Юрий Рытхэу уже довольно давно принадлежит к числу наиболее почитаемых мною писателей. Знакомство с его творчеством я начал в свое время конечно же со знаменитого романа "Сон в начале тумана", который с тех пор прочно прописался в десятке моих любимых литературных произведений, прочитанных со времени регистрации на Лайвлибе. Позднее познакомился я и с другими произведениями, созданными Рытхэу еще в советское время, и даже букинистический - изданный в далеком уже 1981 году - двухтомник писателя на Озоне приобрел. В 2013 году в том же интернет-магазине совершенно неожиданно объявились книжечки небольшого формата, изданные лет за десять до того журналом "Звезда" специально для Чукотки при поддержке местной администрации. К ситуации с постсоветским изданием книг Юрия Рытхэу мы еще вернемся, а пока лишь скажу, что тогда среди уже известных мне произведений этого автора я увидел два, созданных в конце 90-х годов и до того не издававшихся, а именно "Чукотский анекдот" и "Скитания Анны Одинцовой". Конечно же пройти мимо такого сокровища я не мог, и эти книги были мною немедленно приобретены. Впрочем, знакомство с первой из них превратилось в разочарование, видимо потому, что уж больно высокую планку автор задал в своих более ранних произведениях. То есть сейчас не могу про нее ничего сказать - ни хорошего, ни плохого, даже довольно смутно помню о чем она. Естественно такое впечатление не могло в итоге не сказаться и на моих видах на второе произведение, которое я попросту задвинул в ящик, с надписью "Долгий", намереваясь, впрочем, при случае к нему еще вернуться. Случая, как оказалось, пришлось ждать целых десять лет, и не последнюю роль здесь сыграл тот факт, что, имея минимальное представление о затронутой в книге теме и столкнувшись за это время с рядом конъюнктурных поделок на тему нашей не столь давней истории, я начал опасаться, что и в случае данного произведения, меня ждет нечто похожее, и поэтому продолжил отодвигать знакомство с ним на все более поздние сроки.
Лишь после того, как я не так давно осилил роман Еремея Айпина "Божья матерь в кровавых снегах", мой внутренний голос сказал мне: всё, пора, берись, наконец, за эту книгу Рытхэу, ты теперь все в этой жизни видел - хуже уже точно не будет.
Здесь считаю необходимым сделать небольшое лирическое отступление. Не нужно думать, что десять лет ожидания встречи с данной книгой, прошли для меня впустую. За это время я успел познакомиться с двухтомной монографией крупнейшего отечественного этнографа Владимира Тан-Богораза "Чукчи", которая являлась итогом его многолетних исследований в регионах русского и американского Севера. Добавлю еще, что эта работа впервые увидела свет на английском языке в 1904 году - в то время, когда Тан-Богораз работал куратором этнографической коллекции Американского музея естественной истории, что способствовало стремительному всемирному признанию данной монографии, как наиболее фундаментального труда по этнографии и мифологии чукчей. В данной рецензии я воспользуюсь цитатами из нее, которые в отличие от цитат из рецензируемой книги, буду убирать под спойлер, чтоб не создавать путаницу.
Кроме того не так давно мне на глаза попалась посвященная поздним сочинениям Юрия Рытхэу давнишняя статья " Апокалипсис по-чукотски" некоей Евгении Петровны Щегловой, 1951 г.р., подвизающейся в наши дни обозревателем в интернет-журнале "Континент". Некоторые тезисы из этой статьи госпожи Щегловой мы тоже обсудим в данной рецензии.
Ну, и последняя ремарка на всякий случай.
Если вы дочитали до этого места, то я хотел бы вас предупредить, что поскольку рецензируемое произведение изобилует натуралистическими подробностями, то и вашему покорному слуге от их упоминания никуда не деться, а следовательно дальнейшее чтение не рекомендуется каким-либо образом совмещать с приемом пищи.
Итак, а теперь, перейдем к собственно книге.
