Рецензии

Возможно, после этой рецензии меня убьют, но молчать я не могу.
Настолько отвратительного языка я не видел, наверное, никогда. Невозможно читать книгу, от одного созецания которой постоянно дергается глаз. Я всегда знал, что некоторые люди умеют придумывать истории, а некоторые - обличать сюжет в ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ язык. Маркус Зузак точно не относится ко второй категории. Даже самый гнусный переводчик не смог бы настолько испоганить хорошую книгу, поэтому на него я не могу "валить" все плюшки.
Это ужасно. Это надо подарить филологу, больному неизлечимо, чтобы его муки не продлились долго.
Я молчу про страшное каверканье немецкого языка, который, перед тем, как употреблять, не помешало бы выучить.
Не буду голословен - приведу примеры. В скобках комментарии, чтобы слегка разрядить обстановку.

Никто не заметил.
Поезд несся вперед.
Кроме девочки.
(Как в учебнике русского языка. "Проезжая мимо перрона, в поезде блевал человек".)

Одним глазом глядя, а другим еще видя сон... (и, через 5 строк опять)
Один глаз открыт. Один еще во сне.

Еще несколько минут, и мать пошла оттуда со священником.
(Пошла ты, мать... Оттуда. Со священником.)

День стоял серый — цвета Европы. Вокруг машины задвинули шторы дождя.
(Они были ярко-красные и с цветочками.)

Волосы у нее были сорта довольно близкого к немецкому белокурому, а вот глаза — довольно опасные.
(Исчерпывающая характеристика. Интересно, автор знает слово "цвет", или он с детства работал в мясном отделе?)

Кафель был холодным и недобрым.
(Он казался агрессивным, еще когда его положили. Никакого воспитания.)

Когда Ганс Хуберман в тот вечер зажег свет в маленькой черствой умывальне, Лизель обратила внимание на странные глаза своего приемного отца. Они были сделаны из доброты и серебра.
(А по краям радужки обделаны бриллиантами.)

Папин хлеб с джемом лежал недоеденным на тарелке, выгнувшись по форме откусов, а музыка смотрела Лизель прямо в лицо. (Иногда она пыталась ласково дать Лизель в дыню, но девочка уворачивалась. Хлеб ластился к ней.)

Школа, как вы можете представить, оказалась сокрушительным провалом.
(Подойдя к глубине пролома в земле можно было увидеть разбросанные по котловану парты и ошметки тел учеников.)

Лизель как девочку записали во что-то под названием БДМ.
(На входе ей выдали плетку и наручники.)

Жена его целый день сидит сложа руки, сквалыга, огонь развести жалеет — у них вечно холодрыга.
(Талант стихотворца детектед.)

Дверь открыл банный халат. А внутри халата оказалась женщина с испуганными глазами, волосами как пух и в позе забитого существа.
(Я сейчас заплачу)

Когда они проходили, Руди показал Лизель пуленепробиваемые глаза, злобно зырившие из окна лавки.
(и котэневыцарапываемые. однозначно.)

Через четыре года, когда она станет делать записи в подвале, ей в голову придут две мысли о травме намоченной постели.
(в самом деле. в намоченной постели и подскользнуться недолго.)

— Прости, Лизель. Сейчас мы не можем себе позволить.
Лизель не огорчилась. Не захныкала и не застонала, не затопала ногами.
(Героически подавила в себе эпелептический припадок, вызванный непокупкой новой игрушки. Это в войну-то. Ага.)

Не успела Лизель и слова сказать, как деревянная ложка опустилась на ее тело, словно пята Бога.
(Пауло Коэльо повесился на люстре.)

Во сне у меня по-прежнему живут страшные сны.
(И не поспоришь.)

Ганс Хуберман, закончив укреплять здание, обернулся и увидел его у себя за спиной — старик стоял и спокойно ждал, пока Ганс обернется.
(Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть не оглянулся ли яяя... )

Когда Руди споткнулся и рухнул на униженный манекен, девочке стало и легче, и разочарованнее.
(Воистину неисповедимы пути Господни..)

Вообщем, вот так. Не знаю, как это можно вдумчиво читать, правда. Игра на жалость в книге такого уровня, что вызывает отвращение. Вызови сострадание к герою, а потом убей всех его друзей - это не есть рецепт хорошего произведения.
Даже мой ворд говорит - "слишком много орфографических и грамматических ошибок, чтобы их можно было отобразить". За сим и я умолкаю.

Если на обложке моей любимой серии название написано с опечаткой ("The Book Thrief" — "Книжный врор"?), а аннотация обещает историю с героем "аккордианистом", то у меня есть два варианта объяснения происходящего. Первый вариант: книга настолько дрянная, что на редактуру её "лица" махнули рукой. Но зачем тогда издавать эту книгу в замечательной серии, где процент книг "не очень" крайне и крайне мал? Второй вариант: издатели так торопились напечатать скорее дополнительный тираж, что просто не успели всё нормально вычитать (кстати, в самом тексте произведения тоже много опечаток, что не может не огорчать). Ещё очень умилила фраза "Этот роман можно не только читать — в нём стоит поселиться". Всегда мечтала поселиться в фашистской Германии, пожить в атмосфере голода, нищеты и промывания мозгов, когда идут бомбёжки, а люди живут в постоянном страхе. (Маленькая пометка для тех, кого "тяжесть" подобной темы может напугать и для тех, кто книги про войну не переносит: это совсем не такая книга, не военная литература).

Такое ощущение, что этот роман зацепил меня крюком за шею и проволок за собой по каменистой дороге все 560 страниц. Повествование ведётся от лица Смерти, что уже само по себе поначалу привлекает внимание, но вскоре рассказчик совсем забывается, иногда только напоминая о своём присутствии отдельными беседами, в основном же мы вертимся вокруг юной Лизель Мемингер, которой за свой юный возраст пришлось многое пережить, так что даже по ночам ей теперь снятся кошмары... Удивительно. Про фашистскую Германию изнутри написано очень много хороших и интересных книг, но именно как жилось в то время ребёнку... Я не встречала такого. И сразу параллель с советскими книгами про ужасы и лишения войны глазами детей, забываешь сразу, что Лизель по другую сторону баррикад. Этот мир описан потрясающе, Маркус Зузак проделал огромную работу, чтобы достоверно изобразить то время, в котором он никак не мог жить. Неудивительно, что его работа производит впечатление того, словно он сам всё это прочувствовал: всё же много деталей сюжета он взял из биографии своей матери, которая, надо думать, и является прототипом Лизель. С детства она рассказывала ему про бомбёжки, воровство и фашистскую пропаганду, которая отравляла её молодость, а Маркус постепенно "отрясал слова" и вынашивал эту книгу. Кстати, очень интересно было бы почитать его другие романы, особенно титулованного The Messenger, которого на русский так и не перевели.

Не думаю, что стоит говорить здесь про сюжет книжки, потому что он многогранный, кипучий и охватывающий сразу много тем. В романе понравилось всё: герои, каждый из которых уникальный и действительно живой; форма подачи — необычная, сложная структура глав с комментариями рассказчика, с вкраплениями подкниг, подысторий, а как потом показывает сюжет, ещё и "книги в книге"; спойлеры понравились, которыми автор умело дразнит читателя, и ты всё ждёшь, когда же случится то или иное событие, о котором говорилось в начале главы, пока совсем об этом не забудешь и вдруг это событие всплывёт. На каждую тему, затронутую в романе, можно написать целый подробный реферат на сотню страниц. Как ни странно, "Книжный вор" напомнил мне "Дом, в котором..." Мариам Петросян, хотя они совсем не похожи. Но остаётся впечатление, что на эту книгу написать рецензию невозможно, хочется только сказать: уважаемые книголюбы, это прекрасное произведение, пожалуйста, прочитайте его сами и вы увидите массу, массу всего, что заставит вас задуматься, улыбнуться, взгрустнуть, вздохнуть, в гневе потрясти кулаком и... Да что угодно. Роман нещадно терзает все струны души и разума, которые только есть в человеке, заставляя его реагировать. Многогранный и полный, как сама жизнь... Или как сама смерть, коль скоро он/она тут рассказчик.

Однозначно в любимые книжки. Куда ещё можно определить роман, после прочтения последней страницы которого тут же возвращаешься обратно: перечитать и переосмыслить первые главы?

Никогда не ставьте оценку рецензии на книгу, которую не читали.
Именно так я когда-то сделала по глупости и невежеству - заметила где-то на главной странице Livelib'а самый рейтинговый, но самый отрицательный отзыв о "Книжном воре", и, спотыкаясь о вырванные из контекста цитаты автора, одиноко зависшие в воздухе, обсмеянные и нелепые без окружающего их мира книги, поставила ему плюсик. После такой рецензии (которая теперь вызывает у меня сплошное недоумение и ощущение, что ее автор просто не понял задумку Зусака, атмосферу произведения, его героев) я крайне долго не решалась прочитать эту книгу. Она много раз вливалась в мои планы, но потом я снова вспоминала пресловутую мегаотрицательную и суперрейтинговую рецензию, и "Книжный вор" вылетал из списка книг, за которые я собиралась взяться в будущем.

