Янь Лянькэ об опьяненных борьбой революционерах и важности «литературной дистанции»

Я общалась с Янем Лянькэ по WeChat (популярный мессенджер от китайского разработчика — прим. пер.) в начале июня. На его фото в профиле – золотая скульптура мужчины с запавшими глазами, нахмуренными бровями и мягким хмурым взглядом, направленным слегка в сторону, как будто его что-то беспокоит. Это изображение все время следовало за именем Яня, пока он внимательно и вдумчиво отвечал на мои вопросы. Мы обсудили его недавно переведенный роман «Твердый как вода» (Hard Like Water), сложность и необходимость поиска правильного языка для каждой истории, а также наши связи с местами, которые мы давно покинули.

Ань Юй: Откуда у вас взялось вдохновение для написания романа «Твердый как вода»?

Янь Лянькэ: Эта история попала ко мне по чистой случайности. Примерно в 1999 году, после публикации «Течения времени» (The Passage of Time), состояние моего здоровья начало улучшаться после десяти лет болезни. В меня будто вдохнули новую жизнь, будто лучи жизни снова благословили меня своим теплом. Примерно в то же время я вернулся в свой родной город и навестил старого друга из армии. Пока я был там, он показал мне несколько редких записей из отдела общественной безопасности, датированных временами Культурной революции (Великая пролетарская культурная революция — термин, обозначающий политические события с ноября 1965 года по октябрь 1976 года в истории КНР — прим. пер.). Они показались мне интересными, поэтому я просмотрел и прочитал их все. Одним из случаев, который впоследствии стал источником вдохновения для моего романа, было признание активиста, который отправился в Пекин для участия в конференции, посвященной Избранным произведениям Мао Цзэ-Дуна.

После окончания конференции он сел на поезд обратно в Хэнань с женщиной, которая также присутствовала на конференции. Они не сказали друг другу ни единого слова, но все же, как будто это было вполне естественно, когда они сошли с поезда в Чжэнчжоу, то пошли по рельсам в сторону кукурузных полей, занялись любовью, а после — разошлись в разные стороны. Некоторое время спустя этот человек получил повышение и был назначен заведующим армейской столовой. Его доставили на допрос в связи с инцидентом о пропаже продуктовых талонов. Мужчина не предоставил никакой информации о талонах. Вместо этого он признался о том дне на кукурузном поле.

История «Твердого как вода» полностью оформилась в моем сознании в тот момент, когда я закончил читать эти записи. Я вернулся в Пекин, нашел экземпляр «Жэньминь жибао» (китайская ежедневная газета, официальное печатное издание Центрального комитета Коммунистической партии Китая — прим. пер.) за тот период и положил его на свой стол рядом с копией Цитатника Председателя Мао . Я взялся за перо, и история полилась из меня, как из крана, который невозможно закрыть. Несмотря на то, что из-за плохого самочувствия я мог писать всего два часа в день, я закончил черновик менее чем за полгода. Я просмотрел и слегка отредактировал рукопись один раз, прежде чем отправить ее издателю. Даже несмотря на то, что «Твердый как вода» был подвергнут цензуре после публикации, я все еще испытываю чувство комфорта и ностальгии, когда вспоминаю те дни и свой стиль письма «струйный поток» (jet stream), который породил этот дикий роман.

Ань Юй: Я на самом деле чувствовала, как этот «струйный поток» изливается на каждую строчку. По большей части это очень интенсивное произведение, поэтому начало кажется мне исключительно запоминающимся. Первые несколько строк книги довольно спокойны и лишены суеты, а затем внезапное изменение тона выводит роман на такой уровень интенсивности, который сохраняется до самого конца. Почему вы решили написать роман в воспоминаниях?

Янь Лянькэ: Возможно, потому, что наличие человека, который рассказывает историю настолько бескомпромиссно — несмотря на то, что он находится в камере смертников — лучше отражает сущность «революционной молодежи» того времени. Сегодня нам трудно по-настоящему понять тех словно опьяненных революционеров, с венами, наполненными вскипающей кровью, и полными бесстрашия перед лицом смерти. Если мы сумеем каким-то образом понять такой менталитет, будет нетрудно понять персонажей романа.

