8 русских поэтов, которые научили меня тому, как писать роман о России

Автор: Джанет Фитч

Я поздно открыла для себя русскую поэзию. К тому моменту я уже была знакома с романами (читала Достоевского и Толстого, Булгакова и Тургенева) и рассказами Чехова, Горького и Гоголя. Потом, будучи студенткой третьего курса, я целый семестр мучилась с «Евгением Онегиным», выдающейся поэмой Пушкина. Читала на русском языке. Когда начинаешь знакомиться с русской поэзией, то сразу читаешь великое — Пушкин считается русским Шекспиром. Онегин побудил меня начать писать мой новый роман «Революция Марины М.» в стихах.

Через год, во время студенческого обмена, я решила изучать советскую литературу, на русском, и поняла, насколько я некомпетентна в языковом плане. Тем не менее, во время того курса я познакомилась с творчеством поэтов Серебряного века, периода, который охватывает годы до и после революции. Их имена всё ещё вызывают у меня трепет, как имена бывших возлюбленных. Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Маяковский.

Тот курс преподавала элегантная эмигрантка из Советского Союза, профессор. Ее звали Валентина. Пока другие преподаватели носили мешковатые брюки и громоздкие шарфы, она надевала жемчуг и сапоги на высоких каблуках. И она читала вслух. Русские не декламируют свои стихи, они их поют. Поэты оказали на меня влияние, отличное от того, которое оказали прозаики. Их голоса не были скрыты, как голоса романистов, они говорили прямо. Это был уникальный, разносторонний посыл русского гения, обращённый прямо к читателю. Мысль, поражающая, как удар молнии.

Звучание и чувствительность моего нового романа проистекают именно из этого. Это музыка моей русской души. Некоторых значимых поэтов я не упомянула в этом списке. Например, Блока, Пастернака, Софьи Парнок. Это связано с тем, что я открыла их для себя совсем недавно.

Анна Ахматова

Русская поэзия — дело групповое. Поэты рождаются в созвездиях, как звезды.

Из группы, возникшей в 1880 году, ярче всех сияет великая Анна Ахматова, темная леди русской литературы. Я всегда ассоциирую Ахматову с Валентиной и ее жемчугом — элегантность, притягательность, непререкаемый авторитет. Это перечисление имеет важное значение. Русские девушки восхищаются ей до сих пор. В стихотворении «Муза» из мрака выступает фигура молодой Анны Ахматовой: «Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала страницы Ада?" Отвечает: "Я"». Не многие рискнули бы так сказать.

Марина Цветаева

Хотя я восхищалась аккуратной, мечтательно-грустной Ахматовой, мне была близка страстная Марина Цветаева. Пылкая, язвительная, дерзкая, она была не менее уверена в себе, чем Ахматова, хотя по темпераменту они были настолько не похожи, насколько это вообще возможно. Я не случайно назвала свою героиню Мариной. Волшебница с неспокойной, индивидуальной лексикой, восклицательные знаки и тире которой придают скорость и настойчивость ее работам. Ее «Офелия — в защиту королевы» — нечто потрясающее. Стих, в котором она осадила Гамлета: «Принц Гамлет! Не Вашего разума дело судить воспаленную кровь». В этом вся Цветаева.

Осип Мандельштам

Наиболее сложный из всех, о ком я напишу, принадлежащий к ахматовскому кругу, был акмеистом, вписанным в мировую культуру. У Цветаевой был с ним роман. В своём стихотворении, посвященном ему, она подчёркивала, что у него длинные ресницы. Стихотворение Мандельштама 1918 года о революции «Сумерки свободы» демонстрирует нам его язвительное остроумие и его как поэта очень русского, являющегося апогеем культурной совести. «Прославим, братья, сумерки свободы — великий сумеречный год», когда даже ласточки были связаны боевыми легионами. Конец особенно впечатляет меня: «Мы будем помнить и в летейской стуже, что десяти небес нам стоила земля».