Не знаю, почему я все-таки решила ее прочитать. Конечно, в принципе нельзя составлять мнение о книге по одному отзыву, но эффект от него был слишком силен и пагубен. Наверное, дело в том, что я очень трепетно отношусь к затронутой в книге теме и поэтому в итоге не смогла пройти мимо неё. "Книжный вор" давно был закачан в телефон, он всё терпеливо ждал своего часа, и на этот раз я не смогла ему отказать. Так я и встретилась душной майской ночью с историей о маленькой девочке, заключившей в себе трагедию многих народов, миллионов людей, десятков стран.

И теперь я хочу извиниться перед Маркусом Зусаком. И перед книгой. И сказать им обоим спасибо. Слова благодарности и восхищения грудятся где-то внутри большим теплым комом - "Книжный вор" останется со мной надолго (или я с ним?..). Читалась книга на одном дыхании, оторваться было реально совершенно не возможно. Безумно интересная, необычная, глубокая, атмосферная, пронизывающая до костей и в то же время убаюкивающая, пронзительная и ошарашивающая, она засасывает с первых строчек и буквально липнет к рукам, преследует тебя, ходит по пятам и не отпускает до самой последней строчки. Наверняка, у кого-то с этой книгой были иные отношения, но у нас с ней всё было именно так. Я "в ней" засыпала и "в ней" просыпалась. Я и правда там буквально поселилась.

Мне на удивление понравилось в книге всё. От оформления - всех видов обложек, удивительно тонких и своеобразных рисунков, специфических заглавий, до содержания - необычного рассказчика, героев, улиц, книг, звуков... Но главное достоинство "Книжного вора" - именно авторский стиль. Просто необыкновенное попадание. За все пять сотен страниц я ни разу не споткнулась о его образы, сравнения, прилагательные. Я бы с радостью прочла еще пять сотен подобных страниц. Всё настолько гармонично, что даже не верится - но придраться мне абсолютно не к чему. Каждая фраза в этой удивительной книге - на своём месте. Слова Зусака завораживают, сбивают с ног, потрясают, умиляют, пугают, обнадеживают, вдохновляют - они заставляют думать, они делают тебя лучше, человечнее, милосерднее. Зусак оказался очень чутким, мудрым и внимательным человеком. А еще добрым, потому что такие книги рождаются только от большой доброты и любви - к этому миру и населяющим его людям.

Маркус Зусак создал ни на что не похожий, ни с чем не сравнимый мирок. Я полюбила эту улочку и ее жителей. Я обитала где-то там, рядом с ними, в подвале дома №33 по Химмельштрассе. Спала на холстинах, жгла керосинку и рисовала белой краской на стене солнце с облаками, читала вслух, играла на аккордеоне, готовила гороховый суп, бранилась на чем свет стоит, бежала стометровку, перебирала пальцами корешки сотен книг, грызла один леденец на двоих и, конечно, воровала яблоки, картошку, печенье и книги. Но еще я вскидывала руку, репетировала "хайльгитлер", пряталась в бомбоубежище, вскакивала от звуков сирены, боялась всего на свете, оплакивала свои потери, провожала глазами вереницу евреев, получала удары хлыстом, падала лицом в грязь, не смела дышать, удивлялась горячим снежинкам и качала на руках аккордеониста с застывшим серебром в глазах...

Спасибо, Маркус. Спасибо, книжная воришка. Просто спасибо вам всем. Мы обязательно встретимся снова.
Обязательно.

Мне очень полюбилась эта книга. Настолько, что я испугалась. Испугалась дочитывать до конца. Испугалась заранее, потому что знала, что ничего хорошего в конце не будет. Война не кончается без потерь.

1. Эта книга про книги. Переосмысливается функция книги. Оказывается, что книги можно не просто читать, из них можно составлять свою собственную жизнь. Вот так и Лизель, живущая во времена второй мировой войны в Германии, составляет свою жизнь из десяти книг. Первой становится "Наставление могильщику", которая связана со смертью её брата и расставанием с мамой. А последняя - книга её собственная, книга о книжной воришке.

2. Эта книга про слова. Оказывается, слова могут многое. Я это и раньше знала. Но я и не предполагала, и не думала о том, что Гитлер создал войну словами. Сначала он создал фашизм и сложил слова в юные немецкие головы. Плохие слова. Слова о высшей расе и о том, что людей, не принадлежащих к этой расе, нужно истреблять.
Но также слова могут успокоить и утешить. Если начать читать книжку людям, находящимся в подвале, которые думают о том, что одна из бомб, сбрасываемых в настоящий момент на их город, может лишить их жизни, то эти люди успокоятся. Они станут слушать тебя, маленькую девочку Лизель, которая совсем недавно не умела читать и все её за это дразнили. А теперь она словом успокаивает людей и уничтожает страх.

3. Эта книга о человечности. Именно о человечности. Неважно, какой ты национальности, сколько денег у тебя в кармане и сколько тебе лет. Все люди в мире - твои братья и твои сестры. И ты должен поступать с ними, как с равными. Если старик упал на дороге от усталости и голода, то ты, истинный ариец, должен подойти к нему и протянуть ему кусочек хлеба. Несмотря на то, что он еврей, и его ведут в концентрационный лагерь. Если ты маленькая девочка, а твой друг шагает в этом строю смертников-евреев, то ты будешь бежать и бежать за ним и вставать в строй, чтобы лишь идти с ним рядом, шаг в шаг. Потому что он твой друг. И какая кому разница, что за кровь в нём течет, какого цвета его глаза и волосы!

И целовать губы влюбленного в тебя мальчишки... только слишком поздно...
И держать за руку свою приемную маму, и говорить ей те слова, что не сказала при жизни... только поздно...
И бояться взглянуть в глаза отца, потому что хочешь помнить их излучающими добро и свет... навсегда...

P.S. Я не знаю, как можно оценивать книгу лишь по переводу. Будь в этой книжке еще больше ошибок, я бы всё равно любила её также сильно. Просто потому, что ошибки в тексте - не главное. Нужно читать между строк.
И ещё. Я бы включила эту книгу в школьную программу. Просто для того, чтобы прекратить эти межнациональные распри. У нас до сих пор немцев называют оскорбительным "фашист". И это меня коробит.

Спасибо Ricka , если бы не она, я бы нескоро добралась до Искупления - очень уж не люблю разрекламированные книги, ожидаю от них слишком многого.

Меня вот удивляет, когда в рецензиях к Искуплению начинают называть Брайони дрянью, предвещать ей муки загробной жизни и все такое прочее.
Как будто роман в самом деле о несчастной любви Робби и Си.
Дудки, народ.

Это лучшая книга о том, что такое писательство из всех, что мне до сих пор встречались. Невозможно сопереживать Робби и Сесилии по-настоящему, потому что с самого начала не отпускает ощущение, что они - персонажи, не больше. Да и Брайони в первой части - тоже марионетка авторского желания, которой поклоняются игрушки и подчиняются словари.

Она проходит путь от сказок к психологической прозе, потом перегружает свое восприятие мерными волнами дисциплины, чужой боли и сострадания в больнице, и только в третьей части вдруг становится живой и оказывается, что она всего лишь автор.

Это не о несчастной любви.

Это о том, существуют ли границы, которые непозволительно переходить. О том, как из озарения, что между жизнью и фантазией нет различия, приходит понимание того, что различие это есть: это два совсем разных мира, но только первым управляет невесть кто, а вторым - сам автор. Он виноват. Он ответственен. Он будет искупать все ошибки.

Знаете, в нашей, забытой даже самими нами, литературе, был писатель, написавший рассказ "Цвет яблони". В нем дочь главного героя - писателя - умирала, угасала с каждой минутой. А он горевал, отвлекался на бытовые мелочи и, ненавидя себя, подсознательно запоминал каждую мелочь. Вот это чувство, думал он, я вставлю в один из своих романов. И запомнить, как свет пробивается сквозь листья, и запомнить этот весенний аромат, который диссонирует с ощущением скорой смерти.

Как он ненавидел себя. Как проклинал.
Но поделать ничего не мог.

Какие бы ошибки Брайони не совершала, как бы ни ненавидела себя, как бы не понимала, что ничего исправить не сможет - она не оставит попыток.
Ведь там, в мире слов, она может все исправить.

Она все исправит.
Они будут счастливы вечно.

Даже не знаю, есть ли смысл писать рецензию на эту книгу. Все свои мысли про Брауна как автора я уже написала в эпитафии к "Ангелам и демонам", а про сам роман почти нечего больше добавить... Потому что это тот же самый роман, только чуть-чуть ужатый в размере.