Ань Юй: Давайте немного поговорим о языке. Интенсивность, о которой я говорила, на мой взгляд, в первую очередь достигается с помощью языка. Язык сильно различается в ваших романах, и я полагаю, что для такого романа, как «Твердый как вода», его особый язык является наиболее важным в передаче всей истории.

Янь Лянькэ: Язык имеет первостепенное значение в этом романе. Без соответствующего языка не существовало бы истории «Твердого как вода». Должен признаться, первое, что пришло мне в голову, была не сама история, а язык. С тех пор как я начал писать, меня отчаянно тянуло к языку коммунистических революционеров того времени. Я вырос в ту эпоху, то есть меня воспитал этот своеобразный «революционный язык» — он течет в крови нашего поколения.

Ань Юй: Каков ваш способ поиска и обнаружения того типа языка, который соответствует каждой истории, которую вы рассказываете?

Янь Лянькэ: Я надеюсь, что все мои романы значительно отличаются друг от друга во многих отношениях, в том числе в плане языка. Для писателя самое сложное — писать более чем на одном языке. Я считаю, что некоторые из моих книг, в том числе «Годы, месяцы, дни» ( The Years, Months, Days ), «Твердый как вода» и «Поцелуи Ленина» ( Lenin's Kisses ) достигли этой цели. Чтобы найти тип языка, который лучше всего подходит для конкретной истории, нет иного способа, кроме как быть внимательным и наблюдательным в своей жизни. Каждая история должна быть рассказана на своем собственном уникальном языке, но найти этот язык — невероятно сложная задача. По мере старения я часто испытываю творческий застой, и такое обычно происходит, когда я не могу найти подходящий язык для истории, независимо от того, насколько тщательно я ищу его в своем чтении и повседневной жизни. Меня беспокоит и тревожит мысль о том, что в тот день, когда мой языковой источник истощится, моя писательская карьера закончится.

Ань Юй: О культурной революции написано так много историй, но не так много рассказывается с точки зрения революционеров. Я нахожу, что, несмотря на то, что действие происходит в уникальный исторический период, этот роман преодолевает временные и географические ограничения, чтобы занять позицию исследования фундаментального состояния человека, которое не утрачивает актуальности даже в современном обществе. Человеческие желания в романе сильны; потеря благоразумия, возникающая в результате удовлетворения этих желаний, еще более разрушительна.

Гао Айцзюнь — революционер, но он также жертва и зависимый субъект. Не только он, но и все персонажи книги, похоже, управляются невидимой рукой, и ни один из них не обладает большим самосознанием. Гао Айцзюнь — относительно простой человек. Он молод, энергичен и усерден. Он шагает по жизни сродни безжалостному пламени, ищущему кислорода. Действительно ли написание этого романа с точки зрения такого человека лучше отражает человеческую природу?

Янь Лянькэ: Если уж на то пошло, литература — это искусство, которое начинается с людей и заканчивается персонажами. Одна из важнейших целей литературы — выступать связующим звеном между людьми, персонажами и языком. Гао Айцзюнь — революционер, но в то же время и обычный человек. Он неистово борется, но его сердце чисто. Он сохраняет все, с чем рождаются люди, но его разум переполнен приобретенной романтической и утопической идеологией. Все это тесно переплетается с уникальностью такой эпохи в истории человечества. На самом деле, не будет ошибкой сказать, что он является олицетворением части восточноазиатской — особенно китайской — истории.

Сегодня, десятилетия спустя, я все еще замечаю размышления Гао Айцзюня и Ся Хунмэя среди молодежи в нашей стране. В моей душе живет надежда, что «Твердый как вода» станет неуместным и устаревшим в сегодняшней реальности. Печально столкнуться с истиной, которая совершенно противоположна.