Владимир Маяковский

Маяковский — великий футурист. О нем говорили следующее: «Он вошёл в революцию так, как человек входит в свой дом». Человек противоречий: великий, важный, гигант, но нежный, любящий жизнь прямо мазохистски, отчаянно влюблённый в замужнюю женщину, мучимый тем, что являлся короткой стороной любовного треугольника. Он был одновременно и голосом революции, кричащим, положа ноги на стол, и «Облаком в штанах»:

«Меня сейчас узнать не могли бы:

жилистая громадина 
стонет,

корчится.

Что может хотеться этакой глыбе?

А глыбе многое хочется!»


Не смотря на то, что политические взгляды Маяковского и Цветаевой не совпадали, у них было много общего и они ценили друг друга.

Велимир Хлебников

Чтобы понять Россию, вы должны быть прогрессивны. Я думаю о Хлебникове как о Маяковском Маяковского. Его звуковую поэзию (поэтическое искусство, которое отказывается от использования слова в качестве простого носителя значения и пытается создавать звуковые композиции — прим. перев.) — «Бобэоби пелись губы» — критиковали советские культурологи. Маяковский защищал своё творчество, говоря, что «есть поэты для народа, а есть поэты для для себя», а живая литература нуждается и в том, и в другом. Хлебников — странный и образный авангард русской души. Я провалилась в его великолепный, размашистый стих «Воззвание председателей земного шара»:

«Только мы нацепили на свои лбы
Дикие венки Правителей земного шара,
Неумолимые в своей загорелой жестокости,
Встав на глыбу захватного права,
Подымая прапор времени,
Мы — обжигатели сырых глин человечества
В кувшины времени...»

Иосиф Бродский

Моя мертвая любовь, мой поэтический Джим Моррисон. Сдержанный, остроумный, с приступами скорби... Такой себе портрет России. В начале 60-х он был помещён в психиатрическую лечебницу и отбывал наказание за тунеядство на Крайнем Севере. Судья-обвинитель спросил у Бродского: «Кто установил, что вы поэт? Кто зачислил вас в ряды поэтов?» «Никто. А кто меня зачислил в ряды людей?» — ответил Бродский. Он был преемником и протеже Ахматовой. Услышать, как он читает свои стихи — услышать звучание Серебряного века, ощутить спокойствие Ахматовой, едкость и принадлежность к мировой культуре Мандельштама. Стихотворение Бродского «24 мая 1980», написанное к сорокалетию поэта, начинается так:

«Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке».

Белла Ахмадулина

Ахмадулина — ещё одна поэтесса 60-х наряду с Бродским, Евтушенко (он был ее мужем) и Вознесенским. Она была великолепной поэтессой своего поколения, драматичной, страстной. Впервые я прочитала ее длинное стихотворное «Сказка о Дожде» в журнале «Vogue». Это метафора, показывающая, как творческий талант разрушает вашу «обычную» жизнь. Русские поэты и поэтессы — преданные существа, они не делят себя между чайным столиком или банковским столом и страницей. В «Сказке о Дожде» женщина получает приглашение на шикарную вечеринку, но Дождь следует за ней, портя ковёр и разбавляя напитки. В моей героине Марине много от Ахмадулиной.

Андрей Вознесенский

Один из поэтов-шестидесятников. Я встретила Вознесенского в Портленде, штат Орегон, когда изучала русский в Рид-колледже — хипстера в чёрной кожаной куртке, путешественника. Как Евтушенко и Ахмадулина, Вознесенский умудрялся балансировать между одобрением правительства и язвительными комментариями в его адрес. Именно это не удавалось Бродскому. Духовный потомок Маяковского, Вознесенский был настоящим битником. Его можно поставить в один ряд с Ферлингетти и Корсо. Я помню, как слушала панк-рокершу из Восточной Германии, Нину Хаген. Она исполняла песню на стихи Вознесенского. Соединила его стих «Антимиры» и свою уникальную музыку. «Антибукашкин, академик и щупает Лоллобриджид».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