Ну, посудите сами. Тот же героически-туповатый Роберт Лэнгдон, которого весь роман за рукав тянет вперёд энергичная привлекательная дамочка (правда, в этот раз другая, а описание того, что случилось с первой, довольно смятое и глупое: "Мы так и не позвонили друг другу", ага). Заменяем иллюминатов на тамплиеров и Опус Дею (которую я упорно воспринимаю как "О! Пуздею!"), агрессивного чокнутого араба на агрессивного чокнутого альбиноса, туповатого начальника гвардии (который запирает кого-то в комнате с телефоном) на туповатого начальника судебной полиции (который искренне верит, что кто-то прыгает со второго этажа в грузовик и уезжает в нём и не удосуживается оставить на месте прыжка проверяющего на случай "а вдруг подозреваемый нашёл жучок"), а главное зло таится точно в таком же человеке, как и в "Ангелах и демонах". Игру в 12 записок, Грааль и псевдонаучные тоскливые описания можно оставить. В самом деле, если первый роман так безумно популярен, то зачем заморачиваться и придумывать что-то новое? Всё уже готово, чуть-чуть заменить — и вперёд, пошли опять многомиллионные тиражи. Разве что ещё гордо добавить в начале, что "в книге представлены точны описания произведений искусства, архитектуры, документов и тайных ритуалов". Настолько точные, что бедным владельцам одного из произведений архитектуры, описанных в романе, пришлось повесить табличку "Здесь НЕ проходит линия Розы, как говорится у Дэна Брауна". Единственная находка этого романа: эксплуатация темы важности женщины и феминизма, беспроигрышный американский вариант, чтобы ещё чуть-чуть поднять свой тираж. Дэн Браун ведь всё равно может открыть любую тайну, посмотрев на любое произведение искусства, так почему бы этой эксплуатируемой тайне не быть ещё и коммерчески выгодной для романа?

Отдельно приятно, что автор сохранил свой неповторимый стиль повествования: неуклюжие фразы и выражения, отрывистые реплики, вышедшие из комиксов, и, конечно, идиотские шутки, пролетающие в пустых головах главных героев в самый неподходящий момент ("Ха-ха!" — радуется Лэнгдон, когда копы укладывают его на пол. —"Я теперь тоже как Витрувианский человек, только лицом вниз!") Лэнгдон в лучших традициях ничего не знает, слышал что-то мельком и не очень-то разбирается даже в школьном курсе предметов ("Меровинги? Кажется, что-то слышал про них..." — задумывается именитый искусствовед) И — моё любимое в романах Брауна — это глаза! Они пылают, пышут, светятся, загадочно мерцают и вообще воспроизводят массу информации так, словно по радужке быстро бегут субтитры. Ну, и ещё славный добрый отвратительный финал, последний абзац, который вызывает неудержимый фейспалм, хотя в этот раз это и не как в любовном романе, а в философско-мистическом, но так же бездарно: Лэнгдон картинно падает на колени перед Граалем и ему чудится мудрость веков, которая с ним говорит. Впрочем, куда деваться? Если делать финал в духе всего романа, то он заканчивался бы так: "На секунду ему почудилось, что он слышит женский голос... Тут откуда-то сзади ему прилетело в ухо с ноги, женской ноги сорок пятого размера. "Такие большие туфли могут быть символом только русской царской семьи... Наверное, Гришка Распутин... Кажется, я что-то слышал про русских..." — подумал Лэнгдон, теряя сознание, в то время как его прекрасная напарница и неизвестно откуда взявшийся негр в тёмных очках рубили в капусту русских мафиози-трансвеститов. Наколка-самовар на груди выдала их..."

Маленький бонус ко всему этому: статья "Хоть довинчивай", которая довольно толково и забавно разбирает предыдущий перевод "Кода да Винчи". В дополнение к ней подкидываю несколько радостей из моего перевода, уж не знаю, виноват ли чудо-переводчик или автор-молодец.
1. "Построенное в форме колоссального лошадиного копыта здание Лувра..." — наверное, это и есть пресловутая точность в описании памятников архитектуры. В самом деле, какая разница: что копыто, что подкова, лишь бы скакало.
2. "Двадцать минут назад он мирно спал в гостиничном номере. И вот теперь стоит перед прозрачной пирамидой, построенной Сфинксом, и ожидает встречи с полицейским по прозвищу Бык. Я в плену картины Сальвадора Дали, подумал он". О нет! Полицейских же не бывает на самом деле, это всё больные выдумки фантастов и сюрреалистов! Вот в Ватикане в прошлом году я видел кучу чертовщины, и это было нормально, но вызов к полицейскому в кабинет — это чересчур.
3. "Альбинос по имени Сайлас, склонившись над тазиком, промывал губкой раны на спине". Честно интересно, очень интересно, как именно он склонился, изогнулся или скрючился над тазиком, чтобы их промывать. Пока два варианта: либо он дурак и склонился вперёд, так что кровавые разводы стекают по всему телу, а рука заведена далеко за скрюченную спину, с трудом водя по ней, либо он идиот и встал на мостик над тазом. Оба варианта, в принципе, хорошо согласуются с традициями умерщвления плоти и усложнения собственной жизни.
4. "Помимо жестоких ритуалов по умерщвлению плоти, его члены придерживались просто средневековых взглядов на женщину, и это ещё мягко сказано. Она была потрясена, узнав, что женщин там заставляли убирать комнаты мужчин, пока те находились на мессе, причём без всякой оплаты за этот труд..." Изверги! Сатанисты! Да как так можно? Ну ладно плёткой по спине, ну ладно оргии, ничего не жрать и спать на каменном ледяном полу... Но убираться в комнатах мужиков без оплаты? Диавольские страдания. Кстати, надо посчитать, сколько раз в романе встречается словосочетание "умерщвление плоти", автору оно явно нравится.
5. "Несмотря на свою неоспоримую гениальность, Леонардо был ярым гомосексуалистом..." о____О Ярым? Напропалую? Наотмашь безжалостный рубака? Да и гениальность ему не помешала? Одни вопросы...
6. "К несчастью, да Винчи был шутником и проказником и часто развлекался, подрубая тот сук, на котором сидел". Ай да Винчи... Ай да сук рубил... Нет, он меня уже ничем не удивит.
7. "Несмотря на репутацию величайшего в мире произведения искусства, "Мона Лиза" была совсем небольшой картиной..." Ну вот. А я думала, чем больше, тем величайшей.
8. "Сегодняшняя процедура самобичевания и умерщвления плоти утомила его..." Обычно-то он был после неё бодрячком, но рутина и никакого разнообразия... Уже восьмисотое умерщвление плоти за роман утомит кого угодно, даже мне надоело уже.

Итог. "Ангелы и демоны" лучше, насколько может быть один старый и рваный ботинок быть лучше другого совсем без подошвы. Если и читать романы Брауна для развлечения, то из этих двух выбирать только один, второй уже неинтересно, потому что там то же самое и даже самый неискушённый читатель поймёт, кто же тут бяка, прочитав другой роман про Лэнгдона.

В прошлом году Roni сказала всем срочно ронять штаны и бежать за этой книгой. В общем-то, мне только дай повод скинуть портки и пробежаться. Готово дело, сбегала, только на чтение раскачивалась долго.

В общем, это прекрасная фэнтезятина, которая имеет совершенно чёткое собственное лицо. Книжка с моноклем, в цилиндре и чашкой чая с оттопыренным мизинчиком. Вот есть люди, которые утверждают, что английский юмор, например, Вудхауз или Джером К. Джером, скучен до безобразия: думаю, именно эти же люди заклеймят скучищей и многобуквы Сюзанны Кларк. Но это совсем особый род скукоты, который может навевать только неторопливая степенность. И в то же время экшена в книге хоть ковшом черпай, только он тоже какой-то такой… Ну, не знаю, как будто это ежедневный моцион волшебства по расписанию. Мне понравилось, оно стоило моих снятых штанов.

