Год кита

Питер Мо о перечитывании «Моби Дика» и о том, как летом 2020 группа студентов собрала скелет кита

1

Однажды у меня был профессор, который из года в год перечитывал одни и те же десять книг. Он называл их Десятком. «Кандид, или Оптимизм» , «Сиддхартха» , «Письма Баламута»  и  «Наедине с собой» Марка Аврелия были неизменными в его списке, другие книги менялись раз в шесть или семь лет. Увлеченный этой идеей, я решил, что каждый год тоже буду что-нибудь перечитывать. Мой выбор пал на «Моби Дика» , и я планировал приступать к нему в Рождество — день отплытия Пекода.

Я соблюдал эту традицию в 2017, 2018 и 2019 годах. Но в прошлом году я перечитал роман трижды. Зимой 2020 я изучал его вместе со студенткой, проводившей независимое исследование. Она рассказала другу, как великолепен «Моби Дик», и весной он тоже захотел написать работу о нем. Осенью я курировал еще одно независимое исследование «Моби Дика» — на этот раз пары студентов, с которыми, как оказалось, я встречался за пару месяцев до того, когда мы собирали кита.

2

«Собрать кита — почти то же самое, что построить палубу, — так говорил биолог Рас Хайли. — Вы можете заказать все необходимое в Home Depot (крупная торговая сеть, поставляющая инструменты для ремонта и стройматериалы — прим. пер.), и есть несколько хитростей, которые чертовски упрощают процесс, если вы их знаете».

И Хайли знал, о чем говорил. Скелет серого кита, который находится в центре морских наук и технологий колледжа Хайлайн, и скелет горбатого кита для морского порта Фосс — его рук дело. А еще он помог мне, профессору английского языка, организовать работу ста пятидесяти восьми волонтеров, чтобы собрать скелет другого серого кита — сейчас он в Тихоокеанском университете Сиэтла.

Этого кита выбросило на Лонгбранч-Бич, на южной оконечности полуострова Китсап, штат Вашингтон. Это была самка — подросток, двадцать девять футов в длину, ее ребра выпирали, как колени, обтянутые одеялом. Ее желудок, как вскоре установило вскрытие, был пуст.

Мы отбуксировали кита до Гиг-Харбор и там с помощью судового крана погрузили шестнадцатитонную тушу на самосвал. На ближайшей ферме наша команда срезала кожу и жир, вынула двести пятьдесят костей и зарыла их в конский навоз, чтобы вышло костное масло. Спустя шесть месяцев мы извлекли останки — теперь кости были сухими, — отвезли в кампус и разложили на крыше, чтобы солнце их выбелило. И в августе мы начали воссоздавать кита.

3

Это странно — проводить так много времени с одной книгой в течение года. На ум мне приходит Жан Жионо . Вместе со своим добрым другом, Люсьеном Жаком, он перевел «Моби Дика» на французский. «Долгое время и до этого плаванья, — говорил Жионо о переводе, — по меньшей мере пять или шесть лет книга Германа Мелвилла была моим спутником».

Каково это, когда книга сопровождает вас почти десятилетие? Для Жионо это значило идти бок о бок с Измаилом, который, как писал Жионо, «будет со мной на пути домой».

Он так пояснял эти слова:

«Мне хватало нескольких шагов, чтобы пойти с ним в ногу, и однажды в темной глубине тени я даже стал им. Я мог бы дотянуться до него — казалось, достаточно одного длинного шага, — а затем как будто примерил его шкуру, будто бы вошел в его тело, натянул его на себя, как пальто».

Не могу сказать, что я также сильно вошел в образ Измаила. Но могу утверждать, что и он, и Меллвил сопровождали меня при каждом возвращении к книге.

4

Наша первая задача — измерить кита — казалась самой простой. Нужно было понять, поместится ли наш экземпляр в тридцатифутовом фойе университета. Хайли попросил взять с собой веревку, и я взял — длиной двести футов. Один конец он закрепил между лопастями хвоста, и я потянул веревку вдоль тела, стараясь как можно точнее следовать линии позвоночника. Веревка то и дело соскальзывала с узловатых суставов изможденной спины.

Затем я растянул веревку на песке рядом с измерительной лентой. «Девятьсот семь сантиметров, — крикнул я, остановившись у морды кита. — Двадцать девять футов девять дюймов. Она нам подойдет».

О результатах вскрытия я прочитал только сейчас и увидел, что департамент рыбной ловли и дикой природы Вашингтона указал другую длину — восемьсот шестьдесят семь сантиметров, — почти на шестнадцать дюймов короче нашего с Хайли измерения.

