Истории, связанные с книгой Японские дзуйхицу (сборник)

Как-то в нашем институте в рамках подготовки какого-то дня, посвященного чему-то (забыла уже, какого и чему) был провозглашен конкурс речей – «спичей», как их громко величали. От каждой языковой группы велено было приготовить по спичу на тему «Весна в нашем городе» или что-то подобное. Мне, начинающему преподу, досталось руководить группой не восточников, а экономистов, у которых японский язык шел факультативно, по два часа в неделю. Вот же засада! Какой спич можно написать со студентами, которым по программе положено знать только «Меня зовут Вася, прошу любить и жаловать»? Собрались мы с ними после пар думать да горевать… Кто в окно…

Марина Цветаева однажды написала Пастернаку: Борис, как я бы хотела тебе показать свои черновики! Тебе — тебе одному, никому больше. Тебе, не соглядатаю, а содеятелю, сопреступнику! Дневник похож на голос во тьме: человек… нет, сердце, в нём обнажены целиком: белое тело, выключено — как свет, сброшено к ногам… нет, дальше, в шелестящую пустоту под ногами. Я не ханжа, люблю заниматься любовью при свете… но есть моменты, когда хочется, именно в темноте. Словно любимая, нежно закрыла глаза, тебе… нет, шёлковым платком, закрыла глаза всех осязаний, и вот они переходят в шёпот и цветение, как аромат веточки сирени, ночью, возле окна, словно бы…

Вот читаешь, и все так мило, сквозь церемониал постоянно проглядывает совершенно современная студентка, такая ванильная барышня (кстати, оказывается, с первым мужем она рассталась потому, что тот был плохим поэтом!), все здорово, мама, я люблю девочку, ей тысяча лет... И тут она пишет, как неприятно скачут блохи под платьем. Мой гений чистой красоты блохаст. Сердце тушью обливается, пойду, полежу в кустах один.

Пару лет назад по совету друга прочитал "Записки от скуки". Помню, как я восторгался этими коротенькими изречениями. У меня была радость, что я нашёл кого-то с похожим восприятием мира. Ох, как же мне было смешно вспоминать тот свой восторг, перечитывая книгу недавно. Взглянул на неё совсем другими глазами. Я действительно увидел в себе прошлом такого японца. Но не чуткого и тонкого человека, а закрытого от мира и с кучей страхов. По каждому абзацу понятно, что автор наблюдает мир из своей скорлупки, но очень боится на самом деле с ним реально взаимодействовать. Это такой кустик, который ничего не решает и не делает, а ходит и придумывает…

Плохо, когда нет текста ни в бумаге, ни в инете – ведь, если текста нет, то его и не прочитать (железная логика). Но не очень хорошо, и когда есть сразу несколько вариантов текста (в разных переводах), - потому как приходится выбирать – какой вариант выбрать – а что может быть хуже свободы выбора? (ничего). Хуже всего, однако, третий вариант –когда переводчик один, а вариантов перевода, тем не менее, несколько. Я уже не в первый раз встречаюсь с подобного рода феноменом (феноменом?). В принципе ничего странного в этом нет, если автор зачастую редактирует первый вариант уже вроде бы готового текста, то почему бы и переводчику не…

Как многие истинно японские книги, эта полна чувственной философии. У меня она долгое время лежала там, где положено, — у изголовья кровати. Перед сном я перечитывала любимые места, чтобы крепче спать. Перед прогулками читала записки о зверях и растениях, чтобы лучше наблюдать. Каждый раз эта книга оказывалась для меня волшебным помощником в единении с миром.