Сколько надо английских волшебников, чтобы вкрутить лампочку? Ответ: бесконечно много, всё равно они её не вкрутят, зато напишут миллион трактатов по теории вкручивания лампочки со ссылками на первоисточники, интервью солидных лампочковкручивателей и дискуссиями коллег. Собственно, такая вот незадача произошла с английской магией, ничего этим джентльменам в руки нельзя доверить, кроме зонта и монокля: теорию-то они все знают, но они же джентльмены, так что магию никто давно не использует. И, как выясняется, и использовать-то не может. В общем, волшебники — как философы, вроде и книг умных много прочитали, и воспитаны прекрасно, и создают видимость деятельности, а нафига они нужны — никому не понятно. И тут появляется некий товарищ, который совершенно неожиданно (особенно, наверное, для самого себя, потому что он типичный книжный червь-теоретик) магию делать может своими загребущими ручками библиомана. И делает, через одно место, конечно, потому что на одной теории уехать можно, но в неизведанные дали. И остаётся он одним-единственным практикующим волшебником в Англии. Что делать практикующему магу во время войны с Наполеоном? Правильно, рваться в бой. Правда, правительство и сам маг никак не могут придумать куда можно приспособить джентльмена-волшебника, который не может согласно своему джентльменскому кодексу чести просто взять и взорвать к чертям всю вражескую армию. А тут как раз появляется второй практикующий маг, самородок и полная противоположность первого. Если мистер Норрел — раб теории и книжек, так что практическая магия у него выходит только потому, что ну не может не получиться, ведь он прочитал сто тысяч миллионов статей про это колдовство и точно знает, как это делается семьюстами способами, то Джонатан Стрендж — тот обаятельный чувак, который делает пыщ-пыщ неизвестно что, и всё получается, а он сам стоит ошарашенный и не знает, как это так вышло. Собственно, если разобраться, Стрендж и Норрел, по сути, один полноценный волшебник вместе, что особенно будет заметно к концу, а по отдельности — два феерических волшебных засранца.

Впрочем, в книге есть ещё и третий практикующий маг, на этот раз настоящий и олдскульный. Им начинают заманивать ещё с первых страниц, размахивая образом Короля-Ворона перед носом, как морковкой перед мордой осла. Сначала мы знаем только имя, потом узнаём немного легенд, другие имена, потом — как снег на голову — что он вообще-то и не умер, а потом он, конечно, и сам появится, если очень долго-долго ждать, ох уж эти зануды-англичане. Символ его — чёрный ворон на белом фоне, так что в оформлении книги как у меня (злодейский пупырчатый мужик с налитой кровью мордой и какой-то багровый дятел) смысла нет. Параллельно с этим самым Королём-Вороном идут миллионы сносок с псевдомагической истории Англии, впрочем, добротно основанной на действительных преданиях и сказках (взять хотя бы ту же традицию, что, попадая в страну эльфов, время течёт совершенно иначе). Ну и, конечно, сама волшебствятина: она прекрасна при должном воображении. Оживающие статуи, отрубленные мизинцы прекрасных дам, лабиринты, дороги через зеркала, трупяки и шизофреники, безумные пророки и книги на ножках, наслоения реальностей и довольно много кровищи. А ещё очень смешная альтернативная война с Наполеоном с применением магии. Поправка: с применением магии волшебниками, которые очень много косячат. Воистину: от волшебства больше геморроя, чем пользы.

Под конец даже было жалко, что книга такая маленькая, всего около девятисот страниц.

Очень много и ругательно говорили про «Милые кости» (и правда, книжка менее, чем посредственная), но я всё же попробую оправдать её в своих глазах хотя бы на троечку. Тут, конечно, стоит понимать, что тройка, поставленная Умберто Эко, и вот эта с силой натянутая «удовлетворительно с минусом» — две большие разницы.

Итак, что же мешает мне задвинуть эту графоманию в ящик «сжечь», вместе с остальными унылыми книжками?

1. Я не являюсь целевой аудиторией этой книги. Ну, как если бы я прочитала «Колобок», а потом начала возмущаться, что автор недостаточно хорошо раскрыл образы героев, мало описаний и вообще нет глубины, всё это прописные истины и так далее. Несмотря на то, что книжку написала тётка уже взрослая, она совершенно явно от лица подростков и для подростков (почему именно — в следующем пункте). Да, тема для подростков выбрана колючая и описано мерзковато, но, может, она хотела припугнуть, страх всё же куда лучший оградитель от глупых поступков, чем «Нельзя, потому что я так сказал». Серьёзно, в юном возрасте (я не имею сейчас в виду возраст физический), — такая книга вполне будет к месту.

2. Наблюдения за психологией среднестатистического подростка-девочки очень точные. Прямо очень. Это мы тут все такие на ЛайвЛибе с десяти лет с цилиндрами и моноклями, попиваем матэ из калебас, а с четырёх лет учим наизусть Бодлера в подлиннике (не воспринимать серьёзно этот образ), а средненькую девочку интересуют тряпочки, парни, поцелуи, отношения между знакомыми, немножко — книги, немножко — музыка, немножко — фотография, с миру по нитке. Оказавшись в загробном мире такая девушка не пойдёт искать Сократа, чтобы поговорить с ним о бренности бытия, она будет подсматривать за своей любимой семьёй и друзьями. Маниакально. Как смотрят «Дом-2», только в больших масштабах и круглосуточно, просто потому что главная героиня незрелая глупышка.

3. Понравилось прописанная и очень разная реакция семьи на это трагическое событие. Во всём остальном эти персонажи картонные и убогие, но именно реакции — хрестоматийные и чёткие. Кто-то убегает, кто-то зацикливается, кто-то пытается жить дальше и пихает других, кто-то от страха начинает самосовершенствоваться, чтобы не попасть в подобные ситуации.

4. Было интересно читать одну интересную идею про загробный мир: каждый человек после смерти попадает в свою собственную закрытую сферу, где находится только то, что он любит. В ней он плотно закупорен в одиночестве, но если какие-то из его любовей и интересов пересекаются с интересами других, то они могут встретиться на этой общей почве (например, на футбольном поле с другими фанатами, если любишь футбол, или, если тебе не хватает материнской ласки, то твоя сфера пересечётся со сферой женщины, которая страстно жаждет дарить кому-то тепло). Интересно, как бы выглядел такой «рай» у некоторых моих знакомых и меня самой? Часто ли бы я видела в нём других людей?

Как итог: для взрослого читателя, по большей части, книга не стоит прочтения. Фильм? Ну, Питер Джексон выжал из книги максимум, добавив даже какой-то почти кинговской интриги и мрачности, один раз посмотреть вполне интересно. А вот любящим «погорячее» и «пожутчее» подросткам я бы такую книжку вполне подсунула почитать.

Kono te ga anata no te wo tsukameru no nara
Kono mimi ga mou ichido anata no koe wo kikeru no nara
Ima sugu kono inochi wo sasagetemo kamawanai
Itoshii hito yo anata ga mou ichido iki wo shitekureru no nara
Yami no yuuwaku wo azukeyou

"Faust", Matenrou Opera

Лучшие, золотые годы готического романа уже в прошлом. За давностью лет таинственный рецепт безвозвратно затерялся, и магия улетучилась. И потому сейчас по-настоящему атмосферные, сильные вещи на вес золота. Сонмы молодых и не очень авторов ищут загадочную тинктуру подобно философскому камню. А вот Сафону, похоже, ничего искать не нужно, ему и так всё прекрасно известно. Так как же написать настоящий мистический роман? Ответ Карлоса Руиса прост: возьмите за основу старый город, пыльные истёртые мириадами шагов улицы, которые видели и смерть, и любовь. Затем добавьте тайну, скрывающуюся в самых тёмных уголках нашего города. Заброшенные особняки с дурной славой, кладбища и мрачные освещенные луной парки подойдут прекрасно. И наконец поместите в эти мрачные декорации пару чистых неиспорченных душ, ведь только любовь спасёт этот полуистлевший мир.

Итак, мистика, детектив и драма, взболтать и хорошенько перемешать. Потому как именно драма в романе играет главенствующую роль, будучи неким растворителем, вобравшим в себя всё остальное. Да, здесь есть и кладбище забытых книг, и погоня за жуткими тайнами прошлого, и мрачное очарование ночной Барселоны. Но именно история несчастной любви и есть тот стержень, что сплачивает повествование и собирает воедино его отдельные фрагменты. Трагедия, преодолевшая время и пространство, эхом откликающаяся спустя полвека, врывающаяся в жизни совсем посторонних людей, внезапно ставших полноправными её участниками. Великолепны и образы героев. Хулиан, писатель, возненавидевший свои книги, ставший своим же Фаустом и Немезидой. Фермин, неунывающий шутник и выдумщик с сердцем героя. Даниель, не по годам смышлённый и честный парень. Паук-Фумеро, убийца в белых одеждах слуги закона. Микель, младенец с глазами мудреца. Пенелопа и Беатрис, вынужденные дуэтом играть роль несчастной возлюбленной.

