Страшно, аж жуть: куда уводят детские страхи

Детские страхи улетучиваются, стоит включить свет… Взрослые же страхи намного свирепее, разрушительнее и безжалостнее

Когда в пятом классе родители отдали в мое распоряжение подвал, я немедленно завела себе пару-тройку нерушимых правил, следование которым должно было обеспечить мне полнейшую безопасность.

Одно из правил гласило: никогда не выключай свет внизу лестницы! Ни за что и ни при каких обстоятельствах! Пусть родители изворчатся — не поддавайся! Не поддавайся на их уловки — мол, поднимись в коридор, включи свет там, затем спустись и выключи свет в подвале. Нетушки. Это ловушка. Обман!

Коридор был отдельной песней. По нему полагалось нестись во всю прыть. И плевать, что в глазах окружающих я праздновала откровенного труса. Жизнь была превыше бравады, а спасение ждало меня лишь в конце коридора, в спальне, за плотно закрытой дверью.

Ну, и в-третьих, я запрещала себя оборачиваться. «Не оборачивайся!» было наиважнейшим из всех самых наиважнейших и непреложных правил. Краеугольным камнем, сакральным знанием, гарантией выживания.

Чего я боялась? Ничего ужасного в подвале со мной ни разу не происходило, если, конечно, не считать того случая, когда симпатизировавший мне мальчик решил пригласить меня на бал очень необычным способом: он втихаря прокрался в подвал (где всё было вверх дном), чтобы украсить его воздушными шариками, и мы оба чуть не умерли от страха, внезапно натолкнувшись друг на друга. И всё же в полумраке подвала таилась опасность. Я чувствовала ее и уважала ее тайную силу. Поэтому я изобрела правила и неукоснительно следовала им. Точно так же, как и мои сестры. Однажды в коридоре внезапно погас свет, и я истошно заорала. Моя старшая сестра не выскочила в коридор мне на помощь. Наоборот, она тотчас заперлась на замок в своей спальне и забаррикадировала дверь. Она поступила абсолютно правильно: лучше спастись кому-то одному, чем быть вместе съеденными монстрами.

Любой ребенок ее поймет. «Чушь! — грубо оборвала меня старшая сестра, когда я поделилась с ней этой мыслью. — Далеко не любой. Все эти детские страхи высосаны из пальца». Я не стала ей напоминать, что она не вышла в коридор, когда я вопила как резаная, обмирая от страха. Моя младшая сестренка очень пугалась качавшихся на ветру фонарей, пятнавших стены нашей общей спальни зловеще-размытыми отблесками света. Она подбегала к моей кровати и ныряла ко мне под одеяло. Отблески света никуда не девались, но сестренку они больше не тревожили — ведь с ней была я, ее защитница и спасительница. А вот мои дети, например, не могут спать без одеяла. Они закутываются в него с головой даже в летнее пекло. Лучше уж они взопреют от жары, чем высунут из-под одеяла хотя бы кончик носа. А вдруг притаившийся в темноте серенький волчок цапнет их в этот момент за бочок?! Пока они укрыты одеялом, они в безопасности. Я в их возрасте воображала, что спасаю родителей он ужасов и кошмаров, когда желала им спокойной ночи и добавляла заклинательно-ритуальное: «Я люблю вас».

Эта фраза должна была защитить их от всех ночных напастей.

Во тьме таилась опасность, но я знала — если следовать правилам, опасности можно избежать.

Оглядываясь назад, я понимаю, что мою боязнь коридора вызывал приступ чисто животного страха. Но тогда, в детстве, я всё делала верно. Конечно, я догадывалась, что в коридоре на самом деле нет ничего зловещего и пугающего, но — только до той поры, пока я несусь по нему, не оглядываясь. Ибо стоит мне оглянуться, и это зловещее и пугающее наверняка появится, чтобы покарать меня за отступничество. Рациональное и иррациональное уживались в моей маленькой голове, словно держащиеся за руку не-разлей-вода двойняшки в голубеньких платьицах из фильма Кубрика «Сияние», приглашающие меня поиграть.

