Из послесловия:
«Ночь вора в горсти стихотворенья…»
Гений – это не дар, а путь, избираемый
в отчаянных обстоятельствах.
Ж.-П.Сартр
«Святой Жене, комедиант и мученик»
Святость – жить согласно Небу, вопреки Богу.
Ж. Жене «Чудо о розе»
Пытаться воссоздать факты реальной жизни Жана Жене, ориентируясь на его произведения, – занятие совершенно бессмысленное. При всем обилии деталей, подробностей, точных, до скрупулезности описаний, он пишет не о себе, вернее, не совсем о себе. И главные легенды его жизни оказываются именно легендами.
Чего стоит хотя бы эта история с фамилией, которую он поведал при первой встрече Жану Кокто и Жану Маре: будто бы его фамилия произошла от места, где нашли его, подкидыша: поле, заросшее дроком («genêt» — фр.: «дрок»). Разумеется, к реальности эта история не имеет никакого отношения. Видимо, сочинять легенды о себе – это неискоренимая привычка детства, о которой Жене поведает нам в романе «Чудо о Розе»: когда никому не нужные, брошенные родителями, отвергнутые обществом дети сочиняли про свою жизнь фантастические истории, в которых каждый был королевским отпрыском, по нелепой случайности потерянным любящими родителями; они жили идеями о своем королевском происхождении, воображая себя наследниками престола или принцами крови, каждый сочинял и проживал некую воображаемую жизнь, создавая себе судьбу-фантом. Жан Жене – не исключение.
Одной из главных его легенд, главных мифов его жизни стала «дружба» с Морисом Пилоржем, которому посвящено практически все творчество Жене, его стихи и романы, героем которых он является. Как сказал один из исследователей творчества писателя, «Жене — это литературный вампир, который всю свою жизнь питался образом Пилоржа». Пожалуй, так оно и есть. Когда он в послесловии к поэме «Смертник» (тоже посвященной памяти «моего друга» Пилоржа), пишет, что «знал и любил его» и каждое утро, «заручившись поддержкой одного надзирателя», приходил в его камеру – это все выдумка от начала и до конца. Дело в том, что Жене никогда не был знаком с Пилоржем, приговоренным к смертной казни за убийство любовника. Однажды он увидел его фотографию в газете, в разделе уголовной хроники (эта фотография воспроизводилась потом довольно часто в книгах самого Жене и изданиях, посвященных ему: девятнадцатилетний Пилорж выходит из ворот тюрьмы в сопровождении двух охранников) – и влюбился смертельно, на всю жизнь. Влюбился в его лицо, его образ, историю его жизни, его трагическую судьбу. Это к нему он обращается: «мой Бог, мой Иисус». Это о нем: «Когда придет конец,/ И голова моя с твоей на плаху ляжет,/ Пускай она потом подкатится поближе/ К тебе, твоим плечам, мой ангел, мой птенец».
Выдумкой является и мир, в котором разворачивается действие его романов и стихов: с одной стороны, он предельно, до мельчайших черточек, реалистичен, и все происходит в хорошо знакомых реалиях тюрьмы, ее быта, ее становленных раз и навсегда ритуалов, ее иерархии (кстати сказать, Жене никогда не сидел в тюрьме Фонтевро, с такой точностью, с такими деталями – вплоть до выбоинок на лестничных ступенях – описанной в романе «Чудо о розе»), но он с невероятной легкостью трансформируется в другой, фантастический мир, камера вдруг превращается в лесную чащу, по которой петляет лань, или в морской берег, или в арену цирка.
То, как Жене описывает жизнь заключенных, с утренней побудкой, умыванием, завтраком, работой в мастерских, подробным описанием того, как заключенные вечером разворачивают, а утром сворачивают свои подвесные гамаки – реально и зримо, но так же точно реально и зримо на наших глазах превращаются в гирлянду роз кандалы идущего по коридору узника. Но самое главное – он выстраивает свою собственную вселенную, особое устройство мира, и дело не в том, что в нем все перевернуто с ног на голову, и низкое оказывается наверху. Он облагораживает это «низкое».
