Как Курт Воннегут встретился с Норманом Мейлером в легендарном «Адском городе» Кейп-Кода

Провинстаун был местом очарования, света и искусства. Но была и темная сторона литературной жизни.

«Адский город. Это прозвище идеально подходит этому месту», — сказал Норман Мейлер , глядя на Лонг-Пойнт и гавань Провинстауна из кабинета на третьем этаже своего дома в восточной части Коммершл-стрит. Сидя за своим столом, он также мог любоваться первозданным видом на памятник Пилигриму, гранитную башню высотой 252 фута, возвышающуюся вдалеке, словно колоссальный часовой.

Для Мейлера город в июле был «красочным, как Сен-Тропе в субботу утром, и таким же грязным, как Кони-Айленд вечером в воскресенье».

Но сейчас была осень, и листья были мертвы. Город тоже был мертв.

Мейлер только что вернулся из Чикаго, и он был совсем один в своей кирпичной крепости площадью 5800 квадратных футов с пятью спальнями, стоящей на более чем ста футах береговой линии. Беверли Бентли, его четвертая жена, ушла. Она чувствовала себя изолированной и скучающей и не могла выдержать здесь еще одну зиму. Мейлер скучал по ее теплым прикосновениям и аромату ее готовки. Беверли готовила блюдо из грибов, фаршированных дюкселями, за которое можно было умереть. Теперь писателю придется самому постоять за себя.

В отличие от Воннегута , Мейлер работал от руки и в лихорадочном темпе. В течение следующих восемнадцати дней он записывал свои воспоминания и наблюдения с обоих партийных съездов в желтых блокнотах. Всего пятьдесят тысяч слов, которые были добавлены к двадцати пяти тысячам слов, которые он уже записал на бумаге. Его секретарь, Сэнди Шарлебуа Томас, должна была напечатать их и отправить редактору. Мейлер проводил за своим письменным столом от двенадцати до четырнадцати часов в день, и его ассистенту было почти невозможно угнаться за автором. Она понимала, почему большую часть своих произведений он писал именно на Кейп-Коде, а не в Нью-Йорке.

«Твоя привязанность к этому месту восходит к написанию здесь «Обнаженных и мертвых», — сказала она ему. «Птаун — твой духовный дом. Он воплощает в себе великую природную красоту, качество света и невероятное зло».

Мейлер знал, что она имела в виду. Несмотря на то, что он был окружен всеми чарами и искусством, которые олицетворяли жизнь в Провинстауне, именно тьма влекла его туда.

Опасность и обман текли по венам этого места. Когда благочестивые пилигримы впервые бросили якорь в гавани Провинстауна после бегства от религиозных преследований со стороны англиканской церкви, а затем в изгнании в Голландии, они украли кукурузу у племени Памет, прежде чем подписать Мэйфлауэрское соглашение, вернуться на свой корабль и отправиться на восток вдоль залива Кейп-Код, чтобы основать постоянное поселение в Плимуте.

Позже этот район кишел пиратами, китобоями, контрабандистами и охотниками за луной, которые заманивали корабли на гибель, поднимая ночью фонари высоко над дюнами, убеждая капитанов кораблей, что впереди маяк и безопасная гавань. Корабли терпели крушение на постоянно меняющихся отмелях, а луноходы крали их груз и время от времени перерезали глотки всем выжившим на борту. Уловка срабатывала только в безлунные ночи, и эти преступники проклинали луну, если ее сияние мешало их планам. Хеллтаун был поселением к югу от гавани Хэтчс с примерно тридцатью жилищами: ночлежками, тавернами и борделями. Когда капитана дальнего плавания спросили, почему это место называется Хеллтаун, он проворчал: «Из-за того, что там творится ад».

Это было место для тех существ, выплюнутых на песок, которых море не хотело, и, по словам дяди Бенджамина Франклина, оно также пришло с морским чудовищем.

Мейлер положил карандаш на деревянный стол и провел рукой по подбородку без усов.

«Может, пора отрастить еще одну козлиную бородку», — сказал он вслух.

У него были волосы на лице несколько лет назад, когда он жил в Гринвич-Виллидж. Теперь он был средних лет в костюме, с галстуком. Он любил Провинстаун, но большинство горожан не любили его в ответ, по крайней мере, больше. Владельцы таверн называли его угрозой, особенно сейчас, в межсезонье, когда он, спотыкаясь, входил и выходил из баров на Коммершл-стрит и затевал драки со всеми, кто смотрел на него косо. Местные жители устали от того, что они называли «ударом головой Мейлера», который писатель быстро применил к своим врагам. Многие считали его бастардом. Он подходил Хеллтауну.

Начальник полиции Чейни Маршалл хорошо его знал. Их первая стычка произошла почти десятью годами ранее, когда Мейлер и его вторая жена Адель сдали в аренду Хоторн-Хаус для себя и двух своих маленьких детей. Это было вскоре после часа ночи 9 июня 1960 года, когда Мейлер, спотыкаясь, возвращаясь домой из двух местных забегаловок, «Aceof Spades» и «Atlantic House», закричал: «Такси, такси!» к проезжающей патрульной машине. Адель велела мужу замолчать и назвала его дураком. Машина остановилась, из нее вышли двое полицейских и попросили писателя двигаться дальше.

