Sylvia's Lovers

— Не надо читать мне нотации. Мы здесь не на проповеди, чтоб я ловила каждое слово. Скоро у меня будет новый плащ, и твои наставления, подруга, я выслушивать не собираюсь. Забирай себе всю сообразительность, а у меня будет мой плащ.

— Да-да, и ты тоже. Толстый кошелек – большое достоинство в глазах девицы, иначе она так легко не забыла бы своего возлюбленного, в котором души не чаяла. — Кестер, Кестер! – воскликнула Сильвия. –

Отметил ли Филипп в своем сердце, что девушка, о которой он мечтал, сочеталась с ним браком в траурных одеждах и что по приложении к дому первое, что они услышали, это плач и стенания?

— Сильви, в Библии сказано, что мы должны прощать. — Да, но есть вещи, которые я никогда не сумею простить; а есть такие, что я не хочу и не стану прощать. — Но, Сильви, ты же молишься о прощении своих грехов, значит, ты должна прощать тех, кто согрешил против тебя.

— Его арестовали за тяжкое преступление. — Тяжкое преступление, – повторила Сильвия. – Ты ошибаешься. Его арестовали за то, что он освободил тех парней. Называй это бунтом, если хочешь настроить народ против него, но бросаться в него такими жестокими словами, как «тяжкое преступление», – это несправедливо, – указала она…

Но три минуты назад Сильвия успела заметить, что мать ее высматривала; и на более позднем этапе жизни, когда никого особо не будут волновать её уходы и приходы, она не раз вспомнит прямую несгибаемую фигуру матери, стоящую лицом к солнцу и в его слепящих лучах выглядывающую свое чадо; эта картина будет внезапно возникать…

— Бывают же такие девицы. Как петухи на навозной куче – заманят под венец какого-нибудь простофилю и давай горланить: кукареку, я мужа изловила, кукареку. Терпеть таких не могу. Прошу тебя, Сильви, будь поосмотрительней с Молли. Она ведет себя совершенно неприлично, поднимая столько шуму из-за мужчин, словно ей…

Как ты думаешь, если мне суждено прожить долго-долго и я буду очень стараться всегда и во всем быть добродетельной, Господь пустит меня туда, где он?

Свою речь миссис Корни адресовала Дэниэлу, который, она знала, признавал лишь мужское общество. В среде необразованных людей круг тем для разговора, представлявших для них интерес, не выходил за рамки повседневной жизни, и, разумеется, как только в них угасали первый пыл и нетерпение юности, они переставали находить…

— Учение – великое дело. Мои мама и бабушка были образованными, но потом наша семья обеднела, и мы с мамой Филиппа не смогли получить образование. Но я очень хочу, дитя мое, чтобы ты знала грамоту.