Именно глубина образов и делает повествование столь искренним. "Тень ветра" - это книга в книге, обречённая на бесконечное повторение череда ошибок и жертв. Найденный Даниелем томик постепенно пускает корни в его жизнь, и вот персонажи забытой истории сходят с истлевших страниц, чтобы в сотый раз повторить свой крестный путь. Они, каждый из них, так долго жили кем-то другим, дышали ради кого-то другого, что уже потеряли сами себя. Стали dramatis personae этой летописи сгоревшей любви. Слишком много чувств. Страсть, вожделение, ненависть, преданность, слишком сильные для хрупкой человечьей души. Столь сокрушительные эмоции оставляют по себе лишь выжженную пустыню, в которую превратилась жизнь Хулиана, или ледяной ад души Фумеро. И ничего уже не изменить. Всё, что им остаётся - сорвать бурю оваций, тронуть сердце зрителей. И самое главное - уберечь их от своих ошибок. Бесконечно прав Фермин, оставивший позади кошмар пыточных застенков Монтжуик. И только в отказе от прошлого единственный шанс Хулиана уйти со сцены и отпустить прошлое. Высказать Даниелю то, что не сумел сказать Пенелопе. И наконец выдохнуть и снова вдохнуть. Только уже для себя.

Возможно, и у этого романа есть недостатки. Основные сюжетные сюрпризы читаются заранее, детективная интрига слегка прямолинейна, а некоторые невероятные совпадения так и не получили логического объяснения. Но кристалльная чистота характеров искупает всё. Это великолепие трудно передать словами. Устами Даниеля Сафон даёт как нельзя более точную характеристику своего шедевра: "Это история о книгах. О проклятых книгах, о человеке, написавшем их, об одном персонаже, сошедшем со страниц романа, чтобы предавать эти книги огню, о предательстве и об утраченной дружбе. Это история о любви, о ненависти и о мечтах, живущих в тени ветра." Возможно, это и вправду отдаёт дешёвой патетикой и бульварными романами. Но убедиться, что это не так, очень легко. Достаточно просто открыть книгу и начать читать.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

И ещё один маленький комментарий...

Стихи в эпиграфе приведены на ромадзи, потому как это позволяет любому понять, как это будет звучать.

На кандзи то же будет выглядеть так:

この手があなたの手を掴めるのなら
この耳がもう一度　あなたの声を聞けるのなら
今すぐこの命を捧げてもかまわない
愛しい人よ　あなたがもう一度　息をしてくれるのなら
闇の誘惑に身を預けよう

Примерный русский перевод:

Если я снова смогу взять тебя за руку,
Если я еще хоть раз смогу услышать твой голос
Не имеет значения, что я сейчас продам свою душу
Любимая, если благодаря этому ты сможешь сделать вдох для меня
Я отдам свое тело на растерзание тьме

Как бы ни ругали бедную «Дорогу», я всё равно нежно её люблю. Не за сюжет, не за символизм, не за фильм с Виго Мортенсоном, не за сходство по эстетике с любимым миром Фоллаута, а за то щемящее чувство безысходности, которое может внушить эта маленькая и, в сущности, очень скупая в повествовании книга.

Проще всего будет рассказать, чего в этой книге нет, чем пытаться описать то, что есть. В «Дороге» нет…

…начала и конца. Мы встречаем главных героев на дороге на первой странице и оставляем их на ней же на последней, пусть и не все они остались в том же состоянии, что и в начале. Дорога — это не путь, конца и края у неё нет, пункта назначения тоже, это движение без прогресса, просто чтобы не сидеть на месте. У истории нет завязки, у истории нет конца. Что будет дальше? Финал открыт. В фильме ещё можно надеяться, что всё будет более-менее хорошо (насколько слово «хорошо» вообще применимо к этому миру), мы видим у «доброго человека» и детей, и собаку. В книге нам приходится верить ему на слово.

…объяснений. Что случилось с этим миром, что в нём вдруг исчезли животные и растения, а всё-всё-всё покрыл толстый слой пепла? Кто виноват? Как это произошло? Когда? Как смогли выжить случайные счастливчики? Нет ответов.

…имён. Ну и отлично. Не надо лишний раз запоминать. Где-то есть Старик и Рыба, где-то есть Отец и Мальчик.

…красок. Весь мир «Дороги» покрыт пеплом, кажется, что он того и гляди посыпется со страниц, потому что серыми стали не только небо-море-земля, но и эмоции, слова, движения. На всём приходится экономить. Даже на диалогах. Мальчик с отцом мало говорят не потому, что им нечего сказать, а потому что это лишнее напряжение. В войне за собственную жизнь дорога каждая спичка, каждый клочок полиэтилена, каждое сказанное слово и потерянная вместе с ним калория.

А что есть? Есть история о том, как полтора человека (отец и сын) пытаются не допустить, чтобы конец человечества стал концом человечности. Они несут искру, не едят людей и твёрдо верят, что бог=разум есть где-то в каждом человеке, пусть и очень глубоко. В детях эта божественная искра надежды проявляется сильнее всего и поэтому особенно страшна сцена в середине книги, где потерявшие от голода и страданий веру в человечность приматы пожирают новорожденного бога.

Очень страшно и погружающе. Бродить по чёрно-серой пустыне, бояться всего, не знать, что тебя ожидает в следующем подвале: манна небесная в виде консервов или полное помещение полуживых-полурасчленённых людей. И ежу понятно, что дальше всё будет плохо. Но так хочется надеяться…

Это была заключительная книга моего флэшмоба 2011, и бралась я за нее с опаской. Казалось бы, чем может меня привлечь повествование о любви? Решила перед сном почитать пару страничек. Однако, обнаружив себя в три часа ночи, с горящими глазами, лихорадочно перелистывающую уже двести-какую-то страницу, я поняла, что невозможное таки возможно. Остаток книги улетел в тот же день ближе к ночеру. Эта книга оказалась просто до неприличия моя, причем, не благодаря, а вопреки. Она собрала в себе все мыслимые сорта розовых соплей, но, черт побери, как же они были прекрасны! *_*
Вся эта предопределенность, невозможность сбежать от судьбы, люди с готовностью и безумной радостью во взгляде принимающие уготованный им рок, инверсия познания - это всё вошло в идеально подогнанный контакт с тараканами в моей голове. Между главными героями я увидела не столько любовь, сколько констатацию друг друга и взаимное прорастание. Шаг навстречу давно свершившемуся будущему!
*демонстрирует все признаки прогрессирующего безумия*
Кхе-кхе... Как говорится, каждый в книгах видит что-то свое. Если Ниффенеггер узнает, что в ее книге увидела я, она вздрогнет в ужасе.
В любом случае, это было бесподобно ^_^

"Когда мы все умрем, никого не останется, кроме смерти, да и ее дни будут сочтены.
Она пойдет по дороге, а вокруг пусто, никого нет. Что ей тогда делать?
Вот она и спросит: «Где все?» Так всё и будет…"
Кормак Маккарти

Чего я боюсь больше всего на свете?
Я боюсь потерять свою семью и своих друзей.
Я боюсь, что у меня не будет стен, которые защитят от дождя, ветра, холода, стен, которые я могу называть своим домом.
Я боюсь, что каждый человек, которого я встречу, будет желать моей смерти.
Я боюсь, что на моих глазах близкие будут умирать от голода, а я ничем не смогу им помочь.
Я боюсь, что могу увидеть то, как люди превращаются в зверей, и никто не в силах этому помешать.
Я боюсь, что то место, где я буду искать приюта и спасения, окажется мифом.
Я боюсь, что из всех цветов и оттенков, единственным останется серый - серый океан, серое небо, серые деревья, серые люди.
Я боюсь, что единственное, что останется на земле – это отчаяние, осознание, что куда бы ты ни пошел, ты все равно обречен.
Я боюсь, что в мире не останется места для НАДЕЖДЫ.

Если вы боитесь того же, то не читайте эту книгу. ВСЕ ВАШИ страхи ждут вас здесь.

Останется только одно:

После этой книги я долго всматривалась в свои родные ласты сорок-энного размера, думая о том, что в старом Китае меня бы сочли даже не просто за плебея с гигантскими лаптями, а за совершенно уродское чмо, которое может своими стопами попрать сразу несколько провинций. Книга сугубо художественная, про настоящую дружбу и обычаи старого Китая, но фактического материала в ней вагон и маленькая тележка, потому что автор ответственно подошла к этому вопросу. Особенно интересно, конечно же, про бинтование ног у девушек и специальное письмо нушу, которое женщины выдумали специально для переписки между собой, так как им нежелательно было пользоваться "мужским" письмом, то есть настоящими иероглифами.

Женский мир в старом Китае - это тюрьма в два душных этажа, откуда ты никогда не сможешь выбраться и лишь изредка поглядишь на что-то извне через узорчатую ширму, так что каждое впечатление, которое обычному человеку было бы побоку, воспринимается, как что-то особенное. Может быть, из этой искусственности мира и родилась китайская тонкая поэтическая картина мира, где каждая травинка и соплинка - уже целый мир. Женщины прикованы к своему дому не только вагоном обязательств перед всеми-всеми-всеми, но и физически, потому что почти всем им уродуют ноги бинтованием, превращая их в крохотные копытца. Золотой лотос - до семи сантиметров в длину, серебряный - от 7 до 10, потом идет железный, для лохов, а у кого простые ноги, те вообще не женщины, а так, скотина для выполнения приказов. На золотом лотосе далеко не убежишь. и я сознательно использую слово "уродуют", потому что кто бы что ни пел про разные стандарты красоты, и как бы в книге автор ни пыталась описать невероятное возбуждение мужчин при виде пресловутых копытец, там же рядом сказано, что смотреть на них можно было только в бинтах и туфельках. Уверена, что это изначально не потому, что смотреть на голую стопу неприлично - на все остальные места они вполне себе смотрели - просто ни у кого не встанет на этот искореженный и переломанный моток плоти на конце ноги.