— Я уйду, когда ты уйдешь с моей дороги, — пробормотал Мейлер.

Услышав это, полицейские схватили его и затолкали на заднее сиденье своей машины.

— Адель, ты мой свидетель, — закричал он. «Я не сопротивляюсь аресту».

Мейлер молчал, чтобы быстро добраться до полицейского участка. Офицер португальско-американской полиции, известный как «Кобра», вытащил его из машины и толкнул по тротуару. Упрямый и пьяный писатель потребовал войти по собственному желанию. Это требование вызвало драку на ступеньках с Коброй. Мейлер пригнулся, развернулся, поскользнулся, заблокировал и уклонился от продвижения офицера, пока дубина не обрушилась ему на голову, открыв рану, на закрытие которой уйдет тринадцать швов.

— Хорошо, теперь ты счастлив? Я истекаю кровью, — прорычал Мейлер.

Вскоре после того, как он протирал рану полотенцем в своей камере, он вступил в словесную перепалку с шефом Чейни Маршаллом.

— Я мог бы победить этих двух твоих игрушечных полицейских, и ты это знаешь, малыш.

«Слушай, мальчик, я мог бы взять тебя одной рукой», — парировал начальник.

«Может быть, вы могли бы, а может быть, и нет, но на этот раз вы выбрали не того. Вы, полицейские, привыкли иметь дело с людьми, которые не могут себя защитить. Ну, я писатель, и я знаю, как использовать слова, и, черт возьми, я буду их использовать».

Адель принесла пятьдесят долларов наличными в полицейский участок и выручила его.

Обвинение было пьяным и хулиганским, и должен был состояться суд с Мейлером, выступающим в роли его собственного адвоката.

В это время писатель получил большую поддержку от своих соседей по Птауну. Шеф Чейни Маршалл надавил на деревню, и горожане взбунтовались. Он уже арестовал Франца Клайна, художника-абстрактного экспрессиониста, за прослушивание пластинок поздно ночью.

Во время однодневного судебного разбирательства Мейлер вызвал к трибуне офицера Уильяма Сильвию, полицейского, известного как «Кобра». У Мейлера был длинный список вопросов для него.

— Ты знаешь, что означает Кобра?

«Вебстер определяет это как «любую из нескольких очень ядовитых азиатских и африканских змей» ...

«Знаете ли вы, что люди в этом городе верят, что у них есть запугивающая и жестокая полиция...Вы знаете, что здешнюю полицию называют гестапо?»

Судья отбросил эти вопросы прежде, чем они успели слететь с уст Мейлера. Тем не менее, писатель сделал все возможное, чтобы взволновать свидетеля.

— Ты схватил меня за руки сзади, не так ли, Кобра?

После сурового возражения судьи Мейлер нанес еще один апперкот.

«Вам когда-нибудь снятся плохие сны о насилии?» — спросил он офицера Сильвию.

«Возражение!»

Затем Мейлер выступил в свою защиту. «У меня скверный характер, — сказал он судье. «Может быть, они думали, что я опасен. Я был дерзкими высокомерным».

Но он настойчиво отрицал, что мог напиться только от четырех коктейлей, и уж точно не был, по его мнению, дебоширом перед полицией.

Судья разделил вердикт, объявив при полном зале суда, что писатель виновен в пьянстве, а не в хулиганстве. Он также раскритиковал Шефа Маршалла за действия его офицера Сильвии.

«Вы, полицейские, слишком тонкокожи», — предположил судья. «Здесь приходится иметь дело с множеством дачников, но нельзя грубить человеку, потому что он говорит что-то, что тебе не нравится».

Мейлер заявил о своей победе и отпраздновал это с несколькими чопорными людьми на улице в таверне «Old Colony».

Такой цирк был типичен для Мейлера. Он был известен своими диковинными выходками не меньше, чем своим авторством. Писатель считал себя прямым наследником Эрнеста Хемингуэя, своего героя, покончившего с собой в 1961 году. И все же Мейлер не хотел, чтобы его творчество было омрачено его личными проступками. Во время работы над книгой, которая впоследствии будет называться «Майами и осада Чикаго», он узнал, что «Армии ночи» получили Пулитцеровскую премию и Национальную книжную премию. Всегда уставший от удачи, Мейлер кричал: «Gotthelf uns vor dem bösen Blick!» — «Боже, защити нас от дурного глаза».

Новость о похвалах Мейлера быстро распространилась по литературным кругам и достигла писательской студии Воннегута в Барнстейбле.