Яранга, которую мы потеряли
21 июня 1947 года в Уэлен на Чукотке прибывает в недавняя выпускница Восточного факультета Ленинградского университета, а ныне аспирантка Института Этнографии Академии Наук Анна Одинцова, в совершенстве владеющая чукотским языком. Официальная цель поездки - изучение обычаев и фольклора чукчей для кандидатской диссертации. Но очень быстро читатель узнает, что не это ее основное стремление. Молодой девушке на самом деле не дают покоя лавры Маргарет Миид, в двадцатые годы двадцатого века изучавшей сексуальную жизнь и сексуальные нравы местных жителей на островах Самоа в Тихом океане. Причем в отличие от своей американской предшественницы, Анна хочет не просто фиксировать всё со стороны, а, как и положено ученому, подкрепить свои изыскания личной практикой.
Ей уже видится в мечтах, как о своем опыте и подвигах на этом фронте она будет рассказывать с трибуны Академии Наук маститым ученым...
Вот что хотите со мной делайте, но здесь все-таки видится мне некоторая натяжка, которую я проиллюстрирую цитатой из Маршака.
Отец
Отвечает,
Вздыхая.—
Ты не в Чикаго,
Моя дорогая.
С другой стороны автор имеет право на вымысел, а в данном случае это важный сюжетообразующий момент, так что предлагаю просто закрыть на это глаза, иначе все дальнейшее не имеет смысла.
Еще добавлю, что чукчи исстари делились на оленных и береговых(приморских). Так в романе "Сон в начале тумана" читатель знакомится с жизнью именно береговых чукчей, промышлявших охотой вдоль морского побережья. Напротив, действие романа "Скитания Анны Одинцовой" разворачивается среди чукчей оленных.
На пути к желаемой цели Анне удается доаольно быстро женить на себе молодого чукчу Таната, который по стечению обстоятельств оказывается сыном богатого оленевода Ринто.
Пикантность всей ситуации придает еще тот факт, что у новоиспеченного мужа к этому моменту уже была предопределенная ему невеста -дочь другого богатого оленевода - чукчанка с русским именем Катя, которую он просто оставляет побоку.
Вскоре в тех же краях Советская власть начинает процесс коллективизации, то есть в первую голову попросту национализацию огромных оленьих стад, принадлежащих немногим богачам.
Чтобы спасти от отчуждения свою собственность, а это несколько тысяч голов, Ринто, который к тому же еще и шаман, принимает роковое решение - увести стадо и самому уйти в отдаленные районы вместе со своей семьей, а по сути это не одна, а три семьи, живущих в двух ярангах, так как оба его сына уже женаты.
Танат с Анной делят ярангу с родителями. И здесь поражает с какой быстротой и легкостью с Анны слетает лоск цивилизации: она может теперь месяцами не мыться, не носить нижнего белья (да и какой в нем смысл, если сменить его нет возможности), отправлять естественные надобности в общей компании все в той же яранге (ибо на морозе это, как не трудно догадаться, чревато) , заправски щелкает расплодившихся на ней вшей и так далее.
Судьбе было угодно, чтобы через некоторое время к кочевью Ринто присоеднилась Катя и ее мать, потерявшие не только оленье стадо, но и главу семьи Тонто, которого в ходе конфликта из-за отчуждаемых оленей застрелил представитель НКВД эскимос Атата. Вообще отношения эскимосов и чукчей, да и вообще чукчей с соседями, эта отдельная тема. Чукчи исторически считались едва ли не самым воинственным народом из местных, набеги на более мирных оседлых коряков считались нормальной практикой. Впрочем до пришедших в их края в середине восемнадцатого века казаков, безжалостно убивавших их самих без счета, им было далеко. Кому интересно, в интернете полно картинок чукчей в воинских доспехах, я их тут приводить не буду, посколько к рецензируемой книге они отношения не имеют. С эскимосами чукчи тоже враждовали, пока не было установлено в некотором роде перемирие, главным образом для торговли. Да и перемещались оба народа довольно свободно из Азии в Америку и обратно, не признавая никаких границ. Впрочем, как мы уже знаем из романов Шевредина, в Средней Азии ситуация была похожей. Племена и там свободно кочевали через границу. До поры до времени, естественно. В общем пришли специально подготовленные люди и объяснили, что в Большом мире напридумывали разных государств, и ходить из одного в другое теперь нельзя.
