КРОВИЩА

Детство! Какая сказочная пора!
Читаешь Аксакова и умиляешься. Ей-богу! Сколько широких порывов пережило это честное детское сердце, сколько первозданной красоты увидели эти широко распахнутые глаза: нежная маменька, природа, ужение, любящие крепостные крестьяне. Не детство, а пастораль.

Не знаю, может быть, Сергею Тимофеевичу Аксакову действительно запоминались в младенчестве фруктовые запахи вышитого цветами одеяла, боярышника и колосистой ржи, а мне почему-то запомнился Генка, который в детском саду жевал лезвие. Брал черное лезвие «Нива» в рот, сосредоточено хрустел и выплевывал маленькие кусочки железа. Однажды он порезал язык, но никому не сказал. Вот такое мне запоминается. А как пахнет боярышник и рожь? Откуда мне знать?! Я знаю, как пахнет город Москва: асфальтом, краской, стеклоомывателем, нищей старостью, макдоналдсом, дымом, резиной и туманом. А еще – иногда хлоркой. Запах дизельного выхлопа может вызвать у меня неожиданные романтические воспоминания.
Одним словом, врачам решать, здоров я или нет, но когда я вспоминаю себя мальчишкой, а почему-то всегда в синячищах и крови!
Расскажу.

Лет с шести у меня начался период особой активности. Мама тогда выучила телефон травмпункта.
Началось все с того, что я разбил голову о камень в детском саду. В этом заведении, помимо поедания манной каши, мы все время маршировали. Нам, мальчикам, это жутко нравилось. Как только группу выводили на улицу, мы сами строились парами и маршировали по двору детского сада, горланя: «Не плачь девчонка, пройдут дожди, солдат вернется, ты только жди». До самого вечера. Но, наверное, помимо этого мы позволяли себе пробежаться. Иначе я бы не упал и не ударился бы головой о единственный камешек, который топорщился из земли на детской площадке. Я сейчас сходил к зеркалу и, кажется, нашел шрам от этого камня над левой бровью. Я упал, у меня ручьем полилась кровь. Когда мы с воспитательницей поднимались на третий этаж, в медицинскую комнату, я старался, чтобы капля крови упала обязательно на каждую ступеньку. На следующий день я вышел маршировать с перевязанной головой. Это был лучший день в моей детсадовской жизни. Я чувствовал себя красным командиром Щёрсом из песни. Генка, не говоря ни слова, пожал мне руку.

Через полгода я обварил себе пузо кипятком. Но это было не интересно. Потом уронил себе стул на большой палец ноги, ноготь отлетел. Вся кухня была залита кровью. Отдельные капли были даже на стене. Примерно в то же время на меня упал шкаф, когда мы с сестрой играли в скалолазов.
А перед поступлением в лицей, в сентябре восьмого класса, я сломал руку. С другом и соседом, Климовым, мы решили, что для здоровья будет неплохо бегать по утрам. Решили, что мы уже не молоды и нам нужно подтянуть здоровье. Я бегал в ботинках-гриндерсах и плаще. Делали мы это очень рано, перед школой. Мы накручивали круги по нашему району, между домов. Тогда еще в Москве было мало заборов. В ходе второй пробежки я заснул. Я никогда до этого и никогда после этого не спал на бегу. Я и не знал, что так можно. Двойной перелом со смещением.
Полмесяца я провел в больнице. Я ощущал, что этот перелом и эта больница лишь символ окончания детства. Запах бинтов, йода, свежего гипса, все это уходило в прошлое. Там я нашел себе товарища. Такого же бывалого. Он упал с гаража-ракушки и сломал две руки. Вместе с ним мы бродили по отделению травматологии и разговаривали примерно так:
– Ну как, старик? – говорил я.
– Никогда не было лучше, черт возьми! – говорил он.

Последнее, о чем нужно сказать в свете заявленной темы, так это об одной батарейке. Есть такие батарейки для фонариков и магнитофонов, большие и круглые. В один прекрасный день я стал безраздельным обладателем такой батарейки. Я поиграл с ней всего два раза. И оба раза результативно. В первый день я ее подбрасывал и ловил. На одном броске я потерял из виду, задрал голову, и батарейка приземлилась мне точно на нос. Так у меня на носу появилась горбинка. На следующий день я решил на этой батарейке покататься. Два-три раза я прокатился отлично, а на третий не удержал равновесия и врезался зубами в сервант. Зубы потом были очень кривые. Родители, увидев обгрызенный сервант, предложили вернуть батарейку обратно в фонарик. Я не возражал.