4 Чого я не сокол, чого не летаю...

Тут вам на небольшом количестве страниц целая трагедия жизни и разума. Как одна посредственность, в плане изобразительного искусства, жила себе спокойно и уныло. Тот вариант, когда не голодно, не холодно и, будьте добры, поменьше движения. Амебное передвижение между домом, тяп-ляп преподаванием и книжной лавкой букиниста. Все тлен! Из пакета книжицы потихоньку перекочевывают на полки, "Мертвый Брюгге" навязчиво двоится, троится....умножается, но все так же упорно перечитывается и выставляется.
Дочь растет, скука одолевает...

Казалось бы, что могло встряхнуть эту болотистую личность? Откуда такие изменения? Что таилось в этом дремлющем сознании?
Он не имел в жизни никакой опоры, никакой зацепки, никакого нравственного ориентира.
Его ничто не сдерживало. Только любовь и привязанность к дочери. А она вырастала, заводила немногочисленных, но все же друзей. Была талантлива и много занималась за фортепиано. Закрывала глаза, уносясь с музыкой. И удалялась, удалялась, удалялась...

И он, так много знавший о столь характерном красном кармине, выразительном контрасте между фигурами и фоном, плавном переходе тонов и неподражаемых перламутровых переливах плоти...однажды рискнул. Не испытывая угрызений совести. Для начала "восстанавливая" подпись, а впоследствии и заменяя автора в создании картин. Когда же "импровизации" переступили грань ясного сознания? Как то, что начиналось лишь из желания подзаработать денег, превратилось в поиск смысла искусства, в убеждение о его разрушающей силе, в купание и поедание красок, в уничтожение подлинников...В болезнь.

И если само повествование было безыскусно. Если слог не поражал изысками и открытиями. Если герои не внушали расположения и жалости.
То сами мысли человека, художника, артиста, фальсификатора, иллюстратора, сына, друга, отца, вдовца и мужа, его выводы, его исповедь, его безумие, его одиночество, наконец...увлекли меня в болезненный мир чужой души.