«Норману все дается так чертовски легко», — проворчал Воннегут. Он относился к успеху дебютного романа Мейлера «Обнаженные и мертвые» с оттенком пренебрежения. Мейлеру было двадцать пять лет, когда книга была опубликована в 1948 году, и за первые три месяца было продано поразительное количество экземпляров — двести тысяч. Когда в 1943 году его призвали в армию США, Мейлер задался целью написать, по его словам, военный роман. Он находился на Филиппинах и работал машинистом, проводником и поваром. Он также выезжал в патрули, как признался третьим самым паршивым парнем во взводе из двенадцати человек. Этот опыт подпитывал его творчество, и это сочетание привело к созданию шедевра.

Совокупный объем продаж коллективных произведений Воннегута был намного меньше, чем у знаменитого романа его соперника. Воннегуту нужно было очистить свой разум, иначе он погрузился бы в депрессию, и письмо не пришло бы. Он провел большую часть своей взрослой жизни, парируя и уклоняясь от своих самых темных мыслей. Депрессия была чем-то, что Воннегут унаследовал от своей матери, Эдит, которая проглотила слишком много снотворного, передозировала его и умерла в своей постели, когда ей было пятьдесят шесть лет.

Ее старшему сыну сейчас было сорок шесть лет, он выглядел намного старше и погряз в творческой и финансовой нищете. Дилерский центр Saab обернулся катастрофой, а Воннегуту нужно было одеть и накормить пятерых детей. У него и его жены Джейн, его одноклассницы с детского сада, было трое детей, в том числе Эди-подросток. Они также усыновили двух племянников Воннегута после того, как его сестра Алиса умерла от рака в 1958 году, всего через два дня после того, как ее муж Джеймс погиб в железнодорожной катастрофе.

Воннегут давно отказался от экономической безопасности, когда он бросил свою работу публициста в «General Electric» в Скенектади, штат Нью-Йорк, чтобы осуществить свою мечту стать писателем на Кейп-Код.

«Не бросай своюработу и посвяти себя написанию художественной литературы, — посоветовал ему один наставник. — Я не доверяю жизни фрилансера. Это тяжело».

Но Воннегут сделал именно это, несмотря на непрерывный поток писем с отказом, в том числе от редактора «Esquire», который критиковал рассказ, представленный Воннегутом следующим образом: «Не поразительный сюжет. Чрезмерно драматизировано — не на нашем уровне интереса».

Когда ему удалось продать один из своих рассказов, денег не хватило, чтобы купить колоду бейсбольных карточек. Вместо того, чтобы спрятать деньги, он и Джейн отпраздновали это, устроив для своих друзей большую вечеринку с обильной едой и напитками, только чтобы на следующий день вернуться к простым хлопьям.

Как и пилигримы, Воннегут выбрал Провинстаун в качестве своего первого места посадки, когда прибыл на Кейп-Код в 1951 году. Он и Джейн сняли крошечный, крытый гонтом домна Коммершл-стрит, недалеко от того места, где когда-то работал писатель Джон Дос Пассос. Дом, построенный на старой пристани, разрушенной огнем, льдом и морем. Провинстаун также был домом для лауреата Пулитцеровской премии драматурга Юджина О'Нила, который написал «Анну Кристи» в «Masonic Place» и какое-то время жил на спасательной станции, спрятанной в дюнах, похожих на Сахару.

Вскоре после их прибытия Джейн Воннегут столкнулась на улице с молодым Норманом Мейлером и представилась. «Мой муж тоже писатель, — сказала она. — Я бы очень хотела, чтобы вы с ним познакомились».

Двое мужчин собрались за коктейлями, и Джейн нашла Мейлера «хорошим парнем». Мейлер не думал дважды об этой встрече; однако это был поворотный момент для Воннегута. Мейлер был боксером, но именно Воннегут оценил его как бойца во время взвешивания перед чемпионским боем. Физически Мейлер не впечатлил. Он был невысоким, с кудрявыми волосами и бочкообразной грудью, а из головы у него торчали уши размером с Дамбо. Но его глаза, эти поразительные голубые глаза, открыли Воннегуту окно в его юношеский гений. Воннегут попытался отогнать мысли о том, что он недостоин внимания Мейлера или его дружбы. Они были более похожи, чем можно было понять, просто взглянув на них, и эта мысль успокоила Воннегута.

«Ты примерно моего возраста, — подумал Воннегут, глядя на Мейлера поверх края своего коктейльного бокала. —  Ты был пехотным рядовым с высшим образованием, как и я. Но ты стал мировой фигурой, потому что опубликовал свой великий военный роман. Но у меня есть своя история, которую я хочу написать».

Следующие два десятилетия Воннегут останавливался и начинал свой дрезденский роман. Роман дорого обошелся ему в деньгах, беспокойстве и времени. Это было осенью 1968года, и Воннегут, по его словам, «разорился, перестал печататься и у него было много детей».

Что-то должно было произойти для него быстро. Он сосредоточил свое внимание на сабле Люфтваффе — сувенире с войны, — стоявшей вертикально в углу его письменного сарая с позолоченной церемониальной ручкой, и вернулся к работе над редактированием «Бойни номер пять». 

Кейси Шерман

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