В своем романе «Господин Волшебник»  я попыталась отразить сюрреалистическое сосуществование реального и нереального, предельного и запредельного. Прикоснуться к чему-то первозданному, что до сих пор крепко сидит в нас и особенно ярко проявляется в детстве, когда мир кажется удивительно прихотливым, непостижимым и загадочным, и всё вокруг наполнено мечтами и сказками, пещерными суевериями, колдовством и первобытным страхом. Я захотела воссоздать то восхитительно-волшебное время, когда магия уживалась с элементарной математикой, феи прилетали по ночам, чтобы забрать молочные зубы, а желание, загаданное в нужное время и в нужном месте, сбывалось, и мальчишка, сидевший на соседней парте в классе миссис Восс, безумно влюблялся в меня, и наша любовь длилась вечно — ну или, по крайней мере, до тех пор, пока он не делал себе дурацкую стрижку. И тогда чарующая пелена спадала с моих глаз, и я, словно заколдованная принцесса, пробуждалась от морока или заклятия.

Впрочем, буду честна: моя одержимость детскими страхами — инфантильная попытка укрыться за ними от ужасов взрослой жизни. Детские страхи волнующи и необычайны. Они продирают до мозга костей и улетучиваются, стоит включить свет или задвинуть дверь на задвижку. Взрослые же страхи намного свирепее, разрушительнее и безжалостнее. Никакая дверь не защитила меня от писем из налоговой. Никакое заклинательно-ритуальное «Я люблю вас» не спасло моего отца от рокового диагноза. Никакое волшебство не сработало, когда я держала руку мечущегося в беспамятстве ребенка, находившегося на грани жизни и смерти. Поэтому я и покинула некую организацию, обещавшую мне вечное спасение при условии моей безграничной веры.

Я верила в сказку, но эта сказка оказалась с печальным концом. Я жаждала чуда, но чуда не случилось, и луч света не прорезал кромешную тьму. И я, задохнувшись от отчаяния, теряя надежду, влачила жалкое существование и медленно брела в этой тьме. Ибо что еще мне оставалось делать, как ни тащиться нога за ногу по мрачному коридору к лестнице и уповать на то, что, когда я ступлю на самую нижнюю ступеньку, лампочка всё-таки зажжется?

Поэтому в своих книгах я постоянно возвращаюсь к своим детским страхам и скрупулезно исследую свое детство, такое сказочное и незабываемое, такое опасное и вместе с тем теплое и уютное. «А что стряслось бы, — беспрестанно задаюсь я вопросом, — если бы я, набравшись однажды храбрости, оглянулась?» «Что я узнала бы, если бы тогда, в детстве, отважилась приподнять завесу тайны, отделяющую реальный мир от мира волшебного?» «Какой бы я стала, если бы не стыдилась своего страха, а приручила бы его и научилась с ним уживаться?»

Что бы там ни вещала моя старшая сестра, я ей не верю. Думаю, в детстве она тоже соблюдала определенные ритуалы, защищая себя от неизведанного, притаившегося во мраке зла. Просто теперь она об этом забыла. Взрослые вообще склонны обо всём забывать и кичиться тем, что полностью контролируют свою жизнь. Взрослые выбросили из своих голов бесконечно длинный и мрачный коридор — кошмар и проклятие своего детства. А вот коридор — он их до сих пор помнит. Помнит и терпеливо ждет, когда самодовольные и самодостаточные взрослые, потеряв всякую осторожность, беспечно переступят порог и вновь окажутся в его власти. Один только шаг — и надуманные детские страхи оживут и, объединившись со страхами реальными, которыми так полна наша взрослая жизнь, утянут нас в омут самого жуткого и самого зловещего кошмара, от которого нет спасения.

Как же мне не хватает этой прямолинейной логики детства, бешеных скачек по тускло освещенному коридору, охранительного одеяла у меня над головой, амулетов и талисманов и магически захлопывающейся двери — «я в домике». Верните меня туда — в мир таинственных ритуалов, надлежащее соблюдение которых гарантирует мне исполнение всех моих сокровенных желаний. Может, если я вернусь туда, я наконец расхрабрюсь и увижу, что же таилось в сумрачном коридоре и пугало меня до икоты, напрочь отключая мой мозг и заставляя меня воображать невесть что.

Кстати, если желаете, — присоединяйтесь. Тьма ждет нас, и нам есть, чему у нее поучиться.

Кирстен Уайт (Kiersten White)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