Это значимая разница, и я не знаю, чем можно ее объяснить: департамент измерял точно так же, как и мы, растянув вдоль кита веревку. И меня это несоответствие приводит к еще более сложному вопросу: сможем ли мы когда-нибудь с точностью узнать размеры кита?

Живой кит в соленой океанской воде постоянно держится на плаву и не остается без движения достаточно долго, чтобы можно было его измерить. Мертвого кита гравитация вдавливает всем телом в песок. Одинакова ли длина кита при жизни и после смерти? Сомневаюсь. Мертвое тело утрачивает свои очертания: либо оседает и съеживается, либо вытягивается, распухает и раздувается из-за скопившихся внутри газов.

И что точнее отражает размеры кита: измерение вдоль хребта или по прямой от морды к хвосту, по касательной через самый высокий сустав позвоночника? А если выброшенный кит лежит не на животе, а на боку, и его туловище вывернуто нижней челюстью вверх, и беспрепятственное измерение невозможно — что делать тогда?

5

Когда мои размышления о размерах кита зашли в тупик, на помощь мне пришел Измаил. На вопрос о китовом фонтане — чем он был: водой или воздухом? — он отвечал так: «Мой дорогой сэр, в этом мире не так-то легко разрешаются даже простейшие проблемы. Я всегда считал, что простейшие проблемы, они и есть самые мудреные». Вода из воздуха, длина кита — с виду простые вещи, но на самом деле это не так.

Далее в книге воображаемый собеседник Измаила, раздосадованный его широкими познаниями в цетологии, предостерегает: «Ты присваиваешь себе исключительное право Ионы». Но Измаил, китобой, как раз в том положении, чтобы знать, как устроен кит. И я думаю, что тоже имею право говорить об этом, после того как побывал в пасти серого кита: прислонившись к языку, я отделял от тела нижнюю челюсть, и его разверстая глотка была у меня за спиной.

Воображаемый оппонент Измаила не унимается, настаивает, что только Иона имел «право говорить о стропилах и балках; о прогонах, коньковом брусе, лагах и пилястрах, составляющих каркас левиафана». Я побывал в грудной клетке кита — пока мы пытались изменить положение скелета целиком, я поддерживал изнутри конек его позвоночника. Я обработал все пятьсот восемнадцать целых и три десятых фунта костей — сопоставлял хрящевые пластинки роста с позвонками, закреплял дыхательные отверстия в черепе, крутил бедренные кости так и этак, чтобы определить, насколько мог, их правильное положение.

Собеседник Измаила утверждает, что у Ионы есть еще одно исключительное право, кроме права рассуждать об остове кита: только он может говорить «о мыловарнях и маслобойках его внутренностей». Но и внутренностей я касался тоже, я сам отделял их от тела, я видел их среди травы, когда волонтеры резали, резали, резали, извлекая кости и отбрасывая все остальное. Я видел яичники размером с баскетбольные мячи. Видел глаз размером с грейпфрут — я сохранил его, замочив до возвращения в лабораторию в консерванте, подходящем для любого случая, — дешевой водке. Китовых вшей я выковырнул из тела перочинным ножом — их я тоже заспиртовал. Я гладил жесткую, как прутики, шерсть: каждый волос в дюйм или два длиной, светлые, но те, что были возле дыхала, покраснели от сочившейся крови.

6

На вопросы противника Измаил отвечает историей: однажды, во время другого плавания, он побывал на острове, где хранился скелет кита. «Срезав зеленый прутик-рейку», Измаил принялся его измерять. И после вытатуировал размеры на правой руке. Он объясняет это так: «У меня не было иного надежного способа сохранить столь ценные статистические сведения».

В этот момент необыкновенное — бесценная статистика — становится привычным. Всякий раз, когда Измаил смотрит на руку, на числа, запечатленные на его плоти, он вновь встречается с тем китом — и кит во всей его тайне и величии с каждым взглядом становится ему все более знакомым. То же самое во время работы случилось и с нами: перенос лучевых и локтевых костей из одного угла в другой перестал быть чем-то новым, сортировка ребер уже не казалась странной, а нанизывание позвонков на двухдюймовую металлическую трубку — сюрреалистичным. Работа с чужими костями, с самой сокровенной частью тела, работа, в которой было нечто сакральное, постепенно превратилась в рутину — такой же рутиной было и перечитывание книги трижды за один год.

И все же каждое прочтение погружает меня в изречения Мелвилла. Эти изречения стали моим спутником, так же как стал им и мой кит; и эти изречения я едва начал постигать, тогда как величины кита мне никогда не постигнуть.

Питер Уэйн Мо (Peter Wayne Moe)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