Первые рецензии на каждую книгу Дж. Д. Сэлинджера

Джером Дэвид Сэлинджер, человек, которого «Нью-Йорк Таймс» однажды охарактеризовал как «поднявшего приватность в форму искусства», скончался в эти дни девять лет назад. На момент его смерти, несмотря на то, что Сэлинджер не издавал книги почти пятьдесят лет, он все еще оставался (литературным) именем нарицательным. Для этого было несколько причудливых, но, несомненно, захватывающих причин, главная среди которых — его почти мифическое стабильное затворничество и непреходящая популярность его, теперь уже канонического, дебюта 1951 года «Над пропастью во ржи» (которого сейчас продано около 70 миллионов копий по всему миру). Был также его ранний роман с дочерью Юджина О'Нила, Уной (которая бросила его ради Чарли Чаплина); напряженный юридический спор с биографом Яном Гамильтоном, который завершился судебным преследованием Сэлинджера в Рэндом Хауз; отношения с восемнадцатилетней журналисткой Джойс Мейнард, когда ему было пятьдесят три; две откровенные книги мемуаров, опубликованные с разницей в год в конце 90-х — одна авторства Мейнард, а другая — дочери Сэлинджера, Маргарет; и непрекращающиеся предположения о том, что его ненормальное поведение проистекает из его армейской службы и участия во Второй мировой войне и, как результат, из посттравматического синдрома.

Это, впрочем, только скандалы и заголовки. Что, спросите вы, насчет писательства? Как насчет книги, которую многие считают величайшим американским романом послевоенной эпохи? Или дюжины историй из, которые повлияли на множество любимых писателей, от Ричарда Йейтса до Джона Грина? Что ж, ниже вы найдете подборку первых рецензий на каждую из опубликованных книг Сэлинджера, от всемогущей «Над пропастью во ржи» до «Трех ранних историй» (довольно спорная публикация которой в 2014 году, вероятно, не понравилась бы автору).

«Над пропастью во ржи» (1951)

Я был окружен обманщиками ... Они проходили в чертовом окне.

«История Холдена рассказана на собственном странном, удивительном языке Холдена Дж. Д. Сэлинджером в необычайно блестящем романе… Холден смущен, одинок, смешон и жалок. Его проблемы, его ошибки не в том, что он делает, а в мире, который не существует. С ним не происходит ничего плохого, а немного понимания и привязанности, предпочтительно от его родителей, не могли бы исправить дело. Хотя он смущен и неуверен в себе, как и большинство 16-летних, он наблюдателен и проницателен и полон определенной мудрости. Его незначительные правонарушения кажутся действительно незначительными, если сравнивать их с правонарушениями взрослых, с которыми он сталкивается.

Мистер Сэлинджер, чьи работы появились в «Нью-Йоркере» и в других изданиях, хорошо рассказывает историю, в данном случае затрудненную выбранной формой повествования от первого лица — Холдена. Это было опасное начинание, но выполнено успешно. Мистер Сэлинджер прекрасно передает речь подросткового возраста: бессознательный юмор, повторы, сленг и ненормативная лексика, акценты — все точно. Изменения настроения Холдена, его упрямый отказ признавать свою чувствительность и эмоции, его веселое пренебрежение к тому, что иногда называют реальностью – черты типичного подростка с разбитым сердцем».

— Нэш К. Бургер, The New York Times, 16 июля 1951 г.

«Книга в целом разочаровывающая, и не только потому, что она представляет собой переработку темы, которой, как подозревают авторы, одержим автор. Холден Колфилд, главный герой, который рассказывает свою собственную историю, — это необычный портрет, но его здесь слишком много…

На протяжении 277 страниц читатель утомляется от [его] откровенности, повторений и незрелости, точно так же, как устает от самого Холдена. Читатель устает, по крайней мере, от раздраженного чувства, что Холден не настолько чувствительный и проницательный, как думал он и его создатель. В любом случае он настолько эгоистичен, что другие персонажи, которые появляются в книге — за явным исключением его сестры Фиби, — не имеют ничего общего с ним... От писателя с неоспоримым талантом, как у Сэлинджера, ожидают чего-то большего».

— Энн Л. Гудман, The New Republic, 1951 г.

«Девять рассказов» (1953)

Если бы я был Богом, я бы не хотел, чтобы люди любили меня сентиментально. Это слишком ненадежно.

