Имени нет (сборник)

Самая частая из посторонних мыслей, приходящих мне в голову во время литургии, - о том, как выглядело богослужение до появления электрического освещения. Малоизвестный у нас французский романтик Жюль Барбе д'Оревильи (1808-1889) нравится мне именно описаниями богослужений и вообще религиозной веры в доэлектрическую эру. Вот атмосфера в храме поздно вечером, воссозданная в новелле "Кощунственный обед":

"Ночь почти всегда спешит занять церковь. Она оказывается там раньше, чем где бы то ни было, то ли потому, что мало света дают витражи, то ли от обилия колонн, которые принято сравнивать с лесными деревьями, то ли из-за темных сводов. Зато двери в церковь были всегда открыты, несмотря на сгустившуюся внутри ночь, опередившую угасание дня на улицах. Да, обычно они открыты и после того, как…

Не прониклась я этим писателем. Редкие искры живого, интересного тут же гаснут в тягомотной словесности, свойственной XIX веку, – описания плодородных пажитей Нормандии, описания строгих церковных месс, описания мужественных страданий баронессы де Ф., описания, описания… Этот специфический стиль, который, вероятно, считался изящным пару столетий назад, сейчас мне кажется слишком тяжеловесным, громоздким, как какой-нибудь антикварный сервант. И броские фразы в аннотации о том, что, дескать, д'Оревильи из "клана пренебрегающих добродетелью и издевающихся над обывательским здравомыслием" остались для меня пустым звуком. Сюжет не показался мне сколько-нибудь интересным.

Вероятно, многие со мной не согласятся, но творчество Барбе д'Оревильи есть ничто иное как воплощение в прозе рафинированного автохтонного декаданса - по крайней мере, того, что я понимаю под этим словом. Совпадает все: страна (Франция), эпоха (вторая половина XIX века), вероисповедание автора (христианин-католик). Очевидно ведь, что настоящий декаданс так или иначе опирается на христианство, берет религию в качестве отправной точки.

Были, конечно, писатели-аморалисты, вроде Михаила Арцыбашева - а это, к слову, самый продаваемый автор дореволюционной России - которых советское литературоведение относило к декадентству. Но тут более политический жест, нежели реальное положение вещей. Творчество Арцыбашева и ему подобных может рассматриваться как признак всеобщего упадка, но само отнюдь не…

Тема жизни и смерти, быть может, ещё не встречала такого мистического облечения в художественной литературе, как у Барбе д'Оревильи, одного из самых необычных французских писателей-декадентов XIX века, практически неизвестных русскому читателю. Читая произведения Барбе д'Оревильи — автора, ставшего для меня любимым, после прочтения первого же романа — «Порченая», — невозможно отделаться от ощущения, что человек, который их писал, что было в нём что-то поистине дьявольское — что-то нечеловеческое. И вместе с тем, что-то от Бога. Последнее, однако, увидеть значительно труднее, поскольку, подобно тому, как раскаявшегося садиста невозможно с лёгкой руки причислить к лику святых, так и писателя, спускавшегося в самые тёмные бездны человеческой души, непросто воспринять как фигуру цельную.…

Меня создали и хранят гулкие удары сердца, ток крови в венах, бездонное небо и ветра, северный и восточный. Тяжелые переливы музыки, музыки, идущей из самого сердца, дают мне сил. Произведения Ж. Барбэ Д'Оревильи - "Порченная", "Те, что от дьявола", "Имени нет" - хрустальные переливы высокого слога. Недаром отзывался Гюисманс о Барбэ как о человеке, строптиво и проказливо славившем церковь. "Прямо-таки бегал за женщинами сомнительного поведения, в совершенно непотребном виде приводил их в святилище. И презрение к нему церкви - а подобный талант она всегда презирает -- было поистине безгранично. Иначе по всем правилам предала бы она анафеме этого странного прихожанина, который бил в храме стекла, жонглировал дароносицами и пускался в неистовые пляски вокруг алтаря." Один из самых…