Джойс Кэрол Оутс: «Быть отверженным — это сказочный кошмар»

Автор: Анита Сетхи

Джойс Кэрол Оутс родилась в Нью-Йорке в 1938 г. и опубликовала более 100 книг, включая романы, пьесы, рассказы, поэзию и нон-фикшн. Она получила много премий и наград, включая Национальную книжную премию (National Book Award), две премии О'Генри, Национальную гуманитарную медаль США (National Humanities Medal) и Иерусалимскую премию (2019 г.). С 1978 г. Оутс преподает в Принстонском университете. Её новый роман «Моя жизнь как крыса» (My Life as a Rat) исследует — через историю о девушке-подростке Вайолет — темы, которыми пронизано её творчество: социальное, расовое и гендерное неравенство.

В разделе благодарностей в романе «Моя жизнь как крыса» вы пишете, что самый ранний вариант этого романа был опубликован журналом «Харпер» в виде рассказа под заглавием «Рыжая, кудрявая» (Curly Red) в 2013 г., а затем снова напечатан в антологии «Я никто, которого вы знаете» (I am No One You Know) в 2004 г. Почему вы решили превратить рассказ в роман?

Я долго размышляла о жизни девочки, которая во время стресса импульсивно высказала правду так, что за эти несколько секунд ее элитная семья от нее отказалась и она превратилась в «сироту». Большую часть своей жизни эта девочка будет пробовать вернуться в семью, пытаясь снискать их расположение. За долгое время я накопила много заметок и описаний сцен, и я всегда знала, как будет развиваться история Вайолет.

Много ваших романов исследуют семейный конфликт — в новом же романе рассматривается коллизия между лояльностью семьи и независимостью...

Действительно, складывается впечатление, что классическая ячейка семьи преобладает в обществе и что молодому человеку, а особенно девушке, трудно вырваться из очарования семейной любви, которая может быть собственнической и удушающей, но также поддерживающей и благотворной. Я посвятила роман моей давней подруге Элен Шоуальтер, которую семья лишила наследства, когда та вышла замуж «вне ее веры». (Это упрощение сложной ситуации, но основная причина была такова.) Мы все связаны со своими семьями, и если тебя отвергают или лишают наследства, это — какой-то сказочный кошмар.

Героиня романа Вайолет проговаривается о преступлении — расово мотивированном нападении старшеклассника. Ранее вы говорили, что ваши романы основываются на опыте жизни в Детройте во время расовых волнений. Этот опыт отражен и в новом романе?

Да, действие романа «Моя жизнь как крыса» происходит в городе, похожем на Детройт, но и на многие постиндустриальные города США, где расизм уже давно окопался, где система оспаривает его редко и в которых расизм привлекает внимание внешнего мира только когда происходят конфликты, дипломатически называемые «гражданскими волнениями» (более жестко и обманчиво такие случаи часто обозначают как «расовые беспорядки» — коварный способ обвинять жертву, которая восстала против своего угнетения).

Вы хотели показать важность несогласия с несправедливостью, несмотря на последствия? Мне кажется, что это изображено сильно.

Да, мы должны высказываться. Много лет тому назад я была поражена, когда чрезвычайно смелый поступок одного из братьев, сотрудничающего с ФБР, чтобы помочь найти своего другого брата, серийного убийцу, Теда Качинского (Унабомбера), некоторыми людьми осуждался и назывался «крысиным». Как будто семейная лояльность по отношению к убийце была более важна, чем спасение жизни жертв! Общественные и моральные нормы должны быть выше, чем чувство племенной принадлежности к семье, клану, политической партии. Цивилизация разрушится, если мы не будем применять правосудие ко всем одинаково. В США происходит подобный медленный коллапс этики и гражданского закона, когда администрация Трампа преследует и милует без разбора, в зависимости от политической лояльности. Эта ситуация деструктивна, особенно для молодого поколения, наблюдающего, как неэтично и преступно ведут себя взрослые.

В эссе «Почему вы пишете так жестоко?» вы задаете этот вопрос укоризненно...

