Страсти-напасти: интимные сцены в классической литературе

Внимание, материал содержит контент 18+

Не каждая птица долетит до середины Днепра, и не каждый писатель сумеет написать о сексе, несмотря на то, что интимная сторона отношений интересует людей из века в век. Табуированность телесной темы, религиозные взгляды, нравственные нормы и стандарты поведения — всё это привело к тому, что о сексе чаще всего пишут или иносказательно, останавливаясь за дверью спальни или на моменте первого поцелуя, или настолько физиологично и анатомически точно, что обычный роман меняет жанр на эротический.

Отдельным явлением в литературе стали авторы коммерческих любовных романов, использующие напыщенные эвфемизмы из разряда «копье страсти», «любовные соки» и прочие нелепицы, описывая сексуальные переживания своих девственных и дерзких героинь с опытными соблазнителями так, что некоторые читатели начинают верить в чудеса перманентного экстаза у невинных дев. Вспомните, когда вы в последний раз читали в книге описание интимной близости, от которого не хотелось бы зевнуть, рассмеяться или перевернуть страницу? Речь не о произведениях сугубо пикантного жанра, а о романах, в которых герои живут обычной жизнью, неотъемлемой и важной частью которой является секс.

Неудачные, пошлые, занудные и абсурдные горячие сцены в книгах стали настолько заметным явлением, что в 1993 году возникла премия «Плохой секс в художественной литературе» (вручается британским журналом Literary Review), лауреатами которой становятся авторы самых отвратительных сексуальных сцен в хороших романах. Как говорил Джулиан Барнс на одном из публичных выступлений: «При создании постельных сцен писатели, возможно, испытывают чувство неловкости, боясь, что читатели решат, будто описанный половой акт имел место в жизни самого автора, и полагают, что лучше всего этот страх можно скрыть за юмористическим подходом к делу».

Мне пришлось потрудиться, чтобы привести несколько примеров из знаменитых произведений классической литературы, в которых, на мой взгляд, авторы не пересекают тонкую грань между пошлостью и чувственностью, сентиментальностью и холодным взором гинеколога. Итак, классики, которые сумели найти нужные слова для разговора «про это».

Дэвид Лоуренс «Любовник Леди Чаттерлей»

Помимо очень откровенных для времени издания романа сцен, из-за которых автор столкнулся с проблемами цензуры при публикации романа, Лоуренс в некоторых местах пронзительно описывает ощущения и чувства своих героев: «Внезапно нежное и сильное содрогание коснулось святая святых ее плоти. Крещендо разрешилось, и она исчезла. Исчезла и родилась заново — женщиной! Как это было прекрасно! Возвращение к жизни не стерло в памяти только что пережитого чуда. Исходя любовью к чужому мужчине, она не замечала, как таинственный гость уходит от нее. После столь мощно явленной силы он уходил кротко, неосязаемо. А когда совсем исчез, из груди ее вырвался горестный крик утраты».

Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»

Роман отличается достоверностью исторического фона, и не менее правдоподобна Митчелл и в том, как развивается чувственность Скарлетт О’Хара по мере ее взросления. Первый брак был слишком ранним, и мимолетная близость с Чарльзом Гамильтоном не смогла разбудить в молодой девушке страсть. Второй брак с Фрэнком Кеннеди, к которому она не испытывала никакого влечения, вызывал в Скарлетт неприязнь к «супружескому долгу» и «странным прихотям мужчин». И только в замужестве с Реттом Батлером, будучи взрослой женщиной и матерью двоих детей, Скарлетт открыла для себя и страсть, и наслаждение, и удовлетворение от физической близости с мужчиной. «А потом она почувствовала его руки вокруг своей талии, вокруг своих плеч, ощутила твердые мускулы его бедер, и пуговицы его сюртука впились ей в грудь. Жаркая, тревожная волна поднялась со дна ее души, сметая всё, заставляя забыть, где она и что с ней происходит». Вполне целомудренно, но очень красноречиво.

