5 Нарушение гармонального баланса

«Первый раз мы играли на стадионе,
потом - в тюрьме. Теперь вот здесь.
Музыка у нас будет славянская,
но о-о-чень аванхардная»
Вежливый отказ

Случилось так, что роман кандидата физико-математических наук, переводчика («Князь света» Желязны, «Пена дней» Виана, «Адские машины желания...» Анджелы Картер, «Химера» Джона Барта, «Выставка жестокости» Балларда) Виктора Лапицкого «Пришед на пустошь» вышел в свет более чем через тридцать лет после написания. С другой стороны, что бы он там делал, в 1986 году, на первом этапе перестройки? Вышел бы, наверное, в самиздате, а потом, может быть, в издательстве «Посев» во Франкфурте-на-Майне. Если бы вышел в девяностых, то, наверное, оказался бы погребён под грудой плохих, средних и действительно неплохих романов того времени, просто слишком много их тогда выходило. Наверное, в «Вагриусе», в двухцветной серии «Новая проза» он бы вышел. Или не вышел бы... Самое страшное для меня теперь, что «Пришед на пустошь», выйдя тогда, мог затеряться безвозвратно в водовороте тех лет, сгинуть тиражами, осесть по дачным полкам и антресолям. Но нет, он вышел точь-в-точь ровно по времени - летом 2017 года. Так нужно было, чтобы я его увидел и прочитал.

В петербургском Доме книги есть целый стеллаж под названием «Книги петербургских писателей», который вечно приводит меня в недоумение. Кому и зачем когда-то понадобилось выделять (анти)пресловутых петербургских писателей в отдельную касту? К чему вообще это территориальное деление? Похоже на очередную имперскую амбицию безнадёжно провинциального города. Как то: в Иванове - невесты, в Туле - самовары с пряниками, а у нас - поглядите-ка! - писатели. А у нас в Рязани - грибы с глазами. Их едят - они глядят. Гораздо достойнее для одного из главных книжных магазинов страны было бы выделить постоянный стеллаж для книг блокадных писателей или, к примеру, для книг жертв сталинских репрессий. Раньше, кстати, в Доме книги и обычная художественная литература стояла на стеллажах по странам принадлежности автора. Менее странное, конечно, но не менее спорное решение. Пару лет назад зарубежную художку наконец-таки расставили нормально, по алфавиту, но «экзотическим» азиатским и арабским странам всё равно выделили отдельные стойки. Часто думаю о судьбах тех, кого Дом книги своим высочайшим вердиктом определил в «петербургские писатели». Как они там?

«Пришед на пустошь» - это как... Ну вот если бы третий сезон «Твин Пикса» вышел бы не двадцать пять лет спустя, а сразу же после окончания второго сезона, скажем, зимой 1992. Но нет, время диктует свои условия. И ничто не сравнится с тем, как ты, спустя двадцать пять лет, с вылезающими на лоб глазами наблюдаешь за событиями s03e03 или s03e08. Должна была пройти бездна времени, чтобы создать такой всепоглощающий эффект. Ты летом 2017 читаешь «Пришед на пустошь», а Лапицкий находится в состоянии суперпозиции - он одновременно находится и в промежутке 1983-1986 во времени написания романа и, с ухмылкой обозревая весь вал прокатившихся по русской литературе постмодернизмов и прочих -измов, которые он заранее, в промежутке '83-'86, игриво кладёт на лопатки одним только первым предложением романа, одновременно находится и в 2017 году, когда роман наконец вышел. Этот эффект смещения во времени постоянно преследует тебя во время чтения. «Пришед на пустошь» написан тридцать лет назад, но является плотью от плоти 2017 года.

Ещё думаю о том, испытывает ли сейчас подъём русская литература. Да и испытывала ли когда? А если и испытывала, то была ли она русской, или всего лишь русскоязычной? Этого мы никогда не узнаем. Не узнаем никогда, что таится в запертых ящиках столов, что никогда не будет опубликовано и сгинет безвестно вместе со своими авторами. Этот обалденный мир постоянно проходит мимо нас. А мы пока потихонечку гниём заживо, заваленные влажными страницами пульпированных томов новопасситных грёз девочек с нарушением гормонального баланса. Сейчас навскидку могу припомнить двух писателей, в присутствии книг которых никогда не угасает удивление от того, что эти рукописи опубликовали вообще. Это Шишкин с «Взятием Измаила» и «Страна происхождения» Бакина. Шишкин сейчас, понятно, всехний любимчик, но когда в 2004 году читаешь «Взятие», то волосы дыбом встают от того, в какие омуты художественного текста он заныривает, как он поднимает на поверхность то первичное варево, из которого состоят глубинные, простым глазом невидимые слои литературы. С Бакиным всё проще и грустнее, он в одном единственном рассказе «Про падение пропадом» смог выявить все проблемы, цели и пути решения вообще всей литературы, а литература получается чертовски похожей на жизнь. «Пришед на пустошь» я дочитал буквально на днях и до сих пор ещё укладываю его там, внутри себя, поудобнее, разглаживая скомканные отвлекающимся сознанием участки.

Если совсем грубо, то «Пришед на пустошь» - это роман о том, как пишется роман, и роман о памяти: «Память - это перевод с языка существующего, который ты не знаешь, на язык не существующий, которым ты владеешь». По форме он больше всего напоминает черновик писателя, по сути - смутную затёртую видеокассету с записью какой-то телепередачи из 1986 года - по петербургскому каналу любили показывать такие: как кто-то бродит по опавшему осеннему парку, изредка что-то проговаривает про место и время, но в основном, кажется, молчит. Фокус в том, что правильно воспринимается он именно сейчас, в 2017, когда ты понимаешь, что смотришь эту старинную затёртую видеокассету и добровольно досматриваешь её до конца. Время просмотра очень важно: та древняя телепередача из состояния «существующий язык, который ты не знаешь» спустя тридцать лет перешла в состояние «язык не существующий, которым ты владеешь».

«Пришед на пустошь» стремится к состоянию абсолютного текста - никем не порождённого и ничего не порождающего, довлеющего самое себя и совершенно не требующего какого-либо читателя. Но тем интереснее входить в его хтонические внутренности. Очень хотелось вставить в текст слово «вдругорядь», но, по счастью, не было повода. Немецкий художник-сюрреалист Ханс Беллмер писал: «Хотелось бы верить, что между внутренним и внешним миром имеется своего рода экран, на который бессознательное способно проецировать подспудно будоражащие его образы. Они могут стать зримыми для сознания (и передаться в объективной форме), только если из внешнего мира спроецируется одновременно тот же образ - и образы эти окажутся в соответствии и наложатся друг на друга». Похоже, что Виктор Лапицкий создал для нас такой экран, почти телевизионный, только в форме романа.