Скорее всего, эта тема сегодня не актуальна, но мне кажется, что существует общий консенсус, даже среди писателей, о том, что писательницы должны в основном писать о домашней жизни, семье, рождении ребенка, воспитании детей, браках, романтических влюбленностях… Не могу даже сказать, какое огромное количество критиков, в том числе и женщин-критиков, порицали меня постоянно за то, что я смею писать на совсем другие темы. Один критик, из уже не существующего «Сетерди Ревю», достаточно влиятельного журнала 60-х годов, прямо предписывал мне сосредоточиться на женских вопросах, а «большой социальный роман» оставить Норману Мейлеру.

Вы описываете «ежедневную борьбу за выживание» как часть вашего воспитания в среде рабочего класса. Вы использовали этот опыт в описании стремления Вайолет выжить?
Да, Вайолет — это именно дитя такой «ежедневной борьбы». Ее отец похож на моего, Фредерика Оутса, который имел много подработок, чтобы обеспечивать свою семью. У нас не было шести детей — только два — но я выросла в католической среде, где большие семьи были обычным делом и отец семейства работал очень тяжело, а мать была домохозяйкой.

Вайолет — это жертва по разным причинам, включая физическое и сексуальное насилие, но она всё же выживает и даже иногда живет неплохо. Вы намеренно показали надежду?

У большинства людей есть запасы выдержки, стойкости, энергии и надежды, прочность которых никогда не подвергалась испытанию. Я верю, что такая девушка, как Вайолет, пройдет все трудности и, в результате, определится в своей независимости от мнения ее нетерпимых членов семьи. Она поймет, как нужно строить отношения и, со временем, найдет другого человека, который будет достоин ее любви. Я верю в особые судьбы — людей, которые «созданы друг для друга», и им нужно только найти вторую половину. В моей жизни было много разных решений и исходов, и мне кажется, что я не навязываю позитивную концовку.

Вы известны тем, что пишете много. Как вы организовываете свою писательскую работу?

С 13 апреля, после смерти моего мужа, Чарли Гросса, я почти ничего не пишу. Я совершаю какие-то действия — пересматриваю заметки, думаю, пытаюсь писать диалоги, сцены, но я не очень сосредоточена и очень устала. Когда в феврале 2008 г. умер мой первый муж, Рэй Смит, я тоже долго чувствовала сильную усталость и в течение двух-трех лет никак не могла «восстановиться» — эмоционально, психологически, физически. Поэтому я думаю, что всё повторится, как в прошлый раз, и я вряд ли смогу что-либо делать. Я даже написала мемуары об этом опыте — очень больно сейчас о них говорить, но я упомяну последнее предложение (во что я твердо верю): самая первая и важная задача вдовы — выжить.

Что помогает вам выживать?

Выживать после смерти супруга — это эмоциональная проблема. Конечно, нужно, чтобы была хорошая работа, но также, и даже важнее, необходимо, чтобы была поддержка немногих близких и любящих друзей.

Вы — проницательная писательница, но и проницательный читатель. Какие книги лежат на вашем столике возле кровати?

Я только что вернулась с церемонии вручения Иерусалимской премии на Иерусалимском международном фестивале писателей и сейчас читаю израильских авторов. Из последнего прочитанного — Михаль Говрин «Имя» (вот, это роман об одержимости!), «Повесть о любви и тьме» Амоса Оза , шедевр, и рассказы Этгара Керета, чрезвычайно проницательные, тревожные, кафкианские и очень часто смешные.

Каким читателем вы были в детстве?

Очень благодарным читателем. Моей первой самой важной книгой была «Алиса в Стране чудес и в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. Её дала почитать моя еврейская бабушка, когда мне было 9 лет.

Как вы расставляете свои книги?

Думаю, какой-то системы нет. Вначале, когда я была маленькой, у меня было немного книг и их было достаточно легко расставить. Сейчас коллекция книг моего умершего мужа Чарли объединилась с моей и книги разошлись по всему дому, я перестала думать о том, куда их поставить, и просто добавляю книги на полки, предназначенные для «новых» книг. Ещё больше запутывает то, что я вхожу в состав жюри трех литературных премий, и это добавляет огромное количество книг. Некоторые из них я раздаю, но многие оставляю, так как это на самом деле очень хорошие книги. Чарли считал, что от книг избавляться не надо — никогда. Он говорил, что таков его еврейский предрассудок против уничтожения книг или избавления от них.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