«Письмо Дж. Д. Сэлинджера оригинально, первоклассно, серьезно и красиво. Вот девять его историй, и еще одна причина, по которой они настолько интересны и настолько сильны, когда вместе, заключается в том, что они являются парадоксами. С первого взгляда они часто очень забавными, а в глубине — они о разбитом сердце и преодолении; так получается, потому что они кристальны. Все девять обладают очаровательной легкостью, обманчиво неприглядной текстурой, свежестью и живостью, которые могли бы справедливо разоружить читателя, когда он начинает, скажем, замечательное «Дорогой Эсме с любовью и всякой гадостью». Ничто не может быть дальше от того, что мистер Сэлинджер собирается сделать.

Рассказы в большинстве случаев касаются детей, но детей божьих. Произведения мистера Сэлинджера имеют дело с невинностью и начинаются с невиновности: оттуда она проникает во весь спектр отношений, следует за личным духовным изменением, серьезно исследует важные проблемы — жизнь и смерть, уязвимость человека и случайный мистический опыт, когда возраст, после определенного момента, больше не имеет значения. Мир мистера Сэлинджера — городской, пригородный, семейный, в основном с восточного побережья — никогда не является ключом к тому, как он будет к нему относиться: он, кажется, пишет без предвзятого мнения о связанных вещах.

У него есть полное снаряжение прирожденного писателя — его чуткий глаз, его невероятно хороший слух и что-то, о чем я не могу думать без благодати. В его работе нет ни следа сентиментальности, хотя в нем полно детей, которых обязательно обожают. Он не судит, он просто одарен.

Материал этих рассказов, опять же, совершенно отличается от его сюжета. Смерть, война, недостатки в человеческих отношениях, сумасшедшая неспособность объяснить другим то, что является наиболее ясным и понятным для нас и наших ближних; отсутствие или потеря способа выразить нашу страстную веру в их полную щедрость; безжалостная жестокость обычных социальных суждений и поведения; постоянное стремление — иногда доходящее до фантазии — вернуться к какому-то состоянию чистоты и грации; эти темы лежат где-то рядом с ядром произведений Дж. Д. Сэлинджера.

Все они имеют отношение к недостатку чего-либо в мире, и, надо сказать, все, что мистер Сэлинджер написал до сих пор, — это отсутствие любви. Вследствие этого отсутствия наступает порча невиновности или же триумф смерти невинности над гневом и коррупцией, которые его ждут. Вследствие этого отсутствия невиновность уничтожается или же наступает триумф смерти невинности над гневом и коррупцией.
Чувство, которое может возникнуть после этих теплых, неоднородных историй, которое мистер Сэлинджер никогда здесь не затрагивал, но о чем он больше всего может сказать: любовь. Любовь преображается в жалость, смех, движение или видении конца, возможно, слишком легко или просто в рассказах, которые ни в какой степени ни легки, ни просты.

Мистер Сэлинджер — очень серьезный художник, и вполне вероятно, что то, что он должен сказать, со временем обретет множество форм — и интересных форм. Его роман «Над пропастью во ржи» был хорош и чрезвычайно трогателен, хотя — для этого читателя — все его достоинства можно найти в коротких рассказах того же автора.

Что читателю нравится в рассказах мистера Сэлинджера, так это в то, что они чтят уникальное и ценное в каждом человеке на земле. У их автора есть смелость — это больше похоже на заслуженное право и привилегию — экспериментировать с риском не быть понятым. И самое главное, у него любящее сердце.

— Юдора Уэлти, The New York Times, 5 апреля 1953 года

«Фрэнни и Зуи» (1961)

Мне надоело просто любить людей. Я желаю Богу, я мог бы встретить кого-то, кого я мог бы уважать.

«Когда я впервые приехал в Нью-Йорк осенью 1956 года, я пошел на вечеринку на Бэнк-стрит, которую я помню с особой ясностью по ряду причин, и не в последнюю очередь, это было моим удивлением, что никто из присутствующих не хотел, чтобы Уильям Ноулэнд участвовал в выборах президента. (Я был в Нью-Йорке всего несколько дней, и мысль о том, что демократы могут быть людьми, которых можно встретить на вечеринках, еще не нарушила, оглядываясь назад, мою почти непроницаемую западную невинность.) Была пара девушек, которые «делали кое-что интересное» для Мадемуазель, и было несколько довольно тусовочных аспирантов из Принстона, один из которых намекнул, что у него есть прямой контакт с PMLA; там была также потрясающе предсказуемая девушка Сара Лоуренс, которая пыталась вовлечь меня в обсуждение отношения Дж. Д. Сэлинджера к дзен. Когда я казалась безразличным, она переходила на язык, который, как она думала, я мог понять: Сэлинджер был, по ее словам, единственным человеком в мире, способным понять ее.