Франсуаза Саган «Здравствуй, грусть»

Изящная проза Саган не претендует на место среди мастодонтов классики, но в чём не откажешь француженке, так это в умении передать атмосферу и настроение: «Он всегда нагонял меня неподалеку от дома, с победным кличем бросался на меня, валил на усыпанную хвойными иглами землю, скручивал руки и целовал. Я и сейчас еще помню вкус этих задыхающихся, бесплодных поцелуев и как стучало сердце Сирила у моего сердца в унисон с волной, плещущей о песок… Раз, два, три, четыре — стучало сердце, и на песке тихо плескалось море-раз, два, три… Раз — он начинал дышать ровнее, поцелуи становились уверенней, настойчивей, я больше не слышала плеска моря, и в ушах отдавались только быстрые, непрерывные толчки моей собственной крови».

Эмиль Золя «Жерминаль»

О любви на фоне неотвратимой смерти: «В безотчетном порыве она бросилась ему на шею, сама искала его губы, прильнула к ним поцелуем в самозабвенной страсти. Мрак сменился для нее светом, она смеялась воркующим смехом влюбленной женщины. Этьен затрепетал, почувствовав, как она приникла к нему, почти нагая, едва прикрытая лохмотьями, и в пробудившемся желании сжал ее в объятиях. Пришла для них ночь любви в глубине этой могилы, где брачным ложем служил им слой грязи; они не хотели умереть, не получив своей доли счастья, они упорно хотели жить и в последний миг зачать новую жизнь. В ночь отчаяния, перед лицом смерти они познали исступление любви». Несмотря на иронию А. П. Чехова , когда он в письме к Суворину упоминает новый роман «Нана» , посмеиваясь над писателями, красочно рассказывающими о 33 способах «употреблять» женщин, Эмиль Золя умело соблюдает грань между страстью, эротизмом и пошлостью в своих романах.

50 оттенков гордости и предубеждения: как развивался жанр любовного романа
Во время спора с коллегой я то и дело пыталась добиться от нее ответа: чем же так плохи современные любовные романы? Но так и не смогла вытянуть из нее исчерпывающий и логичный ответ, кроме того, что «это грязно, это неприлично, это деградация, об этом не говорят в нормальных книгах». Как-то неубедительно, не правда ли? Читать дальше

Иван Бунин «Темные аллеи»

Среди русских авторов, наверное, самыми откровенными для своего времени были рассказы Ивана Бунина , изданные в сборнике «Темные аллеи» . Проза Бунина наполнена нежностью, телесностью, страстью, при этом писатель успешно избегал дословных описаний секса, позволяя опыту и воображению читателей дорисовать недостающие детали. «Митина любовь»: «Душа Кати или тело доводило его почти до обморока, до какого-то предсмертного блаженства, когда он расстегивал ее кофточку и целовал ее грудь, райски прелестную и девственную, раскрытую с какой-то душу потрясающей покорностью, бесстыдностью чистейшей невинности?»

До Бунина в русской классике не было таких героинь — проявляющих инициативу и не испытывающих чувства вины за грехопадение. «Таня»: «Он нашел ее мокрые от радостных слез губы и, остановив лошадь, долго не мог оторваться от них. Потом, как слепой, не видя ни зги в тумане и мраке, вышел из шарабана, бросил чуйку на землю и потянул ее к себе за рукав. Всё сразу поняв, она тотчас соскочила к нему и, с быстрой заботливостью подняв весь свой заветный наряд, новое платье и юбку, ощупью легла на чуйку, навеки отдавая ему не только все свое тело, теперь уже полную собственность его, но и всю свою душу».

