Секретный код Джерома Сэлинджера: «Над пропастью во ржи»

Источник: канал @cultpop

«Над пропастью во ржи» выполнила программу максимум по возмущению общественности. В период с 60-х по 80-е годы ХХ века она была самой запрещаемой в школах и библиотеках — и конечно, популярность её от этого только росла. Да и без официальных запретов вокруг неё хватало (и даже сейчас хватает!) шума — «Над пропастью во ржи» традиционно сопровождает «полемическая ругань».) Произведение обвиняли в грубости языка, возмущённо тыкали пальцами в секс (сцена с проституткой, например). А главный герой Холден Колфилд — тот и вовсе, по мнению особо чувствительных натур, учит молодежь плохому, разжигая бунт, пьянство и разврат. Конечно, всё это очень неловко.

Скандальная известность романа умножилась после выяснения некоторых странных обстоятельств, а именно — одержимой увлечённости книгой целых трёх (!) маньяков-убийц. Самый известный из них — убийца Джона Леннона Марк Чепмен. Сразу после трагедии у маньяка нашли экземпляр «Над пропастью во ржи», и на внутренней стороне обложки его рукой была сделана запись:

«Холдену Колфилду. От Холдена Колфилда. Это моё заявление».

Чепмен частично отождествлял себя с Холденом, хотя как образ этого всё же скорее положительного и уж точно доброго героя мог навести на мысли об убийстве, загадка.

Другие два одержимых книгой преступника — Роберт Джон Бардо, убийца актрисы Ребекки Шеффер, и Джон Хинкли-младший, совершивший в 1981 г. покушение на 40-го президента США Рональда Рейгана...

Если включить логику, причин для таких страстей и ужасов как будто нет. Ну подросток, ну бунтует, ну ищет себя, а мир между тем жесток и безразличен — да мы гораздо более жёсткие сюжеты повидали. Да, жаргон — но и этого мало для такого резонанса. Так в чём же дело? Книга содержит какой-то опасный для подсознания шифр? Код-провокацию? В чём его секрет? Вот такие они, настоящие шедевры.

«Над пропастью во ржи» любим и детьми, и взрослыми, и каждый видит в нём что-то своё. Сэлинджер — не знаем, сознательно или интуитивно, снабдил очень разными и многослойными «якорями» свой роман — практически каждого что-то в нём цепляет.

Начнём с более простого и очевидного. Многие из тех, кто читал «Над пропастью во ржи» в детстве, наверняка мечтали о таком брате, как Холден, или о такой сестре, как Фиби, и о столь же сердечных взаимоотношениях... И опять, и снова видим наш любимый бунт против холодной, серой, занудной и противной «массы» людей. И романтический призыв к жизни на полную катушку — пока ещё можешь. И спасительную любовь самых близких.

Главное, чем подкупает Холден Колфилд — это непосредственность. Редкое качество. Нас отучают с детства непосредственно выражать себя, свои мысли и чувства — потому что «неприлично», а потом эти «чувства верующих» и прочие страшилки. Конечно, надо «видеть берега», но ведь не этому нас учат, а связывают условностями. И хочется освободиться — а уже никак. Но Холден не испорчен всей этой мишурой, при этом он очень реалистичен. Поэтому легко увидеть вместо него себя.

«Я захохотал. А смех у меня ужасно громкий и глупый. Понимаете, если бы я сидел сам позади себя в кино или еще где-нибудь, я бы, наверно, наклонился и сказал самому себе, чтобы так не гоготал».

Чем же всё-таки роман так «берёт за пуговицу» читателей? Не исключено, всё дело в том, что мы - вечные подростки в душе. И эта бунтующая искренность главного героя именно поэтому кажется всем такой соблазнительной. Жизнь и годы делают нас более толстокожими, но под панцирем мы остаемся теми же неуверенными, удивлёнными, обиженными на то, что мир совсем не такой, как мы думали (и как нам рассказывали), что он жесткий, холодный, часто безжалостный и безучастный. Может, многие даже и не отдают себе отчёта, что их так сильно волнует в романе. Сэлинджер нащупал, угадал, почувствовал какие-то узловые точки, подобрал ключ к эмоциям, обманывающий наши сложные защитные системы. И непонятно, как именно это происходит, вот она — писательская магия. Но вместе — или вместо Холдена Колфилда ты в какой-то момент уже смотришь на самого себя — другого, в чем-то нереализованного, ранимого — того, которого скрываешь даже от самого себя.

«В этом-то и все несчастье. Нельзя найти спокойное, тихое место - нет его на свете. Иногда подумаешь - а может, есть, но, пока ты туда доберешься, кто-нибудь прокрадется перед тобой и напишет похабщину прямо перед твоим носом».

Кроме того, Холден настолько ратует за искренность, настолько честно и непосредственно выражает свои взгляды и суждения, что практически не оставляет читателю шанса остаться безучастным:

«У меня будет такое правило — никакой липы в моём доме не допускать. А чуть кто попробует разводить липу, пусть лучше сразу уезжает».

Немудрено, что американские подростки и студенты схватились за книгу моментально. Долгое время её называли "библией американской молодежи": несмотря на запреты и вопли всех "блюстителей скреп" едва ли в Америке остался студент, не прочитавший роман.

Популярность «Над пропастью во ржи» можно объяснить также огромным количеством смешных моментов, уморительных наблюдений, и нельзя не отметить, что текст очень афористичен, и некоторые емкие выражения сами собой западают в память.

«Да, ничего себе школа! Вечно при тебе то прыщи давят, то ногти на ногах стригут».

Или вот забавная и простодушная реплика Холдена о самом себе:

«Я ужасный лгун — такого вы никогда в жизни не видали. Страшное дело. Иду в магазин покупать какой-нибудь журнальчик, а если меня вдруг спросят куда, я могу сказать, что иду в оперу. Жуткое дело!»

И ещё один важный мотив напоследок. Бунтующий мечтатель Холден Колфилд мечтает оберегать каких-то играющих детей, чтобы они не упали в пропасть — то есть фактически спасти, поймать тех, кто ещё не закоснел, сохранил непосредственное и «игровое» восприятие жизни от падения в холодный и безразличный «взрослый» мир, в безумие... Роман вот уже больше полувека «ловит» читателей на эту метафору.

«Над пропастью во ржи» — это очередной повод радостно поплакать над своей так и не ушедшей юностью. Потом вытащить её на поверхность, растрясти свои кости, проветрить мозги и попытаться поймать волну детско-подросткового вдохновения, ожидания и надежды — всё-таки с ними ничто не сравнится.