Пять лет внесли определенные тонкие изменения. Я стал совершенно пресыщен демократами на вечеринках; та особенная девушка Сара Лоуренс обнаружила, что, в конце концов, кто-то еще может понять ее достаточно хорошо для повседневных целей, например, инженер-электронщик; и никто, даже на Бэнк-стрит, больше не думает об Адлай Стивенсоне как о кандидате на пост президента.

Однако идея о том, что Дж. Д. Сэлинджер является своего рода американским гуру среднего класса, каким-то образом до сих пор сопротивляется этим мягким абразивным пескам. Среди довольно грамотных молодых и молодых сердцем он, безусловно, является самым читаемым и перечитываемым писателем в Америке сегодня, оказывая влияние на своих читателей, что в некотором смысле является вне литературным. Эти читатели ожидают, что он научит их чему-то, что не имеет никакого отношения к художественной литературе.

Для любого, кто когда-либо чувствовал себя чрезмерно открытым для мира, для любого, кто когда-либо питал ненависть в своем сердце к тем, кто бросается именами, к авторам статей о Флобере, к поедателям лягушачьих лапок, все это имеет определенную соблазнительную привлекательность; в этой ослепительной прозе Сэлинджера есть своего рода убаюкивающее очарование, когда чьи-то грубые нервы, городское похмелье, на самом деле не так ужасно, а выглядят как темная ночь души; есть что-то очень привлекательное в том, что нам говорят, что кто-то находит просвещение или мир чем-то столь же выдающимся, как терпимость к телевизионным писателям и режиссерам, а также что можно найти мир, который превосходит понимание, просто ища Христа во встрече для Йельской игры.

Как бы блестяще это ни звучало (так оно и есть), как бы ни навязчиво верно в ритме своего диалога (и так оно и есть), «Фрэнни и Зуи», наконец, являются ложными, и то, что делает их ложными, — это склонность Сэлинджера приукрашивать мелочи в каждом из его читателей, его склонность давать указания для жизни. Что делает книгу чрезвычайно мощной, так это то, что она является экземпляром самопомощи: она, наконец, становится пособием по позитивному мышлению для среднего класса, и по повышению энергии и жизни без усталости для девушек типа Сары Лоуренс».

— Джоан Дидион, The National Review (via Longreads), 1961

«Выше стропила, плотники!», «Симор: Введение» (1963)

Я — своего рода параноик в обратном направлении. Я подозреваю людей в заговоре о том, чтобы сделать меня счастливым.

«Если бы горстка произведений в литературной истории когда-либо вызывала столько дискуссий, противоречий, похвал, доносов, мистификации и интерпретации. Мистер Сэлинджер говорит, что будет больше историй о Глассах. Возможно, когда они появятся, картина станет более понятной, и будут объяснены некоторые загадки и неясности.

Тем временем мы все можем беспокоиться о Симоре, самом святом из детей Глассов, который покончил жизнь самоубийством во время отпуска во Флориде в 1948 году. В первой из этих двух длинных историй Бадди Гласс, преподаватель колледжа и писатель, пишет о своих сериально-комических приключениях в день свадьбы Симора. За исключением некоторых выдержек из его дневника, Симор остается за кадром; но эти выдержки показывают, что Симор женился на девушке, чьи мысли он презирал, и уже в то время был немного сумасшедшим.

«Выше стропила, плотники!» написана с ослепительным, почти показным, техническим блеском. Диалоги повести отличны, сатирические и комедийные моменты забавны, стиль плавный и изящный. Не может быть никаких сомнений в том, что Дж. Д. Сэлинджер — состоявшийся литературный мастер. То, что он хочет создать, он делает с непревзойденным мастерством. Но вопрос о том, есть ли в его рассказах нечто большее, чем кажется на первый взгляд, как это часто говорят, является спорным вопросом. А может быть меньше?
«Выше стропила, плотники!» — хорошая история в соответствии с общепринятыми требованиями. Ее персонажи живые. Она развивается и развлекает. Но «Симор: Введение» — это всего лишь история в самом широком смысле этого слова. Бадди Гласс также является ее автором, но на этот раз он записывает монолог, в котором он думает о Симоре, рассказывает о Симоре и почти назначает Симора для коронования.

