Впервые я эту книгу прочёл два года назад по настоятельному совету научного руководителя, и тогда она мне очень понравилась. Сейчас, когда на меня давит тяжкий груз прожитых двадцати пяти лет, «Иной Сталин» вызывает у меня довольно противоречивые чувства. Из-за своих государственнических убеждений я довольно долго симпатизировал Сталину — до тех пор, пока не понял, что мне симпатичен не исторический Сталин, а тот образ сильного, справедливого и заботливого правителя, с которым вождь зачастую ассоциируется в нашей народной памяти. Так вот, из-за этих моих убеждений мне хотелось поверить во многие идеи Жукова. Однако, часть этих идей он доказывает весьма странно, а некоторые положения его концепции так вообще граничат с абсурдом.
У «Иного Сталина» не слишком удачная структура. Деление на главы вроде бы есть, но вот названий этим самым главам почему-то не досталось, и поэтому нужный фрагмент текста можно искать довольно долго. Начало и середина книги выдержаны в довольно неплохой научной манере; последние главы получились намного хуже — в них Жуков скатывается в откровенное «вот оно как было на самом деле-то!».
Кажется, нет в публицистике и СМИ более противоречивой, более дискуссионной фигуры, чем Иосиф Сталин. То же, с некоторыми оговорками, можно сказать и о современной исторической науке. Вот есть О. В. Хлевнюк, доктор исторических наук, профессор МГУ и ВШЭ, который пишет, что Сталин был жестоким и коварным диктатором, будучи при этом весьма ограниченным человеком, и даёт ссылки на РГАСПИ, АП РФ, ГАРФ и ЦА ФСБ. Вот есть Ю. Н. Жуков, тоже доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, который пишет, что Сталин был выдающимся государственным деятелем, использовавшим диктатуру во благо страны и народа, и тоже даёт ссылки на РГАСПИ и ЦА ФСБ. Кому верить? Ведь оба автора — маститые учёные-историки, а не бульварные писаки. Интригу усиливает и то, что большинство читателей всех этих документов, на основе которых написаны научные труды, в глаза не видели и, прямо скажем, никогда не увидят. Как вы поняли, сравнивать Жукова с Хлевнюком мне по ходу моих размышлений придётся довольно часто.
Если говорить об использованных источниках, то тут Хлевнюк однозначно выигрывает. Как-никак, он сам архивный работник, ему и карты в руки; многие из тех сборников, что используют другие учёные, он сам с коллегами и публиковал. Жуков, на мой взгляд, использует больно много официальных и общедоступных источников — советских газет, материалов партийных съездов и пленумов, наконец, сочинений самого Сталина. Архивных материалов не так уж много (это только РГАСПИ, причём в основном два фонда — ЦК ВКП(б) и личный фонд самого Сталина, да пару раз мелькает ссылка на ЦА ФСБ), и впечатления, что книга в основе своей написана именно на них, не складывается. Хлевнюк в этом отношении несравненно богаче — он регулярно отсылает читателя к документам, по крайней мере, четырёх архивов.
Жуков хорош тем, что он ставит нестандартные вопросы и нестандартным путём подходит к проблеме. Однако ответы на эти вопросы он, зачастую, даёт откровенно странные. В принципе, основные положения его концепции (курс на сильное государство; кардинальный поворот во внешней политике ради противостояния гитлеровской угрозе, репрессии по сфабрикованным делам против старых оппозиционеров с целью избавиться от возможной пятой колонны, запугать потенциальную оппозицию из бюрократии и продемонстрировать иностранным державам решительный отказ от старого курса на мировую революцию) выглядят достаточно правдоподобными. Слабое звено в этой конструкции — это попытки Жукова доказать реальность демократических преобразований, которые в напряжённо готовящемся к войне государстве попросту абсурдны.
