Эдгар Аллан По и расцвет современного города

Автор: Скотт Пиплс (Scott Peeples)

Впервые опубликованный в декабре 1840 года рассказ По Человек толпы отражает те тайны и страхи, которыми сопровождался быстрый рост городов и приток в них «чужаков». Хотя действие происходит в Лондоне, где По жил ребенком и чья плотность и рост превышали плотность и рост американских городов в 1840 году, рассказ отражает будущий шок от жизни в городе середины девятнадцатого века в целом. В первой трети рассказа рассказчик, оправляясь от неизвестной болезни, сидит в одиночестве у «большого окна» кофейни, наблюдая за потоком прохожих в конце рабочего дня. Проницательный систематик типов горожан, он определяет профессии и социальное положение прохожих. В первую группу входят «дворяне, коммерсанты, стряпчие, торговцы, биржевые маклеры — эвпатриды … люди либо праздные, либо, напротив, деловитые владельцы самостоятельных предприятий». Он спускается по социальной лестнице, привлекая внимание читателя к зримым подсказкам:

В племени клерков, которое сразу бросалось в глаза, я различил две характерные категории. Это были прежде всего младшие писари сомнительных фирм — надменно улыбающиеся молодые люди с обильно напомаженными волосами, в узких сюртуках и начищенной до блеска обуви. Если отбросить некоторую рисовку, которую, за неимением более подходящего слова, можно назвать канцелярским снобизмом, то манеры этих молодчиков казались точной копией того, что считалось хорошим тоном год или полтора назад. Они ходили как бы в обносках с барского плеча, что, по моему мнению, лучше всего характеризует всю их корпорацию.

«Старшие клерки» точно так же распознаются по внешнему виду, как и «игроки», «разносчики-евреи», «дюжие профессиональные попрошайки», «жалкие и ослабевшие калеки», «скромные девушки», «уличные женщины», «всевозможные пьяницы» и, наконец, «торговцы пирогами, носильщики, угольщики, трубочисты, шарманщики, дрессировщики обезьян, продавцы и исполнители песенок, оборванные ремесленники и истощенные рабочие всякого рода. Шумное и неумеренное веселье всей этой толпы неприятно резало слух и до боли раздражало взгляд». Этот необычный перечень позволяет предположить, что город и его обитатели, какими бы таинственными они ни казались для непосвященных, поддаются расшифровке, подобно алфавиту криптографа, состоящему из произвольно выбранных символов.

Но рассказчик в конце концов замечает загадочного старика и, чувствуя «странное возбуждение, любопытство и страх», преследует этого «человека толпы» на протяжении всей ночи. Список эмоций и склонностей, о которых этот человек заставляет думать рассказчика («мысли о громадной силе ума, об осторожности, скупости, алчности, хладнокровии, о коварстве, кровожадности, торжестве, радости, о невероятном ужасе и бесконечном отчаянии»), настолько разнообразен и даже противоречив, что мы можем рассматривать этого человека как воплощение толпы, каким-то образом отражающее само ее разнообразие и по этой причине ускользающее от классификации рассказчика. Действительно, определяющей чертой движений человека в течение всей ночи является его стремление оставаться в толпе, как будто он не может существовать нигде больше. Буквально, возможно, человек толпы просто пытается избежать одинокой встречи с рассказчиком – с другим «человеком толпы» – если он понимает, что за ним следят, но даже этот предупредительный маневр предполагает, что густонаселенный город – это вода, в которой он плавает, что он идеально приспособлен к своей среде. На самом деле, он становится менее спокойным, когда толпа редеет. Выйдя на боковую улицу, «где было хотя и полно народу, но все же менее людно, чем на главной улице», он «пошел медленнее и как-то неуверенно, словно сам не зная куда. Несколько раз он без всякой видимой причины переходил через дорогу». Когда базар закрывается на ночь, и человек сталкивается с лавочником, закрывающим ставни, тот вздрагивает (По не может удержаться от каламбура), возможно, от страха, что ему некуда идти. Но затем «он торопливо вышел из лавки, беспокойно огляделся и с невероятной быстротой помчался по извилистым пустынным переулкам», прежде чем раствориться в уличной толпе. Если человек взволнован, когда он не в толпе, он не выказывает радости или удовлетворения при воссоединении с городской толпой; он никогда не улыбается и ни с кем не разговаривает.

Лондон – город, которым Филадельфия и Нью-Йорк в 1840-х годах могут вскоре стать – никогда не спит, но ночная жизнь, которую он предлагает описанной «толпе», не очень веселая. Стремление находиться в толпе приводит человека и его преследователя в предрассветные часы к трущобам, описанным в терминах, сходных с приведенными ранее филадельфийской санитарной комиссией. Здесь «все отмечено печатью безысходной нищеты и закоренелой преступности. В тусклом свете редких фонарей перед нами предстали высокие, ветхие, источенные жучком деревянные дома, готовые каждую минуту обрушиться». Когда ночь сменяется днем, рассказчик может определить этого человека только как «прообраз и воплощение тягчайших преступлений», хотя, кроме владения кинжалом, он не проявляет никакого преступного поведения. Невозможность его прочесть, в конечном счете, означающая невозможность прочесть городскую толпу – вот что пугает рассказчика, который начинает повесть эпиграфом «Ce grand Malheur, de ne pouvoir etre seul» и заканчивает размышлением о том, что «одно из величайших благодеяний господа состоит в том, что она «не позволяет себя прочесть». Мы можем перевести по крайней мере с французского и немецкого: «ужасное несчастье – не иметь возможности остаться наедине с самим собой», и «толпа не позволяет себя прочесть», но, для рассказчика, непереводимый человек толпы – это не только загадка, но и ужас. По, похоже, понял, что в современном городе есть нечто такое, что не поддается объяснению. Карты сокровищ можно было расшифровать, а шифры – разгадать, но этот зашифрованный текст остается нечитаемым. Таким образом, в том, что вполне можно назвать первым детективным рассказом По, детектив терпит неудачу: если он ищет преступление, он его не находит, а если он пытается расшифровать внешность человека толпы, он заканчивает тем, что с благодарностью признает, что это невозможно.

Скотт Пиплс
За 25 лет преподавания в Чарльстонском колледже Скотт Пиплс охватил достаточно широкий спектр тем, включающих готизм, американскую поэзию девятнадцатого века и Боба Дилана. Он опубликовал много работ об Эдгаре Аллане По и других писателях девятнадцатого века, и совсем недавно стал автором книги «Человек толпы: Эдгар Аллан По и город» (The Man of the Crowd: Edgar Allan Poe and the City) и соредактором Оксфордского справочника Эдгара Аллана По. Профессор Пиплс занимал пост заведующего кафедрой английского языка с 2012 по 2017 год и в настоящее время является президентом Ассоциации исследований Юго-Восточной Америки.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