Из этого резкого и статичного дискурса мы узнаем кое-что об эксцентричном подходе Симора к играм и одежде в юности, кое-что о его карьере вундеркинда (он был профессором колледжа в девятнадцать лет), кое-что о его любви к китайской и японской поэзии и множество чего о его мастерстве в качестве поэта.
...
Бадди Гласс говорит о Симоре утомительно длинно и почти так же нудно о себе. Но прихоть Бадди, его старомодный юмор и тягучая проза делают «Симор: Введение» невыносимо скучной. Ему не хватает шарма, юмора и внешнего блеска, которые отличают большинство историй мистера Сэлинджера. Бадди Гласс писал гораздо более эффектно в «Зуи» и «Выше стропила, плотники!». В этой претенциозной пьесе он бродит, отвлекается, говорит с важным видом и совершенно не может заставить Симора Гласса казаться правдоподобным человеком.

Рассматривая истории о Глассах в целом, мы находим удивительное сочетание литературного профессионализма и литературного потакания своим слабостям, тонкой изощренности и базовой не очень хорошо скрываемой сентиментальности. Дж. Д. Сэлинджер — очень талантливый писатель, который еще не пробился сквозь лес».

— Орвилл Прескотт, The New York Times, 28 января 1963 года

«Три ранних рассказа» (2014)

Он отложил книгу, когда я разговаривал с ним, узнавая мое настроение, и поднял на меня глаза, улыбаясь.
Он был джентльменом; двенадцатилетним джентльменом, джентльменом всю свою жизнь.

«Три ранние истории сложны для самостоятельного чтения, и, на первый взгляд, столь же неприятны, как и содержащиеся в них персонажи. Но даже в этих неоперившихся работах есть богатство творчества Сэлинджера, которое углубляется при ближайшем рассмотрении: выявляются социальные нюансы с одной стороны взгляда персонажа, отбрасывается насилие в диалоге, как если бы собеседники могли слышать, что рассказчик провоцирует их, накаляя супруга до крика. Сохранив эти почти утраченные фрагменты раннего творчества Дж. Д. Сэлинджера, «Три ранних рассказа» доказывают, что даже его самые незначительные работы выдерживают испытание временем».

— Нат Бернштейн, The Jewish Bok Council, 2014

Бонус Обзора творчества Сэлинджера: Джей Парини Guardian берет еще три неопубликованные истории, которые были опубликованы в Интернете в 2013 году:

«Очарование Сэлинджера продолжается пиратской публикацией трех неопубликованных историй, которые стали доступны онлайн на прошлой неделе. Звучит множество загадок. Сэлинджер запрещал публикацию «Океана, наполненного шарами для боулинга» до 2060 года, так что теперь, чтобы увидеть его, литературоведы и поклонники Сэлинджера подались вперед. Поклонники Сэлинджера найдут для себя много интересного во этих работах. «Океан, наполненный шарами для боулинга» вполне хорош, и он не показался бы неуместным рядом с «Хорошо ловится рыбка-бананка» или «Тедди». Знакомый мир Сэлинджера среднего класса сразу узнаваем. История на Кейп-Код выглядит как приквел «Над пропастью во ржи», а в центре нее — письмо от самого Холдена Колфилда… Каждый будет удивлен, почему Сэлинджер изменил свое мнение о публикации этой истории, которая была принята в Harper's Bazaar. Это яркое произведение, посвященное последнему дню в жизни брата Винсента, Кеннета, который становится Элли в «Над пропастью во ржи».
…
«Две другие истории — «День рождения мальчика» и «Паула», явно незаконченные. Их интересно читать, хотя бы потому, что они дают нам представление о писательском процессе… Эти истории, особенно последние, являются, очевидно, черновыми, с орфографическими ошибками и странными синтаксическими ошибками, которые могут быть или не быть ошибкой транскрипции. «Океан, наполненный шарами для боулинга» — увлекательная работа, и поклонникам Сэлинджера не придется ждать 2060 года, чтобы прочитать ее. Остальные заинтересуют только ученых. Должны ли были эти истории увидеть свет — учитывая указания Сэлинджера не публиковать — другой вопрос».

– Джей Парини, The Guardian, 2 декабря 2013 г.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