Иосиф Сталин в жуковской интерпретации — это крайне прагматичный (что он унаследовал от своего учителя Ленина) государственный деятель, для которого власть — не самоцель, а средство для достижения подлинных политических и исторических целей. Именно конечными целями — созданием оборонной промышленности, обеспечением целостности страны и её экономической самостоятельности — объясняется жесточайшее проведение курса на индустриализацию и коллективизацию, одним из основных методов которого были массовые репрессии. Хлевнюк в этом отношении проще — для него вся мотивация Сталина зациклена на самом обладании властью. То есть, концепция Жукова даёт то логическое звено, которого нет в концепции Хлевнюка — она ставит вопрос (и пытается ответить на него), зачем эта абсолютная диктаторская власть была нужна Сталину. Кстати, нужно отдать Жукову должное — он не пытается как-то оправдывать Сталина за репрессии, выводя их из жёсткого прагматизма вождя и исторической ситуации, и признаёт, что большая часть дел НКВД была сфабрикована. Сталин полностью усвоил характерную для коммунизма откровенную бесчеловечность, готовность ради общенародных (или выставляемых как таковые) интересов без раздумий принести в жертву огромное количество конкретных человеческих жизней.
В то же время, было бы неверно связывать абсолютно всё, что происходило в СССР в те годы, все достижения и провалы, исключительно с фигурой одного лишь Сталина — и автор акцентирует на этом внимание. Была же ещё огромная когорта местных начальников, партийных секретарей разных уровней и чекистов, отнюдь не желавших потерять свои тёплые местечки и цепко державшихся за них. Естественно, какую-то там ротацию властных кадров эти люди видели разве что в гробу или в страшном сне. И именно они определяли то, как политика центра будет реализовываться в конкретных районах.
Эпизод с убийством Кирова прекрасно показывает, как заинтересованные в статистике и доказательстве собственной значимости чекисты способны из одного убийства на бытовой почве построить целую антигосударственную организацию, расстреляв с десяток (для начала) непричастных к этому убийству людей. Правильно, надо же перед начальством отчитываться — не то подумает, что даром свой хлеб ешь и народные деньги расходуешь. Похожим образом на начальном этапе шло и «кремлевское дело». Роль самого Сталина в этих делах, кстати, раскрыта Жуковым крайне слабо.
Что удивило — это абсолютнейший конформизм бывших вождей антисталинских оппозиций в середине 30-х годов. Это Зиновьев, который радостно помогает следователям обвинить Каменева; это Бухарин, надрывно признающийся в любви к Сталину на съезде советов; это бывший предсовнаркома Рыков, пытающийся свалить вину на мёртвого Томского. И никому из них этот конформизм не помог. Это насколько же надо любить жизнь, чтобы так унижаться в бесполезных попытках отодвинуть неизбежное? В этой ситуации умнее всех поступил Томский, который понял, что его ждёт, и заранее застрелился. Из этого ряда выпадает только Троцкий, регулярно тролливший Сталина из-за границы на высоком теоретическом уровне. Как Троцкий поплатился за свой троллинг, мы все знаем.
Проблема Жукова в том, что его построения противоречат друг другу. Конечный вывод о том, что подконтрольные партии-государству общественные организации в условиях конституции 1936 года должны были стать конкурентами этой же самой партии в политической сфере, показался мне невразумительным даже два года назад, когда моё отношение к Сталину было близко к безоговорочному уважению. Это положение противоречит заявлению самого же Жукова, сделанному им ещё в первой главе, что Сталин последовательно проводил политику по консолидации партии и её сращиванию с государством — всё это в контексте «укрепления тыла» перед ожидавшейся войной. Как же он мог при таких условиях вопреки своей собственной позиции взращивать конкурентов этой самой партии?
Цитаты самого вождя и его ближайших сподвижников о развитии подлинной демократии и привлечении новых людей во власть, которые Жуков заботливо выделил жирным шрифтом, вполне можно трактовать и как дежурную демагогию.
Причину массовых репрессий 1937-1938 годов Жуков, по сути, видит в некоем сговоре «широкого руководства», то есть региональных партократов (хотевших избавиться от всех обиженных властью, которые по новому избирательному закону запросто могли их сместить), и Ежова с его чекистами (хотевшего продемонстрировать важность и необходимость своего ведомства). Уже в процессе сталинская группа смогла использовать раскрутившийся маховик террора и расстрелять большую часть самого «широкого руководства». То есть, репрессии против бывших раскулаченных Жуков трактует как некий превентивный удар партократов по тем, кто мог сместить их. Но столь же складно это можно толковать и как превентивный удар самого вождя по потенциальной пятой колонне, созданной предыдущими репрессиями — что в общих чертах совпадает с концепцией Хлевнюка.
