0.5 Не суди, да не судим будешь. Курортный роман

Если в произведении никакое содержание, стало быть, ценность заключается в форме, и пишется оно только ради формы, и называется это формализмом…
Что же здесь за форма, которую господин Пруст так высоко ценил, что не постеснялся выставить на люди всё убожество собственной личности? Напомню, что роман автобиографичен, и если не целиком и полностью – то во многом, особенно учитывая то, что кроме этого цикла за всё своё потраченное время он больше ничего не написал, а следовательно, максимально изливал сюда накопленный житейский опыт. А форма здесь дрянная: всё это можно было бы разбить на небольшие связные повествования и отступления от повествования, но зачем, если можно свалить всё в одну кашу и заявить, что это новая литературная форма, поток сознания, и т. д. и т. п.? Ах да, здорово же ещё описывать мелочные переживания тупого подростка, временами вкрапляя оговорки по типу: «но в этом я, конечно был тогда не прав» или «но этого я, конечно, ещё не мог тогда знать», полагая, что они выступят веским свидетельством в пользу того, что «уж сейчас-то автор несоизмеримо умнее описываемого им самого себя в юные годы». А ещё можно сказать, что это тоже новое литературное течение – а почему нет? – субъективизм. И вообще претендовать на звание классика всех времён и народов. А уж читатель пускай сам мучается с тем, что у него в руках.

Насчёт т.н. «потока мысли», заэксплуатированного до дыр постмодернистами: мысль наша так не течёт. Она течёт скачками, с то и дело возникающими ассоциациями из накопленных знаний, с ассоциациями новых мыслей с предшествующими предшествующим, и если попытаться зарисовать схему настоящего потока мыслей, то у нас получится кружево, вывязываемая в линию вещица, имеющая некоторую толщину. Самое замечательное, что недавно мне довелось читать отрывок из одного нового венгерского романа, где именно настоящий поток сознания и воспроизводился во всей его красоте, да ещё и с богатейшими культурными ассоциациями. После всё прибывающих волн копирующих друг друга уже более века постмодернистов я такого просто не ожидал от литературы. Тем более от венгров, всё перетирающих до бесконечности социальный роман. Вот это было как гром среди ясного неба, а не этот ваш слабоумный Пруст.
И да, ещё одна причина того, почему поток сознания Пруста не настоящий: ну он же не охватывает все действия персонажа, он не полон, раскройте глаза, в самом деле. Так, ни в первом романе, ни в этом я не встретил ни разу хоть одного упоминания об обучении. А между тем герой каким-то чудом умеет читать - кто-то же его научил? Впрочем, тщетно искать толику разумного в романе про идиота с искажённой системой ценностей.

Почему слабоумный? Да потому что. Подросток, которого мы видим, ничего из себя не представляет. Он тупой, мелочный, не имеет собственного мнения, потому что не умеет делать простейшие логические выводы, не умеет сопоставлять известную ему информацию, да и просто ничего не умеет. На месте его родителей я бы забеспокоилась ещё в бытность его трёхлеткой, потому что для ребёнка мир только открывается, и вся входящая информация – новая, а всю новую информацию дети обрабатывают. Это избалованные избытком инфы взрослые могут позволить себе фильтровать поток, дети же принимают всё. Но Пруст-персонаж ограничивается приёмом, с логикой он незнаком вовсе. Поскольку собственного мнения у него нет, он легко перенимает чужие, и вообще идёт у них (у чужих мнений, имею в виду) на поводу. С детства он усвоил иерархию знатности, с удовольствием презирает нижестоящих, преклоняется перед вышестоящими, а все его светские беседы сводятся к перетираниям косточек равным ему по знатности людям. Перетирания бесконечны. Полностью зацикленный на себе гг невыносим. Если бы он хотя бы пытался смотреть вне себя, в мир, который на самом деле вовсе не вращается вокруг него, как это ему кажется, но нет! Ни попытки! Это ужасно! Никакого интеллектуального развития, никакого проблеска мысли, никаких талантов, и хрен с ними, с талантами, будь ты хотя бы просто хорошим человеком, но ведь нет… нет никаких моральных принципов у этого ущербного отрока. Он слепо идёт туда, куда позовёт общественное мнение, делает то, что принято делать в его обществе, и даже не пытается классифицировать свои действия по признакам «плохо» или «хорошо». Для таких убожеств у слова «благородство» существует только прямое значение. Один приятель сказал ему как-то, что можно и нужно целовать всех встречных девушек… Этот же придурок был только рад перенять ещё одну потребительскую черту. Он описывает собственный эгоизм и не допускает и мысли, что людьми может двигать что-то другое. Любознательность? Не, не слыхали. Самоотверженность? А что это такое? Впрочем, гг полагает, что легко мог бы умереть за других – но только в такие моменты, когда собственная жизнь ему опостылевает (чему не удивляюсь – при такой скучной жизни сложно ей не опостылеть), а ведь это уже не «за других» умереть, это уже – просто умереть… Не знает он ценностей в жизни, потому и не за чем ему жить. Любить он тоже не умеет, да и откуда ему уметь это, если ни один из его знакомых не раскрывал для него значения этого слова своим примером? Там ведь любят только себя и собственное эго, вот и отрок вырастает быдлом. Он даже не умеет выражать, чего хочет, пытается инсинуировать, инсинуации не удаются... Да ведь если тебе правда нужно что-то — скажи прямо! Но нет, он или боится, или находит, что это глупо. Инфантилизм зашкаливает через край: что касается «умных» разговоров в обществе, со всякими политиками, художниками, писателями – для этого он взрослый, как-то раз в тексте промелькнуло, что баснословную сумму, вырученную за вазу, эта недоросль быстро спустила на шлюх, однако чуть только он заболевает, или надо ехать куда, или ещё какая-то ответственность – как сразу «я маленький, я ещё не вырос», палец в носу и лужа под ногами. Слушайте, да ведь даже Гаргантюа был сообразительней и отважней этого недомерка!

Вот я параллельно начал читать книгу Макаревича, и он там про то пишет, что помнит из детства. Раннего, трёхлетнего детства. Я тоже много что помню оттуда (в принципе себя помню с трёх лет), помню свои открытия, своё восприятие – так вот, мой мир, как и мир Макаревича, несоизмеримо интереснее мира Пруста. Пруст хочет писать, но не знает, о чём – святая простота, значит, ты не хочешь писать! Ты просто хочешь пожинать лавры известных тебе писателей, а само занятие тебе нисколько не интересно. Чтение, а вернее, слушание про такого недомерка было настолько отупляющей пыткой, что я даже не знаю, как это я до сих пор живой. А ведь угораздило меня ещё и Германтов в КиллВиш заявить, вот нахрен я это сделал… И чтица тоже не порадовала – Майя Виолина – что-то среднее это, половинка на серединку. Вроде и неплохо читает, но настолько замыленный и никакой тембр… Опять он мне кажется похожим на Мушкатину и Музырь, возможно, чуть ниже, но суть та же – но ведь не могли же они под копирку читать… А может быть, не виновата чтица, а гадёныш Пруст всё испортил…