Но вернемся в событиям романа.
Появление молодой Кати в семье Ринто поначалу путает все карты. Старый шаман настаивает, чтобы Танат вспомнил, что та была его невестой, и взял ее себе второй женой. Тот сопротивляется, поскольку во-первых успел "приобщиться к цивилизации", окончив семилетку, в том числе отучившись три года в интернате в Уэлене, во-вторых ему было известно отношение тангитанок (тангитанами чукчи называют чужаков, главным образом, европейцев, а себя, соответственно, чаучу, что значит "богатый оленями"), к каковым он относил и свою жену Анну, к такой перспективе. Но, вопреки его ожиданиям она, для которой такой поворот открывал широкие возможности для реализации ее исследовательских планов, к идее отнеслась едва ли не с восторгом. В итоге чукотский ménage à trois состоялся, хотя Танат и чувствовал себя по ночам первое время не слишком уютно, находясь между двух женщин, тела которых покрыты приличным слоем кожного сала - нет-нет, не потому что сало, а потому что тех двое.
В этом месте нужно сказать, что многоженство у чукчей не было чем-то экстраординарным, хотя и массовым оно тоже не было. Вот как об этом пишет Тан-Богораз:
Владимир Тан-Богораз. ЧукчиЧукчи в большинстве случаев моногамны. Однако в некоторых местностях не менее трети всех браков, а возможно, и больше того, полигамны.
Оленные чукчи выставляют чисто экономические причины своего многоженства: «Если я владею одним стадом, мне нужен один шатер и одна жена, однако если у меня два стада, я должен иметь два хозяйства и по женщине в каждом из них». В этом объяснении заключается большая доля истины. Многие богатые оленеводы, имеющие по два и больше стад, имеют жен по числу стад. Так, например, Əttьgьn, о котором я уже говорил, имел два стада и двух жен. Ejgeli, на реке Олое, о котором я также упоминал, был хозяином четырех стад и такого же количества жен. За каждым стадом присматривала отдельная жена. Omrelqot, также на реке Олое, имел три стада и трех жен. Однако многие не менее богатые оленеводы имеют только одну жену. Им помогают присматривать за другими стадами сыновья, зятья, братья и прочие родственники. С другой стороны, многие чукчи, имеющие только одно стадо, имеют двух жен и больше. Все они живут на одном стойбище. При составлении переписи оказалось, что число мужчин, имеющих двух и больше жен, доходит до пятнадцати процентов из общего числа женатых людей, а в некоторых областях — даже до двадцати пяти процентов. В то же время число богатых оленеводов, имеющих два стада и больше, едва достигает трех процентов.
Наступившая беременность Анны, еще больше возвышает ее над второй супругой Таната, которая воспринимает всё происходящее достаточно неприязненно.
Поскольку тема деторождения выходит таким образом на первый план, процитирую труд Тан-Богораза по этому поводу
Владимир Тан-Богораз. .ЧукчиРоды у чукотских женщин происходят легко. Обычай строго запрещает чукчанкам стонать во время родов или вообще вслух выражать страдание. Равным образом не допускается помощь других женщин. Женщина, разрешившись от бремени, сама совершает все необходимое для себя и для новорожденного. Она сама отрезает пуповину и выбрасывает послед {Помощь, которую чукотская женщина могла бы получить при родах, вообще такова, что по большей части лучше бы обходиться без нее. У северных якутов и даже у обрусевших туземцев и у русских, если страдания при родах слишком продолжительны, особенно при первых родах, повитуха часто берет тяжелый ящик и острым ребром его давит живот роженицы, стараясь таким образом выдавить ребенка.}.