Н. И. Ежов у Жукова оказывается едва ли не самостоятельной политической фигурой, в то время как у Хлевнюка он — всего лишь «кровавая собака» (если пользоваться выражением Густава Носке) Сталина, которую он использовал для грязной работы.
Написанная в итоге монография выглядит довольно внушительно — научный язык, приличное количество сносок и примечаний, — но это, всё-таки, наукообразная апология, а не беспристрастное научно-историческое исследование. И да, в «Ином Сталине» не теория строится на фактах, а факты подбираются под авторскую теорию. Основная идея книги (Сталин хотел создать сильное независимое государство на основе прямой демократии, но ему мешали соперники/оппозиция/бюрократы и партийные олигархи — нужное подчеркнуть в зависимости от конкретного периода) даже при всём желании в неё поверить слишком напоминает поговорку «царь хороший, это бояре плохие». Извините, Юрий Николаевич, не убедили. Я уже слишком стар, чтобы верить в такие сентиментальные истории.
Насчёт мощной независимой державы не согласиться трудно. Промышленность создали, сельское хозяйство поставили под полный государственный контроль, армию модернизировали, посадив её на танки и самолёты, нацизм разгромили. Но сталинизм и реальная демократия… как вообще можно ставить эти понятия рядом? Тем более, что демократия, как свободное политическое волеизъявление и определение народом решений власти, идее сильного государства в конечном итоге противоречит. Эти понятия, в общем-то, стоят на разных полюсах.
И дело тут даже не в абсурдности мысли о том, что подконтрольные ВКП(б) Осоавиахим и Союз советских писателей на выборах будут бороться против неё. Жуков полагает, что задачей конституционной реформы в демократическом духе была смена людей во власти:
Так Сталин раскрыл потаенную прежде суть конституционной реформы. Как теперь оказывалось, ради мирной, бескровной — в ходе предвыборной борьбы, в ходе альтернативных, состязательных выборов — смены власти.
Но Сталин, как любой нормальный правитель, заинтересован в преданности и исполнительности местных чиновников, а не в том, чтобы они хаотично смещались с должностей в итоге свободного волеизъявления людей на выборах. Как диктатор может быть заинтересован в хаотичной, не зависящей от его собственной воли, смене людей в системе, где каждое звено — его ставленник или ставленник его ставленника?
Хлевнюк, кстати, утверждает — как в своих книгах («Хозяин. Сталин и утверждаение сталинской диктатуры», стр. 13; «Сталин: Жизнь одного вождя», стр. 218-219), так и в устных выступлениях (я был на одной из его публичных лекций), — что основные положения теории Жукова заимствованы им из работ американского советолога-ревизиониста Арча Гетти. К сожалению, на русском вышла всего одна книга Гетти, и я до неё пока что не добрался, так что сравнивать не могу.
Для себя лично я к теперешнему времени сделал один главный вывод. Поклонники Сталина преклоняются не перед самим человеком в шинели и с трубкой. Они поклоняются архетипу вождя, мудрого правителя, карающего преступников и защищающего своих подданных. Одним из воплощений этого архетипа, в силу исторических обстоятельств, стал Сталин. При таком положении дел необходимо различать реальную историческую личность и миф, созданный и возникший вокруг неё.
Сталинская эпоха — это время неразрешимых противоречий, время величественное и трагически-страшное. Неизбежный вопрос, который встаёт перед историками этого периода — было ли всё это оправданно? Оправданна ли страшная цена, уплаченная за сталинские преобразования? Стоят ли расчёты по внешнему долгу перед Германией чудовищного голода, когда дело доходило до людоедства? Стоит ли создание в стране современной промышленности полного обнищания населения и уничтожения свободного крестьянства как класса? А ведь без промышленности не было бы ни танков, ни самолётов, на которых наш народ выиграл войну, ставкой в котором было его существование. Что Гитлер и Хирохито делали со странами, которые не могли себя защитить, мы все знаем. Повторяя вопрос одного из наших писателей, стоит ли всеобщее счастье страданий одного-единственного невинно замученного? А если счастье было весьма относительным, а невинно замученных было великое множество? Было ли это оправданно, было ли это исторически необходимо? Как историк, я знаю ответ на этот вопрос. Как честный человек, я не могу на него ответить. Ведь и мой прадед был раскулачен.
З. Ы. И нет, эпиграф не отражает моего собственного отношения к книге. Это просто информация к размышлению.
