Предел забвения

Поначалу книга делает все, чтобы оттолкнуть, даже на уровне языка. Тот стиль Лебедева, который так очаровал меня в «Людях августа», угадывается и здесь, но если там был родник, то здесь зачастую – сироп: неимоверная чрезмерность словес. Слова и образы, в том числе образы яркие, сильные, осязаемые, теснятся в таком количестве, что буквально погребают под своей грудой чувство или мысль. Лишь ко второй половине книги, даже ближе к концу, писатель будто бы устает и начинает просто говорить, чувствовать и рассказывать – но поначалу ты тонешь, вязнешь в этом словесном сиропе, лишенном, впрочем, сладости: все образы здесь – тяжелые, мрачные, мучительные. С сиропом их роднит только вязкость.

Но еще тяжелее воспринимается нарочитая избыточность чувств, нарочитая обостренность чувствительности,…

Больше чем слово.Потрясение и немота