Каждый из героев романа Артура Филлипса претендует на то, что только он знает правду, каждый пыжится и надувает щеки, стараясь предстать перед современниками и потомками значительнее, чем он есть. Но, как было сказано давным-давно, что есть истина? Как ее установить однажды и навсегда? Детективы и историки, те, кто занимается этим неблагодарным делом профессионально, прекрасно знают, что ни один документ, ни одно свидетельство не дает на самом деле сколько-нибудь достоверного представления о событии, случилось оно минуты или века назад. Однако искушение сказать "я знаю, как это было" слишком велико.
На суд читателей представлен ряд письменных документов первой половины ХХ века - письма и дневники археолога Ральфа Трилипуша, мемуары сыщика Гарольда Ферелла, переписка двух оксфордских приятелей, а также карта Египта и картуш последнего царя XIII династии Атум-хаду. Никогда не слыхали о таком? А, вы тоже считаете, что вам известна истина в первой инстанции?! На чем, собственно, основана ваша уверенность? Ведь до открытия Говарда Картера никто не знал и о ныне знаменитом Тутанхамоне. Ральф Трилипуш убежден, что Атум-хаду правил Египтом в XVII веке до Рождества Христова. Древний папирус со стихами эротического содержания, найденный им в пустыне, дает все основания полагать, что гробница Атум-хаду находится в Дейр-эль-Бахри, и она, безусловно, великолепна и при том не пострадала от грабителей, потому что великий фараон изобрел Парадокс Гробницы. Трилипуш одержим идеей отыскать место последнего упокоения царя и покрыть себя немеркнущей славой, он даже сумел найти меценатов, надеющихся заработать на вошедшей в моду археологии. А сыщик Гарольд Ферелл намерен разоблачить Трилипуша как мошенника и предъявить ему обвинение в двойном убийстве.
Ни одна из линий развития романа сама по себе не прояснит происходящее, картинка сложится, только если внимательно дочитать книгу до конца, реконструируя события при сопоставлении разных версий. Игривое, временами почти шутовское повествование, поначалу неспешное, перевалив за экватор, мчится к неожиданно серьезной и мрачной развязке. А в самом конце, после обязательных благодарностей редакторам, литагентам, сотрудникам Британского музея, друзьям и родственникам, читателя ждет совсем уж озадачивающий эпилог. Кто же тот египтолог, о котором написан роман: безумный мечтатель Ральф Трилипуш, виртуальный сотрудник Британского музея, который обязан (!) давать ответы на самые нелепые вопросы (как написать иероглифами "сексуально возбужденный"? как долго ехать на осле от Нила до Долины царей?), или сам автор, смело вступивший на terra incognita древней истории, вооруженный лишь собственным воображением и уверенностью в относительности любой истины?
© Варламова Валентина, "Книжная витрина"
...1922-й год. Детектив Гарольд Феррел идет по следу парнишки по имени Пол, колониальной трущобной крысы, чей путь обрывается в Египте - там он пропал сразу после окончания Первой мировой. Зато Феррел берет другой след - странного египтолога Ральфа Трилипуша, разыскивающего гробницу апокрифического царя Атум-Хаду. В жизни египтолога, вроде бы аристократа и гарвардского выученика, полно загадочных лакун - зато она явно пересекается с жизнью австралийца Пола, а может, и с его смертью.
"Египтолог" - параллельный монтаж двух линий: дряхлый экс-детектив описывает свое расследование в 1954-м в доме престарелых, египтолог в 1922-м заносит хронику поисков в дневник. Пытливый читатель нащупает главные ответы максимум к середине, но лишь развязка заполнит несколько важных пробелов. Однако главное достоинство романа Филлипса и впрямь не в детективной завлекательности.
Хороший детектив - по определению редко хорошая литература. В детективе, если он не жульнический, все криминальные узелки должны быть развязаны, все логические балансы подбиты. В "настоящей литературе" же, напротив, ни один паззл не может быть собран до конца, и в каждой формуле остается неизвестное. В этой принципиальной нестыковке, в этом некомплекте и есть то, что роднит "настоящую литературу" с "настоящей жизнью" - а значит, цепляет за душу: за вечно неуловимой и неопределимой деталью видится главное, и горечь этого ощущения, собственно, запускает катарсический механизм. Угодить обоим канонам, и "детективному", и "экзистенциальному", чрезвычайно трудно - и мало кто это умеет.
Филлипсу удается приблизиться к такому результату. Романный герой-расследователь так никогда и не узнает правды, сложив из фактов картинку логически непротиворечивую, но в корне неверную; более информированный читатель вроде бы окажется в курсе всей детективной машинерии, но это ни на миллиметр не приблизит его к ответу на главный вопрос: кто же из героев выиграл, кто получил то, чего действительно добивался, как относиться к выпавшему каждому из них финалу - как к расплате или как к награде? Этот повисший в воздухе вопрос дорогого стоит; он-то и превращает "Египтолога" из добротного ретро-дюдика в хорошую книгу. В книгу о поиске не преступника, но смысла и цели, в книгу об одержимости, в книгу о том, что настоящая одержимость способна переломить правила реальности и почти выиграть у судьбы. Почти, потому что судьба сумеет любую твою победу сделать равнозначной поражению; выиграть, потому что настоящей одержимости, готовой идти до конца, по силам всякое поражение сделать неотличимым от победы.
Филлипсу удался штучный фокус: перепрыгнуть жанровые рамки, не ломая их, заставить текст тревожно мерцать светом "настоящей литературы", не теряя жанровой состоятельности. Не стоит забывать: "историко-культурологический триллер" при всей своей формальной жанровой продвинутости - дитя вынужденного компромисса, вызванного инфляцией детектива. Сюжетный банк вычерпан, ничего невозможно придумать - вот и приходится подкреплять историю интеллектуальными изысками или "физиологическим очерком". "Компромиссная" литература по определению может быть качественна, ремесленно добротна - и очень редко действительно хороша...
Другой вопрос, почему при явном спросе на такой жанр у русской аудитории удовлетворять его не берутся отечественные сочинители. Акунин и его эпигоны возделывают все же другой участок, претензии на полноценное погружение в ткань истории и культуры у них нету; Алексей Иванов, в свежем "Золоте бунта" сумевший расписать в кондовом уральском антураже XVIII века натуральный голливудский экшн, - пока что исключение. Между тем нашей жанровой беллетристике, все еще роющейся на свалке устаревших западных фабульных конструкций, грех воротить нос от чужого мидл-класса. И что бы кому-нибудь не сочинить добротного романа про то, как следствие ведет, скажем, поэт Некрасов со товарищи?..
Возможно, все дело в издательском конвейере - ведь книга, ради написания которой надо год-полтора провести даже не в интернете, а в архиве или библиотеке, у нас по-прежнему оказывается нерентабельной. Или причина лежит глубже и для увлекательных литературных игр с собственной историей и культурой нужно при погружении в них ощущать азарт и гордость, а не испытывать мучительное дежа вю от бесконечной циклической повторяемости одних и тех же нерешаемых проблем?
© Александр Гаррос, "Эксперт"
