Критика тоже литература

Автор: Джонатан Рассел Кларк (Jonathan Russell Clark) – о том, что писать о писательском искусстве тоже искусство

Время от времени любой критик испытывает потребность в том, чтобы определить свое место в масштабном литературном сообществе. Часто такие рассуждения можно встретить в виде вступительных статей или введений к сборникам критических эссе – это создает ощущение оправдания, полного смущения, словно без всесторонне рассмотренной философии критики подобная книга покажется излишней или даже безвкусной. Иной раз эти заявления имеют форму манифестов и нудных статей и преподносятся как попытки переосмысления в меняющемся мире. В других случаях, например, с Сэмюэлом Джонсоном, Эдмундом Уилсоном, Нортропом Фраем, бесчисленные аргументы в защиту литературной критики как явления полезного настолько плотно проникают во все произведения автора, что в каком-то смысле походят на рациональное обоснование его собственного существования.

Теперь, став критиком, я полюбил такие эссе, я без ума от того, как другие защищают мое дело. Более того, многих авторов посещали блестящие озарения касательно того, что зачастую вообще не воспринимается как профессия. Но пусть я и ценю старания своих коллег, практически во всех этих рассуждениях есть один аспект, с которым я в корне не согласен – представление, будто критика отделена от литературы, которую она описывает так, как если бы писатели, поэты, драматурги, документалисты были игроками, а критики – судьями. Во многих работах такого толка есть общее место – пропасть между наблюдателем и наблюдаемым, художником и не художником.

Это чушь. Критика тоже литература. Я не имею в виду, что эти понятия тождественны. Нет, нет, нет. Слово "тоже" указывает на право критики быть включенной в литературу, но не на общность их предметов. Рассматриваемая как нечто независимое, критика превращается в такого Старшего Брата, готового вот-вот появиться из ниоткуда и уничтожить ничего не подозревающего писателя. Она оказывается настоящим злом, от которого авторы непременно должны страдать. Такой подход обесценивает труд тех, кто пришел в эту профессию из любви к литературе и писательству.

Разве не игнорируют постоянно этот очевидный факт? Что критики, на самом-то деле, тоже писатели? Что они не работали и не публиковались бы, если бы не умели писать? Более того, писать очень хорошо. Нужно немало поучиться, чтобы стать писателем, независимо от выбранного жанра. Для того, чтобы развить коммуникативные навыки, позволяющие написать хотя бы обыкновенную, банальную рецензию, необходимы годы чтения и писательской практики, причем не просто в изрядных количествах, речь скорее идет о сотнях прочитанных книг и тысячах исписанных страниц. Для создания выразительных и искусно выстроенных предложений требуется столько учиться (и учиться очень усердно), что пренебрежительные отзывы о критиках как о судейских чиновниках, комментаторах-описателях или цензорах на страже читательских покупок кажутся не только неверными, но даже и отдаленно не имеющими связи с истинным положением дел.

Критики читали те же книги, что и вы. Они ходили в те же школы и росли в тех же городах. Они так же страстно и безумно любят чтение, как вы. Они верят в значимость книг и видят красоту в акте творчества. Они выбирают свою профессию потому, что, как любой поэт или писатель, хотят заниматься только ею, и любой другой выбор был бы компромиссом, поражением. Они работают над собственным видением и подвергаются такой же суровой критике, какую предлагают другим. Они – если мои слова не заденут никого за живое – такие же, как те, о ком они пишут. По правде сказать, они так похожи, что пропасть между критиком и не писателем гораздо больше, чем между критиком и писателем.

Выбросить критику из литературы все равно, что сознательно исключить целую группу людей, стоящих на стороне книг. Они не враги, хотя их слова могут ранить и казаться порой намеренно злыми. Да, критические работы носят реакционный характер – ведь, как правило, какое-то существующее произведение подталкивает критика взяться за перо – но разве это не касается всех писателей? Разве нельзя в каждом романе, стихотворении, пьесе увидеть отклик на что-то другое? Даже если связь случайна и обманчива, но все же уместно сказать, что искусство само в себе несет критику, пусть даже не называя произведений, на которые отзывается.

В этом, наверное, и кроется причина, по которой люди так охотно принимают это разделение: искусство искусно, а критика критична. Это кажется элементарным, но я имею в виду, что, скажем, в романе автор не станет напрямую указывать на заботящую его проблему. Прелесть чтения в необходимости интерпретации, и именно это для многих делает искусство ИСКУССТВОМ: мы видим поверхность со всеми деталями, внешние трудности, но есть еще и нечто под оболочкой – самая соль книги. Критика, напротив, очень прямолинейна и не скрывает намерений и вкладываемого смысла. Она обычно не старается сбить с толку, а вместо этого заявляет, утверждает, рассказывает. Поскольку чтение критики – это процесс насыщенного обучения, восприятия толкования, то будто бы странно называть это искусством, ведь искусство веками отличалось тематической и философской уклончивостью. Как что-то может считаться искусством, если не требует процесса осмысления?

Я вам скажу: просто искусство не всегда такое уж искусное, по крайней мере, не в традиционном понимании этого слова. Действующие определения искусства, по-моему, до прискорбия склонны к упрощению, к тому же им свойственна опасная исключительность. Каким-то образом критика одновременно отторгается как нечто разрозненное (и потому незначительное) и в то же время характеризуется совершенно определенной ясностью (и, следовательно, способностью оценивать максимально полно и беспристрастно). Люди по-прежнему будут вскользь упоминать о "критиках" и делать странные замечания об их коллективной бестолковости, неверном подходе, неспособности оценить по достоинству красоту, или эксперимент, или оригинальность. И все же какому писателю не хотелось бы услышать, как кто-то восторженно, со всей возможной деликатностью пишет о том, на что он, писатель, потратил не один год? Почему нельзя рассматривать критиков как партнеров, сообщников в мире, где книги уже не являются предметом всеобщего поклонения? Если литература все в большей мере становится прерогативой небольшого социального сегмента, то просто стыдно исключать из него людей, которые так же сильно любят ее, как остальные.

Критик это художник, я художник. Я пишу, потому что люблю язык и люблю использовать его для отражения разнообразных жизненных сложностей. Кто-то ищет вдохновение в своей семье или в друзьях, другие обращаются к истории. Пока одни надеются найти музу на лоне природы, другие бросаются в городской хаос. Я нашел свое вдохновение в книгах: благодаря им я научился не только выражать свое мнение о литературе, но и сформировал свои жизненные убеждения. Не знаю, почему именно книги стали таким инструментом, но понимание первопричины никогда не было неотъемлемым условием творчества. Скорее, искусство так притягательно именно благодаря тайне, лежащей в его основе. Так что я не имею представления, почему в критике мое призвание и почему я люблю заниматься своим делом каждый божий день. Но я бы никогда не попросил поэта объяснить его любовь к поэзии или писателя – к прозе, прошу и вас не задавать подобного вопроса критику. Мы любим, как любят все: необъяснимо, интуитивно и, что самое главное, каждой частичкой своего существа.

Перевод: Scout_Alice
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