Ань Юй: Вы упоминали в предыдущих интервью, что вам трудно писать истории, действие которых происходит в городе, потому что вы всегда чувствовали себя аутсайдером в контексте городской среды. Несмотря на то, что мы с вами довольно сильно различаемся в нашем опыте, я переживаю похожую внутреннюю борьбу. Я уехала из Пекина, когда мне было 18 лет, и прожила за границей более десяти лет, но я чувствую, что могу писать только истории, действие которых происходит в Пекине.

По правде говоря, когда я жила там, я была еще ребенком и очень мало знала об этом городе, но я чувствую, что знакома с Пекином лучше, чем с любым другим местом, в котором я жила с тех пор. У меня есть глубокий страх, что со временем мои воспоминания о Пекине перестанут быть реальными. Воспоминания ненадежны. Я часто задаюсь вопросом, являются ли знакомые вещи в моем сознании на самом деле неточными и неверными в прошлой или нынешней реальности. Если я отдаляюсь все дальше от Пекина, как я могу быть уверена в том, что смогу продолжать писать об этом уголке земли? Может быть, для этого и существует художественная литература?

Янь Лянькэ: То, что вы говорите, верно. Между писателем и местом должна быть «литературная дистанция». Для писателей те места, где они проводят свои годы взросления, всегда содержат некоторые из самых важных материалов для их работы. Сады воспоминаний, после того как их смывает время, неизбежно претерпевают много изменений. Растения и цветы вырастают и вянут, но побуждают писателя продолжать верить, что они остались такими же, как были всегда. Именно в этом убеждении — в этой «литературной дистанции» — и заключается красота художественной литературы.

Пекин, о котором вы пишете, навсегда останется вашим Пекином. Он не будет принадлежать никому другому. Чем дальше вы будете от этого города — психологически, а не физически — тем больше город оживет. Нет необходимости быть физически привязанным к этому месту навсегда, пока вы связаны с ним душой и сердцем.

Ань Юй: Мне приятно это слышать, потому что мне нравится писать о Пекине на расстоянии. Расстояние порой дает ясность, а в иной раз окутывает город завесой тайны. Если бы я жила среди всего этого, я не уверена, что смогла бы написать то, что написала.

Янь Лянькэ: Я твердо верю, что расстояние между писателем и местом должно быть тонко сбалансировано. Если это расстояние слишком велико, духовная связь будет потеряна. Слишком близко — писатель невольно потеряется в мутных водах повседневности. Я надеюсь жить в реальности Китая, а не в реальности того места, где я вырос. В то же время, реальность Китая тесно связана с этим конкретным участком земли, который в свою очередь крепко привязан к миру. Благодаря литературе деревня может стать страной или целым миром, а в некоторых случаях она может стать чем-то еще большим.

Ань Юй: А как тот факт, что вы живете в Пекине, влияет на ваше восприятие, когда вы пишете о сельском Китае?

Янь Лянькэ: Когда я наблюдаю отсюда за той далекой деревней, мне часто кажется, что она — столица, центр Китая. И все же, когда я нахожусь в деревне и смотрю на Пекин, я чувствую, что Пекин — это весь мир, а деревня у меня под ногами — это обсерватория, из которой открываются просторы мира.

Ань Юй: Над чем вы работаете в последнее время? Повлияла ли пандемия на ваши писательские привычки?

Янь Лянькэ: Самое заметное изменение заключается в том, что я больше не так часто выхожу на улицу и использую это время, чтобы сосредоточиться на письме и чтении. С начала пандемии я написал роман, который недавно был опубликован в журнале «Цветочный город». В настоящее время я работаю над завершением черновика еще одного романа.

Ань Юй (An Yu)

Ань Юй родилась и выросла в Пекине, а в возрасте восемнадцати лет уехала в Нью-Йорк, где поступила в Нью-Йоркский университет. Получив диплом по специальности «Писательское мастерство» и степень магистра искусств, она пишет художественную литературу на английском языке. Ей двадцать шесть лет, и она живет в Пекине. «Тушеная свинина» — ее первый роман.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