<...>
На Тихоокеанском берегу среди приморских чукоч одна женщина имела 13 детей (7 живых и 6 мертвых), другая -- 11 (3 живых и 8 мертвых), одна -- 9 (5 живых и 4 мертвых) и т. д.
<...>
Новорожденные дети, правда, в случае смерти матери часто подвергаются удушению. Их относят вместе с матерью на место погребения, но это делается потому, что чукчи считают невозможным воспитать новорожденного ребенка без матери. Приходилось слышать о женщинах, только что разрешившихся от бремени, которые, почувствовав себя очень плохо, душили своих детей в жертву духам.
Впрочем в романе Рытхэу Анне при родах помогает свекровь, и завершаются они для матери и ребенка вполне благополучно, хотя последний и проживет после этого недолго. Ситуация, когда первая же болезнь - вдали от хоть какой-то, но цивилизации - становится для новорожденного смертельной, вполне понятна и где-то даже предсказуема. Шаманский обряд тут помочь не в состоянии.
Приведенные выше этнографические свидетельства не должны создавать ложный образ чукчей, как людей, чуждых жалости и сострадания. Да, их мир был жесток, но прежде всего здесь нужно осознавать, что образ жизни народов, постоянно находящихся в борьбе за свое существование, не может не быть подчинен интересам сохранения племени, а не отдельных его членов. Выживали лишь те женщины, организм которых был предрасположен к легким родам, обязательным условием для выживания ребенка являлось наличие способной заботиться о нем матери и так далее. Сюда же можно отнести и обычай удушения ставших обузой стариков-родителей, который упоминается в романе(в том ключе, что, советская власть за это судила), и который довольно подробно описывает Тан-Богораз. Принять всё это нам сейчас вряд ли реально. но можно попробовать хотя бы постичь причины, которые вынуждали тогда чукчей идти на столь крайние меры . Кроме того, Тан-Богораз периодически подчеркивает, что по меньшей мере часть подобных проявлений была присуща не одним только чукчам. Тот же инфантицид (детоубийство) был распространен в дореволюционное время практически повсеместно, в том числе и в среде русских крестьян.
К тому же Тан-Богораз приводит и свидетельства подлинного альтруизма, проявляемого чукчами:
Владимир Тан-Богораз. Чукчи Во время больших голодовок русские жители Колымского и Анадырского округов до последнего времени получали помощь от соседних чукотских оленеводов, которые убивали иногда несколько сот оленей и отдавали их голодающим за самую незначительную цену или просто даром.
Дальнейшее действие романа разворачивается как бы в двух плоскостях. Во-первых, это жизнь Анны после потери ребенка. Тесть останавливает на ней свой выбор, как на преемнице его шаманских знаний, поскольку не без оснований считает своих сыновей к этому делу непригодными.
Во-вторых, это идущий по следу беглецов представитель власти - эскимос Атата. Эта линия выписана превосходно, заставляя вспоминать лучшие приключенческие романы Джеймса Оливера Кервуда, в первую очередь с похожей коллизией, то есть когда пограничная стража преследует аутло, являющегося главным героем книги. С одной стороны очевидно, что симпатии читателя обречены быть на стороне последнего, но и от понимания того, что закон проиграть не может, читателю тоже никуда не деться. И здесь я еще раз похвалю Рытхэу за то, как он справился с этой ситуацией. Вообще должен сказать, что вопреки моим опасениям, автору удалось на протяжении всего повествования не избежать скатывания в клишированную постсоветскую прозу, хотя почти на каждой сюжетной развилке такие возможности у него были. Но вытянул, нигде не сорвался, обойдя все ловушки, и это дорогого стоит.
Думаю, что теперь самое время подвести промежуточный итог всего вышеизложенного.
