Дэниел Силва: лицо за книгой

Фото: Джилиан Тамаки

Автор остросюжетных романов о Габриэле Аллоне, в том числе последнего «Черная вдова», любит Фрэнсиса Скотта Фицджеральда и назвал своего сына в честь Ника Карравея из «Великого Гэтсби». Но дочь его зовут Лили — «не Дэйзи, не Джордан, не Миртл».

Какие книги сейчас у Вас на ночном столике?
Не отпускай меня Кадзуо Исигуро, Zero K Дона Делилло, Вопрос Финклера Говарда Джейкобсона, Сластена Иэна Макьюэна, «Заплачу любую цену» (Pay Any Price) Джеймса Рисена, Соловей Кристин Ханны, «Под прикрытием» (Undercover) Даниэлы Стил.

Какую великую книгу Вы прочитали последней?
Все, на мой взгляд, «великие» книги я уже перечитал несколько раз. Недавно я читал Лолиту и вновь был восхищен удивительным, страстным и богатым языком Набокова. Только он мог заставить звук открывающегося холодильника звучать как поэзия. Я также перечитал Тихого американца и Конец одного романа Грина. Проза Грина – холоднее и сдержаннее, чем у Набокова, но от этого она не менее великолепна. Потом я с удовольствием прочитал «Материнское воскресенье» Грэма Свифта, Покорность Мишеля Уэльбека, Правду и другую ложь Саши Аранго. «Обратная сторона тишины» Филипа Керра стала отличной компанией во время моего долгого книжного тура этим летом: юг Франции, секс-скандал и Кембриджская пятёрка шпионов (советские агенты в Великобритании, завербованные в 30-х годах XX века в Кембриджском университете – прим.перев.). О, а я упомянул, что Сомерсет Моэм является героем этой книги? Какая же это захватывающая комбинация!

Есть ли у Вас любимый писатель?
Моя любимая книга 1984 Оруэлла. На 2 и 3 местах, очень близко к ней, находятся Тихий американец и Под покровом небес Пола Боулза. Если бы меня попросили выбрать 2 книги, которые мне предстояло бы читать до скончания веков, то я бы выбрал Великий Гэтсби и Ночь нежна. Это прекрасные затягивающие книги. Невозможно устать от такой выдающейся, яркой прозы. Своего сына я назвал в честь Ника Карравея, и, кажется, моя дочь, которую зовут Лили, а не Дейэи, не Джордан или Миртл, любит Фицджеральда даже больше, чем я. Она постоянно перечитывает Ночь нежна и все время зовет меня, чтобы продекламировать несколько абзацев вслух. Боюсь, что это я заразил ее.

Книги каких жанров Вы особенно любите читать? А каких стараетесь избегать?
В основном я читаю интеллектуальную прозу и множество научной литературы, которая мне необходима для создания романов о Габриеле Аллоне. Меня никогда не тянуло к научной фантастике или фэнтези. На самом деле, и я могу сказать это с некоторой долей уверенности, я никогда не читал произведения в стиле фэнтези. Я люблю читать о преступлениях, но судопроизводство и криминалистика заставляют меня скучать. В собственных работах я стараюсь, по возможности, избегать технических приемов и сложной терминологии. Но в современном мире это все сложнее и сложнее сделать.

Каким образом Вы расставляете книги?
Они расставлены по темам, но внутри каждого блока книг есть подсекции, о которых знаю только я. Например, у меня большая коллекция книг, связанных с историей Израиля, сионизма и арабско-израильского конфликта – и это не удивительно, принимая во внимание тот факт, что именно эта тема была основной в моей большой серии книг. Но внутри этой секции есть более мелкие группы книг, касающиеся, например, Саудовской Аравии или Египта. Работы израильского историка Бенни Морриса стоят рядом, так же как и книги об истории израильских спецслужб. Другие крупные секции моей библиотеки посвящены книгам о Холокосте и его последствиях, о Второй мировой войне – с прицелом на работу немецких и союзнических секретных служб, о Ватикане и Римской католической церкви, о всемирной войне с терроризмом и войне в Ираке. У меня есть экземпляры всех серьезных книг, когда-либо написанных о британских спецслужбах и деятельности Кима Филби. А недавно я перечитал их все в рамках подготовки к написанию нового романа.

Моя коллекция художественной литературы упорядочена по авторам. А как же иначе это можно сделать? Но сейчас она уже вышла за пределы книжных полок и потихоньку начинает завоевывать пространство на полу в моем офисе. Скоро у меня не останется места для работы.

Думаю, что я мог бы читать и электронные книги, но меня они никогда особенно не интересовали. Может ли книга по-настоящему быть книгой, если это не книга?