Автор без смакования, но очень сочно описывает в подробностях, как бинтовались ноги у маленьких девочек, как их заставляли ходить по собственным изуродованным пальцам, пока все кости под тяжестью тела не перемалывались в фарш и находились в таком состоянии годами. Уровень смертности и мучения от процедуры тоже показаны весьма наглядно. Но даже не это интереснее всего, это еще можно было представить. Для меня открытие стал исторический факт, что девочка из самой стрёмной и бедной семьи могла внезапно выйти в дамки, если ей удастся сформировать пресловутые золотые лотосы. И что это вообще чуть ли не единственный фактор, по которому выбирали себе жену. Так-то она дожна была ещё немножко уметь вышивать и рукодельничать, но вообще в знатных домах всей домашней фигнёй всё равно занимались "босоногие" безлотосные служанки, так что от дамы с копытцами сначала требовалось только беспрекословно исполнять приказы старух, пока они все не перемрут, и эти дамы не смогут выместить накопившийся за годы помыкания баттхёрт на таких же свеженьких только что появившихся в семье лотосовладелицах.

В этой душной и ужасной атмосфере постоянной несвободы и давления удивительно расцветают цветы дружбы между двумя главными героинями романа. Они дружат "по принуждению" - изначально. Но даже такое чувство может стать настоящим, если больше нет никаких вариантов. Собственно, это одна из немногих вещей, которые вообще держат этих дев на плаву, потому что окружающий их мир слишком тяжел. Повинуйся, бинтуйся, рожай, вышивай. Вот и всё. Дослужишься до старшей бабёнки в доме - сможешь капать всем на мозги, но мы-то знаем, как долго живут азиатские женщины...

Отличное сочетание интересной художественной линии романа и богатого этнографического материала, который, как подтверждают специалисты, очень точен. Учитывая, что китайская культура для нас по прихоти фразеологизмов - как китайская грамота, то приятно немножко расширить свой кругозор чужими руками.

Даже и предположить не могла, открывая этот роман с такой прелестной девушкой на обложке, насколько тяжелым окажется для меня его чтение. Автор намеренно сталкивает нас и героев в пучину безысходности и отчаяния, будто специально выбирая такое соцветие трагических тем. Дискриминация по цвету кожи, насилие в семье, ранняя смерть родителей, самоубийство, беззаконие... Боль и страдание не то чтобы вошли в привычку, они стали частью жизни. Яркий огонек надежды, проблеснувший вроде, оказывается очередной иллюзией счастья: запрет расовой дискриминации в США, объявленный в июле 1964 года, проблему не решил. Слишком многое еще нужно поменять в сознании людей, а общечеловеческое на законодательном уровне сразу отрегулировать трудно...

Жизнь 14-летней Лили тоже не назовешь счастливой: как выяснится, цвет кожи на счастье уж точно не влияет! Размолвки с отцом вынуждают ее отправиться в путь за правдой о собственной матери, путешествие в компании ее темнокожей няни, Розалин, приведет девушку к неожиданной разгадке, и главной проблемой для нее станет прощение. Вот, пожалуй, одна из множества тем, которая отчего-то зацепила в этой книге меня больше остальных. Красной нитью она пройдет сквозь все повествование, окрашивая его в совершенно новые оттенки. Забавно, что и автор, похоже, такого же мнения, раз позволяет себе в одном из эпизодов словно посмеяться над людьми, не умеющими прощать, так прямо и говоря (словами одного из свих персонажей. но не суть): выбирая между смертью и прощением, многие однозначно выберут первое...

Красиво раскрывается в данном романе и тема религии, вернее, веры (и тоже по-своему перекликается с темой прощения): дева Мария, которая у каждого из нас в душе. Каждый обладает этим неиссякаемым источником силы, поддержки, милосердия...

Нашлось в книге место и любви, за что автору отдельное спасибо (не все же описывать в грустных тонах...), любви яркой и вполне в контексте романа - между белой девушкой и чернокожим юношей - получилось даже необычно чувственно, запретная любовь такой обычно и бывает...

Многое сказано в романе и о милосердии, дружбе - семья сестер Боутрайт явит читателю отличный пример подобного милосердия, спасающего иногда от смерти.

Не зря эту книгу сравнивают с "Прислугой". Поднимая такие важные темы, авторы этих книг в очередной раз напоминают нам о самом главном: в любой ситуации можно остаться человеком, а безвыходных ситуаций - нет.

Собрать вместе осколки души, вытереть нос, написать рецензию. Я уже и не вспомню, когда последний раз так рыдала над книгой. Пять лет назад? Или, может, десять. Сухим жестковатым языком разодрало до крови. По чуть-чуть, не спеша, глотать обжигающую лаву слов – слишком много нельзя, сорвусь.

Жизнь в Германии во времена Второй Мировой. Война, немцы, фюрер и все как на подбор светловолосые голубоглазые арийцы, кроме евреев и Гитлера. Любовь книжной воришки к чтению. К тому же, рассказывает это все Смерть, а ей есть, что рассказать, она много чего повидала. А вместе все это жутко интересно. Жутко.
Тут «Книжного вора» ругают за перевод. Я в этих вещах ничего не смыслю, ничего не скажу, мне было все равно, а с оригиналом сравнивать желания нет. Но часто глаз спотыкался на словах, почему-то разделенных на две части пробелом, уж хотя бы это издательство могло проверить.

Я всю книгу держалась, боялась нырнуть в нее с головой, чтобы не было больно, но в конце как прорвало, не останавливаясь, взахлеб последние страницы, с одной мыслью "зачем???". Зачем люди делают такие вещи? Неужели это так просто – стать ведомым одним-единственным человеком, обрекать людей на смерть, опираясь на мнение маленького смешного человечка с дурацкими усиками? Каково было немцам потом, когда они осознали, что натворили? Или все было как-то иначе? В свою излишне впечатлительную юность я начинала читать «Майн Кампф», сдалась на первой сотне страниц, решила, что это нытье какое-то, а не книга. Неужели слова этого человека повернули весь народ против евреев? Надеюсь, второго такого никогда не родится.

Не понимаю я расизмы, нацизмы и прочее. Зачем ненавидеть какие-то отдельные группы людей, если можно не любить все человечество в целом? Неужели так просто сделать козла отпущения из кого угодно? Надеюсь, этим кем-то никогда не окажусь я или кто-то из моей семьи.

Все детство нас пичкали книгами и фильмами про войну, как она виделась из СССР, слово «немец» было синонимом слова «враг», а как было там, по ту сторону фронта, я даже не задумывалась, а там, похоже, тоже было несладко.

Книга заставила меня задуматься. Люди, прятали у себя евреев. С этими людьми все понятно, примерно можно представить, что они чувствовали и что ими двигало. А вот сами евреи? Как это - прятаться у каких-то часто малознакомых людей, подвергать их жизнь опасности, есть их хлеб, не имея возможности хоть что-то сделать взамен. Это так страшно, что я не могу это себе представить. «Хочешь жить –сядь на шею» - явно не один из моих принципов.

Не выдержала, дочитала.
Застыть, удержать в себе, ни с кем не поделиться этими чувствами, никто не поймет. Яростно поджимать губы, сдерживая жгучие слезы.
А книга уже выглядит так, как будто много чего пережила уже, как будто это ее подобрали на кладбище, ее достали из недр костра, ее выбросили в реку.
И срочно дать ее кому-то почитать, иначе в ком искать понимание, иначе не смогу отвести глаз от этой обложки, смотрит на меня с полки, притягивает взгляд.
И другие книги уже не те. Ничего не читать, остаться с этими мыслями.
Влюбиться в книгу.

Сын хозяина книжной лавки, преданного своему делу – казалось, с самого начала он был обречен на особые отношения с книгами. Так и произошло.
Когда Даниэлю исполнилось 10 лет, отец привел его на Кладбище забытых книг – в огромный дом-лабиринт, забитый книгами под завязку, из которых следовало выбрать одну и стать ее хранителем. По легенде, если прислушаться к внутреннему зову, то выбранная книга изменит всю твою жизнь.
И это тоже произошло. На долгие годы жизнь Даниэля превратилась в поиски крупиц информации о загадочном писателе Хулиане Карраксе. Каждый шаг Даниэля как персонажа немного приоткрывает завесу тайны, и мы вместе с ним узнаём подробности биографии Карракса, невольно замечая, что и сам Даниэль начинает повторять его жизненный путь.

