«Сможете ли вы меня простить?», или истинная природа писательства

Автор: Кевин Крафт

Фильм, основанный на мемуарах писательницы, которая прославилась тем, что подделывала письма ушедших из жизни знаменитостей, остро подмечает, как это — быть настоящим творцом, а в конце не менее ярко опровергает эту идею.

Ли Израэль — феноменальная писательница. Этот момент снова и снова отмечается в фильме «Сможете ли вы меня простить?», который основан на мемуарах писательницы, посвященных ее раскаянию за свою криминальную деятельность. Благодарность за поддельные письма Израэль, вышедших под именами умерших знаменитостей, таких как Дороти Паркер и Ноэль Кауард, звучит от каждого влиятельного коллекционера и продавца антиквариата, который их читает. Брокеры покупают письма у практически нищей Израэль и продают их среди обеспеченных клиентов. Коллекционеры в восторге от яркости конкретных изречений и просто восхищаются ее «едким остроумием».

Все комплименты говорят о том, что Израэль может и не хватает писательского авторитета, но ее редакционные предпочтения не имеют себе равных. Замечательная Мелисса Маккарти, которая сыграла писательницу Ли Израэль, и теперь собирается получить премию «Золотой Глобус» за ее выдающуюся игру, заявляет, что она «лучшая Дороти Паркер, чем сама Дороти Паркер!» И зрители, уже посмотревшие данную картину, не могут опровергнуть данный факт. «Сможете ли вы меня простить?» вкладывает значительную силу повествования в идею, что чистый талант к словам — это то, что действительно делает кого-то настоящим писателем, — но вместе с этим, полностью разрушает это понятие в финале.

Один из вопросов, поднимающихся в фильме, снятом Мариэль Хеллер, заключается в том, как же так вышло, что столь талантливая писательница вынуждена прибегнуть к незаконной деятельности только для того, чтобы заплатить за свою квартиру. В начале фильма агент Израэль, Марджори (Джейн Кертин), отказывается выдать писательнице аванс за ее следующую книгу, и читает ей лекции о том, почему карьера Ли продвигается с таким трудом. Марджори критикует закоренелое нежелание Израэль играть в публичность, давать интервью и сплетничать о том, кто есть кто в издательском бизнесе. Она также винит Израэль в том, что она пишет исключительно биографии малоизвестных писателей, которыми никто не интересуется. Но главная мысль Марджори заключается в том, что чтобы достичь литературного успеха и популярности, писательница должна превратить и себя, и свою работу в ходовой продукт. Но Израэль, депрессивная и одинокая женщина, которая предпочитает виски и компанию своей кошки разговорам с другими людьми, просто не готова к таким изменениям. «Никто не будет платить за такую писательницу, как Ли Израэль», — злостно подмечает Марджори.

Поэтому вполне уместно, что Израэль решает избавиться от своей финансовой несостоятельности, обменивая репутацию таких деятелей, как Паркер и Кауард, — людей, чья слава и богатство зависели не только от их писательских способностей, но и от их явного участия в светской жизни. Паркер была одним из основателей Круглого стола Algonquin, в то время как Ковард прославился своим личным стилем, который журнал Time однажды охарактеризовал как «сочетание дерзости и шика, позирования и уравновешенности». Эти качества, как известно Израэль, она никогда не приобретет, но у нее есть ее проза. Обсуждая свои собственные работы, Ли жалуется, что читатели ценят гораздо больше голос автора, чем само качество рассказа. Израэль рассматривает себя как писателя, сочетающего в себе стиль и повествование, даже когда ее способность к восхитительным риторическим изречениям становится очевидной, как только она начинает подражать другим писателям.

Что касается литературного мошенничества, то поддельные письма Израэль занимают довольно низкую ступень с точки зрения этики. Это не были преступления без жертв — реальные люди платили реальные деньги за поддельные рукописи. Но мастерство, с которым Израэль осуществляла свой план, в сочетании с радостью, которую ее письма принесли столь многим коллекционерам, заставляют всю историю выглядеть ретроспективно и наивно, как будто чудесно задуманная шалость.

Именно так фильм и изображает эту удивительную историю. Хеллер и сценаристы — Николь Олофсенер и Джефф Уитти — не прилагают усилий, чтобы вызвать сочувствие к покупателям поддельных писем Израэль. И даже до того, как ее поймают, Израэль нам кажется самой главной жертвой ее незаконных помыслов. Пытаясь избежать обнаружения со стороны ФБР, она разрушает свои отношения с Джеком Хоком, которого играет Ричард Грант, также номинированный на «Золотой глобус», сыгравший друга Джека — бывшего писателя и импозантного гея, ставшего подельником писательницы, (Роль Гранта это смесь хулиганства и меланхолии — он очаровывает, не пытаясь замаскировать ту грусть, которую испытывают люди, маргинализованные из-за своего нетрадиционного образа жизни.)

В конечном итоге, Израэль поймана, привлечена к ответственности и приговорена к шести месяцам домашнего ареста и пяти годам федерального испытательного срока. Мягкость ее наказания указывает на то, что американская система правосудия придерживалась такого же легкомысленного взгляда на ее проступки. Но именно, во время кульминационной сцены, ближе к концу фильма, когда Израэль дают слово, «Сможете ли вы меня простить?» наконец опровергает главенство таланта в том, чтобы сделать кого-то писателем. Когда судья дает Израэль возможность объясниться, писательница откровенно дерзит. «Я не могу сказать, что сожалею о своих действиях — во многих отношениях это было лучшее время в моей жизни», — заявляет Ли.

Но затем, она раскрывает свои более темные и неожиданные тайны. Ли говорит, что поняла, что с тех пор, как стала подделывать рукописи, она перестала быть настоящим творцом. Израэль подразумевает, во многих словах, что ее решение принять участие в прямом обмане, а не опираться на свой собственный опыт и идеи, фактически ослабило ее писательские способности. Это признание резко контрастирует с ее предыдущими попытками защитить ее подделки как «литературные сокровища, единственные в своем роде».

В зале суда Израэль утверждает, что быть писателем — это отличие, на которое она потратила всю свою жизнь. Это смелость сказать что-то оригинальное, а не умение остроумно писать на бумаге. Игра Маккарти является наиболее впечатляющий в этих сценах: она тратит весь фильм на драматическую игру Израэль в качестве безрассудной мрачной личности, обладающей даром видеть через одержимых знаменитостями фальшивок, таких как ее агент и богатые коллекционеры писем. Поэтому, когда она наконец осуждает свою собственную попытку приравнять ловкость редакционного мошенничества к литературному мастерству, это ощущается, будто бы земля уходит из под ног. Маккарти произносит свою мини-проповедь со строгой откровенностью, ее глаза застыли в состоянии между желанием заплакать и настоящей истерикой, ее губы зажаты между едва заметной дрожью и уравновешенной тишиной.

Последние сцены «Сможете ли вы меня простить?» наполнены успокаивающим, приятным чувством. Мы видим Израэль в ее квартире, которая печатает уже на новом компьютере — в отличие от старомодной пишущей машинки, наподобие тех, которые она использовала для создания своих поддельных работ, — ее собственным голосом, под ее собственной подписью. Она улыбается. Ее дом выглядит чище и наполнен светом. Появляется чувство удовлетворенности, ощущение какой-то наполненности, более эффективной, чем мимолетный трепет, который давали ей прежние преступления. Писательство — по-прежнему ее призвание, и ее выдающаяся способность. Теперь, когда Израэль снова пишет от своего лица, фильм намекает нам на то, что она может вернуться к своему делу и стать настоящим писателем.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