Что удивительного мы могли бы найти на Вашей книжной полке?
Несколько книг Сидни Шелдона, которые я люблю, но за что мне немного стыдно. Рядом стоит полная коллекция работ великого Доминика Данна, которого уже нет с нами. Я знаю, что Данн тоже был поклонником Фицджеральда, но что-то мне подсказывает, что и на него Сидни Шелдон оказал некоторое влияние.

Какая книга из тех, что Вам дарили, самая лучшая?
Мэрилин Даксворт, мой бывший издатель в Путнаме, подарила мне первое издание Нашего человека в Гаване, занимающее почетное место на моей полке. У меня также есть книга Там, где живут чудовища Мориса Сендака с подписью автора. Он там нарисовал одного из своих известных персонажей. Боб Вудворд был так добр, что подарил мне свои книги из серии «Буш на войне» (Bush at War) с автографом. Эти книги – одни из моих самых ценных владений. Я только надеюсь, что больше не возникнет поводов писать подобные книги.

Кто Ваш любимый герой/героиня книг? А кто любимый злодей или антигерой?
Мой собственный герой, Габриэль Аллон, довольно пуританский персонаж, у которого нет настоящих личностных недостатков. Конечно, он одиночка и убил довольно много людей, но большинство из них смерти заслуживало. Поэтому когда я читаю сам, то мне импонируют герои и ключевые персонажи немного более несовершенные и уязвимые. Я обожаю Мэкона Лири, тяжело переживающего смерть сына странствующего писателя в книге Энн Тайлер Турист поневоле, Барли Блэр, пьяницу-писателя, ставшего шпионом в Русском доме Джона Лё Карре, и Грэди Триппа, изобретательного профессора литературы, одурманенного марихуаной, из Вундеркиндов Майкла Шейбона. Я предпочитаю антигеров, нежели злодеев, особенно когда они еще и являются повествователями выдуманной реальности. Гумберт Гумберт Набокова, являющийся возможно самым несчастным законным опекуном в западной литературе, — это золотой стандарт. Я также люблю неизвестного рассказчика в «Ущербе» Жозефины Харт, который так замечательно описывает собственное разрушение, и ядовитую лондонскую школьную учительницу Барбару Коветт, являющуюся рассказчиком в Хронике одного скандала Зои Хеллер. И как же не сказать об одном из самых коварных когда-либо созданных злодеев, Томе Рипли Патриции Хайсмит.

Каким читателем Вы были в детстве? Какие детские книги и авторы Вас больше всего захватывали?
Мои родители были школьными учителями, поэтому в нашем доме было много великолепных книг. Кроме того, мама с папой постоянно читали. Могу сказать, что когда я вспоминаю маму, она представляется мне свернувшейся калачиком на диване и с книгой в руках. Меня можно назвать и сильным, и слабым читателем. Имею в виду, что я читал и литературные произведения, и довольно дрянную коммерческую литературу. Но это помогло мне сформировать свой собственный стиль, когда я сам начал писать. Моей любимой книгой в детстве была Дорогу утятам! Роберта Макклоски. Когда я был в 4 классе, учительница читала нам вслух Гроздья гнева после ланча каждый день. Джон Стейнбек зародил во мне желание стать писателем.

Представьте, что Вам необходимо организовать ужин для литераторов. Каких трех писателей, современных или из прошлого, Вы бы пригласили?
Гора Видала и Нормана Мейлера. И еще Уильяма Фрэнка Бакли, который стал бы рефери между ними. Я думаю, что поставил бы на стол бумажную посуду и пластиковые приборы, чтобы избежать лишнего кровопролития.

Какая из написанных Вами книг самая любимая или самая значимая?
Этот вопрос мне часто задают на автограф-сессиях, и мой ответ всегда один. Убийство в Вене, четвертый роман о Габриеле Аллоне, всегда будет моим любимым. В нем представлено вымышленное признание матери Габриэля о Холокосте. В нем она описывает свое участие в марше смерти из Аушвица в январе 1945. Перед написанием романа я проводил часы за исследованием настоящих свидетельств в Яд ва-Шеме (Израильский национальный мемориал Катастрофы (Холокоста) и Героизма — прим.перев.), подлинных документов: хрупких тонких листов на идише. Держать эти воспоминания в руках было поразительно. Профессор одного престижного университета, занимающийся изучением Холокоста, сказал мне недавно, что «Убийство в Вене» была в его учебной программе, и что он использовал кульминацию романа — прогулку по улицам современной Треблинки, в качестве учебного пособия. Мне, как автору, никогда не приходилось слышать лучшей похвалы.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