Александр Куприн «Яма»

Современник Бунина Александр Куприн , помимо публицистической в своем роде «Ямы» , где он препарирует публичные дома и показывает без купюр быт и нравы обитательниц и их клиентов, описывает эмоции проститутки в повести «Штабс-капитан Рыбников» , когда она проводит ночь с японским шпионом: «Но этот маленький пожилой офицер производил какое-то особенное, новое, привлекательное впечатление. Все движения его отличались тихой и вкрадчивой осторожностью. Его ласки, поцелуи и прикосновения были невиданно нежны. И между тем он незаметно окружал ее той нервной атмосферой истинной, напряженной, звериной страсти, которая даже на расстоянии, даже против воли, волнует чувственность женщины, делает ее послушной, подчиняет ее желаниям самца».

В исполненной восточной неги «Суламифи» Куприн описывает первый взгляд царя на девушку, когда Суламифь стоит перед Соломоном, и порыв ветра заставляет ткань ее платья приникнуть к телу: «Он отметил ее маленькие, круглые, крепкие груди, круглый, как чаша, девический живот и глубокую линию, которая разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам».

Анатолий Иванов «Вечный зов»

Советские классики, несмотря на плотную пелену цензуры, тоже находили способ передать страсть и взаимное притяжение своих героев. Роман Анатолия Иванова «Вечный зов» о благородстве и подлости, о революции и великих испытаниях военных лет, и на этом историческом фоне помимо борьбы идей и мировоззрений, разворачивается жизнь обитателей сибирской глубинки, обуреваемых разными страстями. И самая пагубная взаимная тяга, чуть не разрушившая жизнь нескольких человек, настигает Федора и Анфису еще в юности и длится долгие годы. Иванов, как и многие авторы, избегает дословных описаний и деталей, но несколькими меткими предложениями описывает встречи этой пары так, что не возникает сомнений, насколько Анфиса была одержима своим любовником.

Михаил Шолохов «Тихий Дон»

Один из самых знаменитых советских романов, удостоенный Нобелевской премии, — «Тихий Дон» Михаила Шолохова рассказывает о казачестве в годы Первой мировой и Гражданской войны. Вот где поистине кипят вулканы страстей: темпераментные казаки и казачки не боятся ни пролить кровь, ни бросить вызов общественному мнению, уступая всепоглощающему желанию быть вместе. Несмотря на то, что «Тихий Дон» кипит, как огромный котел, наполненный смертью и сексом, Шолохов избегает подробных описаний интимных свиданий, а сцена первой близости Аксиньи Астаховой и Григория Мелехова в полной мере дает понять, какой накал страстей и томительного ожидания испытывали влюбленные: «От арбы оторвалась серая укутанная фигура и зигзагами медленно двинулась к Григорию. Не доходя два-три шага, остановилась. Аксинья. Она. Гулко и дробно сдвоило у Григория сердце; приседая, шагнул вперед, откинув полу зипуна, прижал к себе послушную, полыхающую жаром. У нее подгибались в коленях ноги, дрожала вся, сотрясаясь, вызванивая зубами. Рывком кинул ее Григорий на руки — так кидает волк к себе на хребтину зарезанную овцу, — путаясь в полах распахнутого зипуна, задыхаясь, пошел». Вот уж где нет места расхожим штампам и «ванильным» описаниям.

В сети прочитала в обсуждении темы эротики в романах наших классиков любопытное мнение о том, что без цензуры, которую были вынуждены обходить писатели во все времена, мы бы не прочитали таких глубоких произведений, как романы Достоевского и Толстого . Избыточность и насыщенность современной прозы сексом и прочими проявлениями телесности, до сих пор вызывающими некоторую неловкость у читателя, зачастую не способ полнее передать переживания и мировоззрение героев, а несложный писательский прием в попытке объяснить читателю всё происходящее с точки зрения «натуры», — просто и незатейливо, а также привлечь больше внимания к книге. Хотя кого сейчас может удивить обилие интимных подробностей взаимоотношений между героями и физиологические детали их жизни?

И всё же отдаю дань мастерам слова, которые, не избегая непростых тем, обладают талантом канатоходца, проходя над пропастью пошлости, механичности и медицинской терминологии, в описании тех граней любовных отношений, без которых эти самые отношения невозможны.

Текст: колумнист LiveLib Юлия Лебедева