В романе "Скитания Анны Одинцовой" автор по моему мнению берет и как бы выворачивает наизнанку сразу два произведения. Во-первых , это его же роман "Сон вначале тумана", где одну ярангу делили двое мужчин и одна женщина, впрочем без каких бы то ни было шокирующих для неподготовленного советского читателя подробностей, да и разрешается там эта коллизия довольно быстро. В "Скитаниях Анны Одинцовой" ситуация диаметрально противоположная - один мужчина и две женщины. Во-вторых, это написанный в 1947-48 годах(вот ведь совпадение дат!) роман учителя Юрия Рытхеу - писателя Тихона Семушкина "Алитет уходит в горы", где чукотская беднота противопоставлена местному богатею Алитету. И опять же здесь Рытхэу поворачивает картину на сто восемьдесят градусов: все происходящее мы видим глазами условного "Алитета" или людей, стоящих на его стороне. Вот этот прием как раз не новый, а в постсоветское время вообще ставший расхожим, ибо нынешнему читателю куда приятнее отождествлять себя с богатеями и условной красивой жизнью, чем чувствовать себя вместе с героями книги униженным и оскорбленным, пусть последнее даже и ближе к его собственным реалиям.
Но опять же, это сугубо его, Рытхэу, авторское право и ничего предосудительного в таком подходе я не вижу.
Путешествуя вместе с героями романа по просторам Севера, читатель близко знакомится с повседневной жизнью чукчей,для выразительного описания которой автор не жалеет художественных средств. Хотя, нужно быть готовым, что многие моменты здесь могут показаться, мягко говоря, необычными.
Так, например, при чтении книги вы узнаете, что важнейшую роль в чукотском быту играла обычная человеческая моча. Ей находилось самое разнообразное применение, прежде всего для дубления шкур и кож животных. Ее бережно собирали и хранили для выдержки в открытых берестяных сосудах в углу мехового полога яранги. Понятно, что соответствующий тяжелый запах, стоящий в жилище, первое время буквально сводил Анну с ума, но постепенно она к нему привыкла, как привыкла и к специфическому вкусу вымоченных в этой же биологической жидкости оленьи жил, из которых чукчанки сучат нитки. Более того напиток, получаемый из человеческой мочи настаиванием ее на священном галлюциногенном грибе вапаке, является важнейшим компонентом шаманского действа. Прошу извинить меня за такие подробности, но в книге это действительно важный сюжетообразующий элемент, поскольку посвящение Анны в шаманы помимо ритуального изнасилования ее тестем(тут меня мучает вопрос, а что бы было, если бы он передавал свое дело одному из сыновей?), включало и подробно описанное путешествие ее души под воздействием этого зелья по дальним мирам. Путешествие, надо сказать, смертельно опасное, поскольку не всякая душа после этого возвращается назад. Впрочем главная героиня романа со свойственной ей невозмутимостью выдержит все испытания, выпавшие на ее долю на нелегком шаманском поприще.
Зато к ее счастью Анне не доведется попробовать один из главных чукотских деликатесов - так называемый копальхен (квашеная оленина или моржатина), который, нахваливая, в больших количествах поглощают другие герои книги. Получают сей продукт, оставляя на несколько месяцев в яме под грузом тяжелых камней тушу убитого оленя (у оленных чукчей) или моржа(у чукчей береговых).
После этого извлеченное из под гнета мясо приобретает приятный глазу зеленоватый оттенок, но одновременно крайне неприятный, да чего уж там, просто невыносимый, для тангитанского носа запах гнилого мяса. Вообще существует мнение, что чукчи имеют иммунитет к ядам и токсинам образующимся в ходе подобного процесса ферментирования, а вот для непривычных к такой еде европейцев, она окажется скорее всего смертельной. Ничего невозможного в этом нет, так как сразу на ум приходит книга Юлии Шестаковой "Новый перевал", где она рассказывает об иммунитете удэгейцев к энцефалиту, распространяемому местными клещами.
Значительное место в книге отведено дневниковым записям Анны, имеющим отношение как к научным исследованиям, так и к просто бытовым деталям, да и вообще всему происходящему с ней. Многие ее мысли достаточно спорны, впрочем, не более, чем уже известный нам сам образ ее действий, приведший ее в чукотскую семью. В общем нужно быть готовым к тому, что главная героиня симпатии вызывать не будет, если это для кого-то важно.
