Миротворец 45-го калибра (сборник)

Жалею даже, что не по порядку сборник прочла. То есть «Канатоходец» освоен значительно раньше половины других рассказов. А теперь понятно, насколько это эффектное завершение композиции — как концовка в рукописной книге, притягивающая взор насыщенными локальными цветами и замысловатым золотым узором. Бродячий цирк Аршамбо материален до осязаемости, до чуть потёртого малинового и синего бархата, до царапающихся пайеток крикливых костюмов, до запаха звериных клеток за форгангом. И в этот такой приземлённый, плоть от плоти средневековья, мирок, чуть медлящий в нерешительности на границе нового века, приходят пугающие призрачные гостьи, которые низводят его по ступеням отчаяния к настоящей беде. Возможно ли им противиться? Один из циркачей рискнул. Не так важно, что он не человек: поступил…

На первый взгляд, автор не стремится устроить читателю сюрприз: основной сюжетный ход вынесен в заглавие. Интрига поначалу только в том, как же будет реализовано грозное мистическое существо в образе нелепого Птицерона (внешне — родного братца Андрея Петровича из рассказа «Свеча горела», они даже тёзки). И всё равно начало рассказа подкупает студенческой атмосферой, целой группой изящно намеченных действующих лиц — каждому из них автором отмерены буквально одно-два свойства (краски, да), что не делает их менее привлекательными и интересными. А вот дальше, когда нам раскрывается истинная сущность растяпы-преподавателя, однозначность куда-то тихо ретируется. Сложно подойти к рассказываемому Птицероном с мерками логики, не согласуется, не укладывается, противоречит! — так ведь это…

Совершенно не близкую мне тему армии, всяческой войнушки и спецназовцев мог спасти только мощный психологический заход (или даже выверт). И он тут оказался, причём довольно жестокий — о, это я люблю :) тем более, что тема множественной личности — в разнообразных её трактовках — тоже весьма повышает рейтинг читаемого. Когда я читала о ромбе — пси-группе из четырёх человек, непредставимо прочно связанных между собой, — возникали в сознании давние кинокартинки: то стая серебристых рыб, в синей океанской мгле выполняющая поворот «все вдруг», то звено хищно-остроклювых самолётиков, движущихся на авиапараде настолько синхронно, что (невозможно в это поверить!) целыми остаются какие-то несерьёзные, чуть не бумажные ленточки, натянутые между ними... Но если такая лента всё-таки рвётся; если,…

Тема роботов для фантастики (я надеюсь) будет вечной, а сюжеты об устаревших «железных дровосеках» и о взаимоотношениях робота и ребёнка станут классическими, как любовный треугольник. А пока автору всякий раз надо решиться, чтобы вновь разыграть перед искушёнными зрителями своего бродячего театра смутно знакомую историю. Очень важно, на мой взгляд, что главный герой рассказа, робот Пит — гувернёр. То есть воспитатель. Не нянька, не телохранитель, даже не преподаватель — воспитатель. Мир будущего не стал лучше нашего нынешнего: по-прежнему родителям зачастую некогда заниматься детьми, и взрослые своих потомков так любят, так любят, прямо на всё для них готовы — даже фактически отдать ребёнка на воспитание «железяке», да ещё изрядно устаревшей. Но старое не всегда бесспорно плохо и вовсе…

Рассказ в традициях классики космической НФ. Любопытно и немного печально наблюдать за развитием цивилизации маленьких крылатых существ под мудрым руководством... *вздрогнула* двух почти бессмертных роботов, верных своим давно уже покойным хозяевам (интересные, кстати, внесценические персонажи получились, ещё бы им каких-то эпизодов-флэшбэков добавить — вообще было бы замечательно). Совершенно нерационально предъявлять автору претензии в том, что роботы получились слишком «человечными»... «человеческими»? — жанр фантастики на то и существует, чтобы всё новыми средствами, в причудливых декорациях, с незнакомыми «актёрами» показывать нам самих себя, чтобы мы внимательнее всмотрелись и в человека, и в человечество. Расп и Деф (кстати, обратите внимание на их имена — и те, которые им дали…

