5 Дракон японской литературы

История о том, что будущий писатель родился в день Дракона, в месяц Дракона и в год Дракона – по традиционному календарю – то есть, 25 марта 1892 года, и поэтому его назвали Рюноскэ («рю» здесь значит «дракон»), широко известна, но так хороша, что я никогда не устану её рассказывать всем, кому не повезло оказаться поблизости. Тем более что это имя оказалось на удивление подходящим. На востоке дракон – символ доброго, светлого начала, выражающегося в стихийной мощи, и именно таким – мощным, разносторонним, впечатляющим – было писательское дарование Акутагавы.

Интересен принцип, по которому отбирались рассказы для этой книги: не общая тема или временной период, а имя переводчика. К настоящему времени произведения Акутагавы переводились и издавались множество раз, но в этот сборник вошли переводы японоведа Наталии Фельдман, открывшей для советских читателей творчество Акутагавы в первой половине прошлого века. Вероятно, отчасти поэтому подборка вышла такой разнородной – любая другая дала бы однобокое представление. Но надо сказать, что даже при желании представить Акутагаву однобоко было бы очень трудно, его творческое наследие обширно и разнообразно, он себя ни в чём не стеснял, писал и автобиографическую прозу, и эссе, и исторические рассказы, и неисторические, рассказы с элементами фантастики и мистики, и такие вещи, которые затруднительно отнести к какой-либо категории.

При этом всегда только малую форму. Но это не тот случай, когда автор обращается к малой форме, потому что не хватает времени, идей, уверенности или дыхания на большую. Акутагава давал каждой истории ровно столько слов, сколько ей нужно, чтобы быть рассказанной надлежащим образом – или, может, чуточку меньше. Мастерство рассказчика не только в том, чтобы найти подходящее слово, но ещё и в том, чтобы вовремя умолкнуть, и искусством молчания Акутагава овладел в совершенстве. Он был очень начитан, широко эрудирован, свободно ориентировался в общемировом культурном контексте – и при этом достаточно уважал своих читателей, чтобы предоставить им такую же свободу для чтения своих рассказов. Никакой игры в поддавки, никаких подсказок, никаких снисходительных пояснений и утомительных разжёвываний– только свобода восприятия и интерпретации. И оглушительная до звона в ушах тишина.

Именно этим – оглушительной тишиной в конце – мне запомнился беспощадный «Рассказ об одной мести», ужасающе прекрасные «Муки ада», несчастная «Барышня Рокуномия»; впрочем, проходных рассказов в этом сборнике нет, хотя все они разные. Но самое странное впечатление произвела, как ни странно, не «Странная история» (хотя она странная), а «Вальдшнеп» – рассказ о том, как к Льву Николаевичу Толстому однажды приехал в гости Иван Сергеевич Тургенев. Наверное, нерусскоязычный читатель, читатель, не учившийся в российской школе, не знакомый с творчеством (и до известной степени – личностями) этих писателей воспринял бы этот рассказ проще, но меня он ошарашил. И не в последнюю очередь тем, что кажется, будто Акутагава не придумал всё это, а рядом стоял, смотрел, слушал и записывал, попутно выискивая взглядом того треклятого вальдшнепа.

Как многие японские и неяпонские писатели, Акутагава умер рано – в 35 лет. Не от болезни, он покончил жизнь самоубийством, не дожив несколько месяцев до нового года Дракона. Есть некая горькая ирония в том, что его современник Кадзии Мотодзиро , добившийся на литературном поприще куда более скромных успехов, безвременно скончался от туберкулёза, а признанный гений Акутагава расстался с жизнью по своей воле. Тут сложно сказать «добровольно» – он боялся стать жертвой того же психического расстройства, от которого страдала его мать, и уже ощущал первые симптомы, так что навряд ли принимал это решение, будучи в ясном уме, но так или иначе, он его принял. И умолк навсегда.