Вот такая завязка у книги, в настоящее время являющейся одной из самых популярных на Либе. Почему я, при довольно хорошей начитке и букинистическом сюжете, осталась не в восторге, сказать нетрудно.
Во-первых, книгоманьяки делятся на две категории. Одни тащатся от книг как предметов, другие – от литературы как явления. Я принадлежу к первым, в книге описываются вторые. Я настолько не соотношу книгу с продуктом чьего-то умственного труда, если только этот кто-то мне не близкий друг, что странное желание Даниэля рыть носом землю в поисках Карракса кажется мне пустой блажью. Я бы на его месте окопалась на Кладбище забытых книг, перерыла там всё, унаследовала должность смотрителя и косплеила охотников из "Города мечтающих книг" до одурения. А кто всё это понаписал – да какое мне дело до их жизненных трагедий?
Во-вторых, собственно, это само Кладбище. Совершенно непонятно, что это с формальной точки зрения. Библиотека? Непохоже. Закрытый клуб? Вроде, теплее, но не поручусь. Не совершил ли Даниэль преступления, позволив Беатрисе утащить оттуда оригинал известной книги?
В-третьих, это Беатриса. Не в том дело, что девушка Даниэля старше его и он чуть ли не украл ее из-под венца, хотя это тоже ппц. Он постоянно называет ее Беа, и кошмарней сокращения сложно представить, оно убивало мне уши всю книгу, неизменно порождая ассоциации с медведем.
В-четвертых, у меня не вызвал восторга хронотоп. События происходят в 1920-1950 годах в Барселоне и немного – Париже. Автор, похоже, искренне любит свой город, и в отзывах я натыкалась на вдохновленные пассажи, но мне сафоновская Барселона показалась на редкость мрачным местом, чем-то вроде Чикаго эпохи мафиозного разгула, так что такое восхищение, мягко сказать, ужасало. Описанные же десятилетия в принципе кажутся мне каким-то периодом безвременья в истории 20 века, но это уже мои личные заморочки, тем более, что тут и депрессия, и война, и много еще чего наложилось. В Испании в те годы бушевала гражданская война, судя по описаниям, не самая веселая, но всё же меня как-то не очень приятно поразили слова автора на тему: "Во-от, наша гражданская война – это что-то с чем-то, это ад, а произошедшая вслед за этим Вторая мировая – это так, фигня, ее почти не заметили даже".
В-пятых, это расследование Даниэля. Детективным его назвать язык не поворачивается – слишком уж этот парниша аморфно всем занимается. Интересным моментом можно назвать то, что в процессе расследования хаотично проясняются те или иные моменты жизни Карракса, постепенно складываясь в единую картину, а ранние загадки обретают объяснения и новый смысл. Не понравилось же то, что большую часть информации мы узнаем на последних страницах из письма. Впечатление сложилось такое, будто автор зашел в тупик и, не придумав, каким еще естественным путем можно завершить расследование, выдал все остатки единым потоком. Но смысл тогда вообще всем этим заниматься, если можно было пойти к одному-единственному человеку и попросить всё рассказать?
Всё, шестое, и я закругляюсь. Вышесказанное было бы мне совершенно параллельно, если бы не ключевая интрига романа. А ключевая интрига заключается в том, что любовь правит миром. Большинство проблем в жизни персонажей происходит из-за их неуемных испанских страстей. Вся жизненная трагедия Карракса – из-за любви. Вообще в основе всех, казалось бы, загадочных и мистических тайн – любовь, потрахушки и игра гормонов. Но автор на этом не останавливается – вся эта история со зверствами Фумеро, устроившего современное подобие инквизиции из-за неудачного любовного треугольника выглядит нелепо. Впечатление под конец уже такое, будто автор готов все значимые события 20 века свести к той причине, что одна малолетняя шлюшка в свое время не сумела потерпеть до свадьбы.

Нет, ну я не утверждаю, что книга плохая и не надо ее читать, тем более, что почти все оценки – положительные. Но, черт побери, какой же этот талмуд унылый, реальных событий там – одна страница из десяти, остальное всё – рефлексия, самоедства и воспоминания. Даниэль – бесхребетный слизняк, из всех остальных мужских персонажей только Фермин интересен, женские персонажи поголовно – дуры, у которых на уме, кроме любви, ничего нет, даже если позиционируются как интеллектуалки.
Расследование-паззл можно было бы назвать интересным сюжетным решением, если бы его не запороли так позорно под конец. А сам конец не превратился в бесконечную череду свадеб и удовлетворенного прозябания.
Это даже не "книга о книгах". Это книга об одном-единственном авторе. Книг здесь не так много, да и те лишь упоминаются в разговорах.
Подушку мне.

Ещё очень умилила фраза "Этот роман можно не только читать — в нём стоит поселиться". Всегда мечтала поселиться в фашистской Германии, пожить в атмосфере голода, нищеты и промывания мозгов, когда идут бомбёжки, а люди живут в постоянном страхе.

Итак, я сделала это. Я отжала фразочку из рецки TibetanFox . Ну, или прикинемся интеллигентами: процитировала рецензию. А чего такого? Очень мне она нравится.

И герои книжки мне понравились настолько, что я не замечала какие-то там неувязки в стиле. Нет, я, затаив дыхание, следила за героями (за Гансом, и Максом, и Лизель, и Руди): как они любят и умирают, целуются и воруют, прячутся и умирают от страха, рискуют жизнью и выживают, красят дома и стирают, бегут и выигрывают, читают и сочиняют истории, катаются на велосипеде и дерутся, ждут и приезжают домой. Рассказчик тоже понравился. Смерть - зачётный чувак, ну или чего у него там с полом, не понятно. Но больше всего я плакала над Розой Хуберман. Большая такая бабец, которая плохо готовит, всё время ругается, и за внешней грубостью прячет своё огромное сердце. Так и ждешь, что она высунется из книжки и завопит: "Чего вылупились, засранцы?"

Пару дней назад я дочитал расхваленный всеми (за редким исключением) роман товарисча Маркуса Зузака (Зусака, Сусака, Пасека?) и решил не торопиться с положительной рецензией. Ведь их уже написали столько, что любой, даже самый изворотливый комплиментарий казался неизбежным повтором. Однако, что-то сказать хотелось, поэтому в тихий рабочий час, после прекрасного обеда, я взялся за перо... и напрочь забыл о чем эта книга.

Нет, я серьезно. Я уже вижу, какие оскорбленные и снисходительно возмущенные лица сделались у поклонников астралийского писателя (астралийский писатель?? норвежский сэр, молдавские банки, сомалийские компьютеры). Но, я серьезно, я помню, что там было про холокост, войну. Конечно же, дети, это всегда один-другой миллион проданных копий. Но чего-то такого, о чем я мог бы говорить с удовольствием, того, что отличает Маркуса от других Зусаков - я такого в своей памяти не нашел.

Может, дело в том, что эти писатели надоели уже своим Холокостом. Нет, ну правда, о мертвых лучше всегда никак, чем даже хорошо. Герой - ребенок? Все драмы с их участием уже написаны, напиши комедию, почему нет? Рассказчик - Смерть? Не, не торкает. Ну Смерть и Смерть, я всегда вспоминаю, как у Тибора Фишера рассказчиком была ваза и ничего. И вообще, сам язык, которым написан роман... Меня он смущал. Я бы не смог вам сейчас объяснить почему. В принципе, и не надо, это уже блестяще сделал tough_officer . Nuff Said.

Ну, в общем, ажиотажа не понял. Неаватар.

Осторожно, спойлеры!

Я думаю, вы не поймете. Да, вы будете сопереживать, может, будете жалеть такую, как Брайони. Вы можете назвать ее мразью, можете считать ее воплощением зла и предательства. Да, вы можете. Но вы никогда не поймете, что чувствуют такие люди, как она.

А я знаю, о чем говорю.

Одна знаменитая актриса рассказала, как, стоя на похоронах у своей матери, она рыдала, а в это время ее мозг лихорадочно работал над тем, чтобы запомнить все ощущения и потом передать их на сцене или на экране. Чтобы люди смотрели на ее героиню и реально верили ей, даже не задумываясь о том, почему она так хорошо играет.

Ах да, к чему это я? Профессионализм превыше всего. Есть такие люди, для которых их дело - это их жизнь. Пусть это будет игра, как у этой актрисы, или писательство, как у Брайони. Когда дело жизни и сама жизнь сходятся, может случится невообразимое. Потому что невозможно понять, что важнее.