В начале было Слово. А в мире Кругосчёта — Число. Совершенно прекрасный рассказ, располагающийся среди других вещей сборника немного наособицу. В инопланетном берендеевом царстве победившего детерминизма счёт времени приобретает совсем особый, в буквальном смысле слова первичный смысл. Понятно, что в разнообразных фантастических мирах великое множество календарей; случаются произведения, в которых герои знают свой срок и относятся к этому философски («Леопард...» Ларионовой, например); автор же «Кругосчёта» связал эти две идеи алхимическим браком — и результат превзошёл ожидания. При этом в ходе чтения остаётся непредугадываемым, как сложатся судьбы героев, за что отдельный плюс. Полноцветно прописаны, собственно, только сам Кругосчёт да Ива, да ещё немного — Видящая, остальным…

Сто лет тому вперёд (точнее, семьдесят) Олег Курдин по кличке Псих выходит из восьмилетнего несправедливого заточения с твёрдым намерением найти настоящего убийцу. Криминальное будущее оборачивается зловещими для безвинных «забывак» ошибками правосудия, которое уверовало в непогрешимость ментоскопирования. Рассказ «Первоапрельская шутка» — гибрид антиутопии с классическим герметичным детективом, вполне жизнеспособный гибрид, энергичный, хотя и не без странностей. Разгадка интриги неочевидна, более того, её можно назвать не совсем «честной», потому что она никак не выводится из «ключей» сюжета, как то следовало бы в беспримесном представителе жанра. Отдадим должное: главзлодей в череде персонажей появляется уместно и вовремя, и не вина автора, если раззява-читатель эти предупредительные…

Уметь рассказывать — редкий дар. Для одного и стриженая овца — интереснейшая тема, а другой, выжив после атомного взрыва, не сумеет его описать.

© Алан Маршалл «Болтуны»

Наступает время, господа авторы, уже предсказанное (увы, не помню кем) в одном давнем фантастическом рассказе: придумать что-то новое становится всё труднее, идеи витают в воздухе, аки стая саранчи, и застят солнце; невозможно мотивчик для эстрадного хита придумать, чтобы он не оказался сочинённым кем-то ещё лет пять или десять назад. К литературе это тоже относится, но вот лично я не вижу никакого повода отчаиваться или брюзжать, поскольку важно не только «что», но и «как» (а для меня второе всю сознательную читательскую жизнь было важнее первого). И в рассказах этот фактор на первый план выступает, поскольку идея в нём,…

Я даже не знаю, как расценивать этот рассказ. История дистанционного покровительства, которое (кажется, помимо своей воли) оказывает совершенно случайным людям дитя-гений, ребёнок-урод, всесильный и беспомощный одновременно, выглядит как результат одного из экспериментов беляевского доктора Сальватора: вызывает любопытство и отторжение одновременно. В своё время о здании Одесской оперы говорили: «Для торта слишком велико, для театра слишком сладко». С «Ангелом-хранителем» та же история: для притчи в нём многовато вычурностей и красивостей, для мистики он простоват, для мелодрамы, откровенно говоря, страшноват. Одного не отнимешь: экспозиции, персонажи, детали при всей условности самого произведения — яркие, необыкновенно живые, просто до осязаемости. Принимаю рассказ исключительно как…

Как следует смажь оба кольта, Винчестер как следует смажь И трогай в дорогу, поскольку Пришла тебе в голову блажь…

— мурлыкаю я про себя. Дикий, дикий вест из какого-то давнего, полудетского ещё чтения. Мне любезна эта локация, и если вдруг моя оценка этого немудрящего рассказа показалась вам неоправданно завышенной — причиной тому субъективная симпатия к этому стилю-месту-времени плюс к историям о разнообразных отщепенцах, маргиналах и бедолагах. Поэтому, кстати, не могу отделаться от впечатления, что смотрю фильм, где главного героя играет Джозеф Гордон-Левитт — такой, каким он был в фильме «Обман» (см. А если уже видел, см. ещё раз). Знаково-американский рассказ включает в себя маячки жанра, чуть смешные от повторяемости: например, похороны под дождём (как бы кощунственно это ни…