пространстве не было. Историческую беллетристику читали, а успех биографической, тем более, написанной литературным критиком да еще имеющей подзаголовком "Филологический роман" - та еще лотерея. Однако случилось, в сегодняшней литературной…

Посмотрите, дети, что бывает, когда ты умираешь раньше, чем твой друг-графоман. Генис, конечно, не графоман, но местами несет его знатно. Тут и попытки стилизации под Довлатова, и попытки породить афоризмы, и философские цитаты вроде

Тоска - это осознание того предела, о существовании которого в юности только знаешь, а в зрелости убеждаешься. Источник тоски - в безнадежной ограниченности твоего опыта, которая саркастически контрастирует с неисчерпаемостью бытия. От трагедии тоску отличает беспросветность, потому что она не кончается смертью.

Почему попытки? Потому что продираешься. Но есть и хорошие части - воспоминания о Довлатове, разбор его произведений. Очень неоднородная книга, полная любви к Сергею Донатовичу.

Сборник издательства Corpus, в который вошел филологический роман о Довлатове, а также подборка более свежих очерков о русской и зарубежной литературе.

Думаю, среди людей читающих, интересующихся не только художественной литературой, но и нон-фикшн во всех его проявлениях, нет тех, кто не знает или хотя бы не слышал имен Вайля и Гениса. К их работам приходишь обычно, когда копилка прочитанной художественной прозы переполнена, и хочется чего-то иного.

Роман "Довлатов и окрестности", как сразу и предупреждает Генис, не столько о Довлатове, сколько о самом Генисе, об эмигрантской среде Третьей волны, о факторах, повлиявших на формирование Довлатова как русского автора в Америке. Генис с ноткой ностальгии делится воспоминаниями о своем знакомстве с известными литераторами того периода, о…

Надеялась, что в книге, написанной Генисом с несомненной любовью к его другу Довлатову, будет множество коротких, рубленых афоризмов Гениса, куча неизвестных биографических фактов о Довлатове и набросков из жизни ушедшего времени. Получила довольно занудный филологический разбор довлатовских произведений, лишь слабо сдобренный историями из жизни. Я вот вообще считаю, что анализировать литературу - дело не самое нужное, мне не так важно, какими приемами автор добился того или иного эффекта, важно, что сумел добиться. Подобный разбор текста может убить таящееся в нем волшебство.

Сегодня нас сильнее волнует не уникальное произведение, а уникальность творческой личности. Подлинным шедевром являются не литературные герои, а их автор.

Решительно отказавшись от попытки написания биографического романа, "сомнительного гибрида художественной литературы с non-fiction", Генис называет свой литературный эксперимент (и весьма удачный эксперимент) филологическим романом.

Литература горазда повторяться. Уникальна, прямо скажем, только душа, которая помещается между телом и текстом. Её след пытается запечатлеть филологический роман. Это позволяет его считать разновидностью документального жанра: фотографией души.

Генис создаёт некую реконструкцию, объединяющую Довлатова с его текстами, предлагая глубокое исследование довлатовского стиля и слога, пунктирно набрасывая биографию…

Начиная читать эту книгу думала познакомиться с Довлатовым как человеком, а на деле пришлось вникать в разбор "Заповедника" и других произведений. До обидного мало биографических фактов, мимоходом упоминается эмиграция и мир эмигрантов. И самое ужасное - пока мучила этот текст очень хотелось забросить книгу подальше.