Я читала рецензии к фильму - к книге не рискнула смотреть. Люди ненавидят таких людей, как эта маленькая 13-летняя девочка. Они желают ей гореть в аду вместе со своей печатной машинкой и думают, что такого с ними никогда не произойдет. Ведь, в сущности, случилось вот что: желая спасти старшую сестру, героиня ее и погубила. Именно бесконечная любовь заставила ее совершить то, что она сделала. А то, что случилось потом... этого могло и не быть. Шаг Брайони - это всего лишь отправная точка. Случайность отчасти, хоть вы с этим и не согласитесь, скорее всего.

В книге есть такая фраза, что если бы она могла, она бы повернула время вспять и сделала все по-другому. Неужели раскаяние, неужели искупление длиною в жизнь в наше время уже ничего не стоит?

Макьюэн поднял очень важную тему о прощении. Но не о том прощении, что нам даруют другие, а о прощении, в первую очередь, самих себя. Готовы ли мы принять то, что случилось, и двигаться дальше? Или для общества мы больше не люди?

И для тех, кто читал...

Они бы все равно не были вместе. Его бы все равно унесла война, она бы все равно погибла в метро.

Он бы все равно ушел на фронт, но его желание вернуться было бы не таким сильным, потому что он хотел вернуться к ней, потому что не мог ее заполучить. Когда они встретились перед войной, они не понимали: было ли между ними что-то большее, чем письма и библиотека? А было бы, если бы он не сидел в тюрьме?

Никто не знает. А так - это великая история "любви", разлученных возлюбленных. Да не о том это! Не о том!

В этой книге не мифический сюжет, выдуманный богатым воображением автора. В этой книге - жизнь. Но когда мы это поймем, может быть уже слишком поздно...

(Извините, на комментарии к этой рецензии отвечать не буду.)

Прикидывающаяся поначалу детективом история, наглядно иллюстрирующая высказывание своего автора: «Ярлыки ровным счетом ничего не говорят о человеке, только о том, как остальные его классифицируют». Пятнадцатилетний Кристофер находит в соседском дворе убитую собаку и решает во что бы то ни стало вычислить убийцу. Необычность ситуации в том, что у Кристофера ярко выраженные симптомы, схожие с аутизмом, и, будучи рассказчиком, он предлагает читателю посмотреть на мир своими глазами. Довольно быстро выясняется, что под ярлыком «ущербный» кроется очень незаурядная личность с высоким интеллектом, широким кругозором, блестящими математическими способностями и склонностью размышлять на такие темы как жизнь и смерть, черные дыры, уникальность абстрактного мышления, логическое обоснование отсутствия рая и т.п. Его любимый цвет – красный, любимый литературный персонаж – Шерлок Холмс, любимая тема – миссия Аполлон, а любимый сон – о том, что все люди на планете умерли. Расследование загадочного ночного убийства собаки приводит Кристофера к самому большому потрясению в его жизни и заставляет предпринять немыслимые шаги…

Сам Марк Хэддон предостерегает читателей от буквального восприятия его романа как некой «библии аутизма», говоря о том, что не описывал в ней никакой конкретной болезни. Более того, поскольку многие страстно уверовали в то, что Хэддон – какой-то Моисей клинической психологии, перед которым расступились мутные воды этого заболевания, автору пришлось особенно подчеркнуть, что об аутизме и синдроме Аспергера он имеет довольно смутные представления, почерпнутые из немногочисленных источников. В каком-то смысле это радует. Дело здесь даже не в том, что история Кристофера довольно печальна и, наверно, типична; по большому счету, в чем-то можно понять каждого из главных действующих лиц этой книги. И не в трудностях социализации подростка, вынужденного, помимо прочего, жить с ярлыком. Кристофер отнюдь не выглядит несчастным, а на окрики «спецшкола» не обращает внимания, мудро полагая, что «палки и камни могут переломать тебе кости, а слова — нет». Пожалуй, самое интересное и неоднозначное в этой книге, и одновременно трагичное в образе рассказчика – это высокая степень эгоцентризма, свойственная Аспергеру. Обладая высоким интеллектом, Кристофер не просто испытывает трудности с пониманием эмоционального контекста межчеловеческого общения, ему попросту нет никакого дела до остальных людей.

Я очень удивился, прочитав в одной из рецензий...

Я очень удивился, прочитав в одной из рецензий о том, что его мировоззрение «такое правильное и такое человечное, что пробирает до костей». Конечно, если с кем-то из одноклассников Кристофера случится эпилептический припадок, он всегда придет на помощь – отодвинет мебель, подложит под голову свой свитер и пойдет искать учителя, но это образ действий. А вот в его «мировоззрении» многие одноклассники стоят ниже собак, ибо, во-первых, глупее четвероногих, а во-вторых, «даже не способны принести палку». В мировоззрении Кристофера существуют два свода правил: его собственные, имеющие высший приоритет, и правила поведения во внешнем мире, которые ему объясняют другие. Он прекрасно понимает букву вторых и следует ей, как следуют правилам игры в шахматы (оттого и кажется «правильным и человечным»), но не способен понять их внутреннее содержание (ведь никакого внутреннего содержания в шахматных правилах нет, их просто придумали такими, какие есть), как не способен понять суть таких чувств как любовь. Его планка – определенная привязанность к животным в силу того, что они не лгут, с людьми же возможен лишь некоторый симбиоз, и то неравнозначный. Даже родителей Кристофер воспринимает скорее как обслуживающий персонал с высокой степенью доверия, и если завтра их заменят совершенно посторонние люди, единственной проблемой для него станет необходимость длительной адаптации к незнакомцам. Что интересно, расхождение между внутренними правилами и внешними, образующее логическую брешь (чего мальчик совершенно не терпит), в этом случае нисколько его не заботит. К примеру, если человек пусть даже случайно вторгся в его личное пространство, встав на ступеньках эскалатора слишком близко, Кристофер будет его бить, пока тот не отойдет на приемлемое расстояние. Однако «на тот случай, если кто-то захочет меня ударить, у меня есть армейский нож. И если я убью того, кто будет меня бить, это будет называться самообороной и меня не посадят в тюрьму». В сущности, страх перед наказанием – единственное, что может удержать Кристофера от избиения окружающих или отрезания пальцев чрезмерно доброжелательным людям, и здесь он может нарушить свои непреложные правила. С другой стороны, их непреложность – большой вопрос, ведь с самого начала Кристофер лукавит, говоря о своей предельной честности или неспособности воображать то, чего нет; на деле его правила куда пластичней, особенно если есть подходящий стимул. Жаль только, что желание, скажем, матери обнять его и не быть избитой, в мировоззрении Кристофера таким стимулом не является, но тут уж ничего не попишешь.

Книга получилась довольно яркой и оригинальной, начиная всевозможными иллюстрациями от кусочка головоломки в кармане героя и графика изменения популяции лягушек в пруду и заканчивая приложением, которое вне всяких сомнений «заставит задуматься» в самом прямом смысле этого выражения. Марк Хэддон определенно преуспел в изображении окружающего мира и нашей жизни с неожиданной и непривычной точки зрения человека, мыслящего и воспринимающего все иначе, что, естественно, обрекает такого человека на роль изгоя. Однако книга заканчивается на оптимистичной и жизнеутверждающей ноте, при том, что весь трагизм ситуации Хэддону удалось передать практически без давления на жалость, а это все же дорогого стоит. Ну а детектив, конечно, так себе.)

Что для меня "хорошая книга"? Это гипноз. Когда полностью погружаешься в описываемые события, а персонажей видишь практически в 3D формате. "Тень ветра" стала для меня именно такой. С первых же страниц вскружила мою голову и стала причиной недосыпания (из-за чего сегодня в автобусе я чувствительно треснулась затылком о стекло, когда уже просто отключилась в теплом салоне). Накануне надо было лечь пораньше, а я очнулась от книги только когда часы уже показывали 4 утра. Сильная вещь. Это первая книга Сафона, которую я прочитала. Я покорена. Язык фантастический. Среди отзывов в интернете на эту книгу нашла замечательную фразу - Из тех романов, читая которые разрываешься между желанием узнать, что на следующей странице, и ещё раз перечитать предыдущую. (с) Святая правда, лучше и не скажешь. Рада, что дочитывала ее дома, а не в общественном транспорте, так как опять пустила слезу. Если вы уже читали некоторые мои книжные отзывы, то наверняка поняли, что при чтении у меня довольно таки часто глаза бывают на мокром месте. Это приносит массу неудобств, так как есть большая вероятность выглядеть по-дурацки. Прекрасно это понимаю, но ничего не могу с собой поделать, натура! )) Например, особо глупо себя чувствую в такие моменты именно в метро, или в автобусе. Все люди как люди, едут себе и спокойно читают, а мне приходится закрываться книгой и ждать, когда влага просохнет )) Грустно, что последняя страница прочитана, но греет мысль, что на полке меня ждет "Игра ангела".