Седьмая щёлочь: тексты и судьбы блокадных поэтов

Троллейбус пестрый, как игрушка, Как домик бабушки Яги. В серебряном обледененьи Его стекло и стенок дуб. Ничком на кожаном сиденье Лежит давно замерзший труп.

Наталья Крандиевская

Складывается ощущение, что Полина Барскова в младших классах боготворила свою учительницу, пока случайно не увидела её выходящей из туалета. Оказалось, что боги тоже срут. Это могло надломить детский разум. А потом, уже подростком, в руки Полины наверняка попал журнал «Огонёк» с той антисоветчиной, что начала правдами и неправдами размывать идеальные советские литературные и исторические воззрения. Так мог определиться интерес писательницы к блокаде Ленинграда в части прорывов канализации и голодоморе ленинградцев советской властью. Это просто гипотеза, но хочется как-то себе объяснить, откуда эта однобокость…

Contrary_Mary  уже довольно подробно и по делу написала тут про эту книжку и я там со всем, в общем-то, согласен, но хотел бы акцентировать один важный момент (который у Барсковой важен, а в отзыве коллеги немного затерялся): блокадная литература - это, как давно понятно, не единый гомогенный стоико-героический нарратив; но это и не два противостоящих друг другу нарратива - "официальный" и "неподзензурный". Была ещё и литература "для внутреннего пользования", вполне официально ходившая в осаждённом Ленинграде, но не выпускаемая из него, чтобы на Большой Земле не узнали, как там всё плохо на самом деле (и этот нарратив мне показался, честно говоря, самым интересным тут; возможно, потому, что и со стихами Гора, и со стихами Берггольц, представляющими два других нарратива, я уже сталкивался…

Блокадными поэтами Барскова занимается уже давно (см., например, антологию "Written in the Dark: Five Poets in the Siege of Leningrad" ), и самое, может быть, удачное в этой книге - сборнике не столько "статей", сколько "эссе", узнаваемых барсковских эссе с их распухающей на глазах словесной чрезмерностью, - это именно то, что Барскова не стесняется пересматривать, а то и отбрасывать прежние выводы, какими бы соблазнительно-изящными они не были. Когда "блокадную неподцензурную литературу" только-только открывали как самостоятельный объект чтения/исследования - тогда напечатали Гора, напечатали Зальцмана, - она казалась одной большой голодной судорогой, криком ужаса, советской "Герникой", зальцмановским "Ры-ры" или мычанием и лаем Гора. Зрелище ужасающее, но и завораживающее - в том…