Впрочем то же самое можно сказать и про подавляющее большинство героев романа. Понятно, что эскимос Атата - человек по определению малоприятный, но и в семье Ринто из взрослых сочувствие способен вызвать разве что один Танат.
Что же касается создания колхозов и сопутствующей им коллективизации, то очевидно, что Рытхэу здесь старается быть, насколько это возможно, объективным, с одной стороны показывая недостатки, но и не вымазывая всё в черной краске, как это стало общим местом в постсоветское время. Даже само бегство Ринто от Советской власти не воспринимается его близкими однозначно.
Лучше всего это сформулирует в своих раздумьях один из главных героев романа - его сын Танат, у которого была мечта стать учителем.
... Не проплывет на железном пароходе, не проедет на мчащемся сквозь леса и поля поезде, не взлетит на самолете над родной тундрой… Зачем надо бежать от Советской власти, которая обещает все это? Почему нельзя вступить в колхоз и одновременно оставаться оленным человеком? Вот уэленцы поголовно считаются членами колхоза «Красная заря», но не перестали быть морскими охотниками. Во главе байдары остались прежние, самые значительные и умелые звероловы, гарпунеры. После того, как в общий колхозный увэран отделят десятую обязательную часть добычи, остальное делят согласно установленным древним порядкам, и байдарный хозяин получает большую долю. Правда, во главе колхоза поставили малограмотного и нетрезвого Гиу, который хоть и считался главой колхоза «Красная заря», но не имел никакого авторитета в глазах коренных жителей Уэлена, зато умел выступать с речами и важно восседать в президиумах собраний… Может, главное в отцовом неприятии колхоза - не боязнь потерять оленей, лишиться права собственности на них, а нежелание поступиться верой своих предков, отказаться от своего шаманства?
Вторит ему в своих мыслях и его старший брат Рольтыт:
Зачем надо было уходить из Уэленской тундры, убегать в чужие земли? Живут же другие оленеводы и в колхозах. Они как бы отдают собственных оленей в общественное стадо, даже подписывают какие-то бумаги, а на самом деле по-прежнему являются настоящими хозяевами, и все вокруг понимают это.
Собственно, именно этим всё в итоге и закончится: оленей "вернут народу", а самому Рольтыту доверят в колхозе пост бригадира, поскольку "сын за отца не отвечает". Вот только ни ребенка Анны, ни ее погибшего мужа уже будет не вернуть. И, спрашивается, кто в этом виноват?
Вообще, хоть автор в данном конкретном романе этого явно не пишет, складывается впечатление, что сама идея коллективизации не только не вызвала какого-то массового сопротивления у чукчей, но даже en masse была воспринята достаточно благожелательно. На бегство или сопротивление решаются только двое самых богатых оленеводов - Ринто и Тонто, один из которых к тому же шаман, что полностью соответствует картине, изображавшейся в произведениях советского времени. Видимо все так действительно и было. Кто-то из чукчей воспринял нововведения с одобрением, а кто-то к ним приспособился, как следует из приведенных выше цитат.
Удивительного в этом ничего нет. Идеи коллективизма у чукчей были довольно сильно развиты, иногда принимая довольно экстравагантные формы. Так Тан-Богораз достаточно много пишет о распространенных в их среде так называемых групповых браках, объединяющих до десяти супружеских пар. Мужчины, принадлежавшие к такому брачному союзу, назывались «товарищи по жене». Причем одна пара могла состоять в нескольких подобных союзах, что делало такие отношения чрезвычайно запутанными. "В настоящее время групповой брак охватывает почти все чукотские семьи," - добавляет этнограф, а в дальнейшем рассказывает о случаях, когда ему самому предлагали вступить в групповой брак, поскольку было известно, что у него есть русская жена. В романе Рытхэу, правда, о подобной практике ничего не говорится, хотя очевидно, что для Анны участие в подобных отношениях могло бы открыть новые просторы для ее исследовательской деятельности.
Пару слов необходимо сказать и о недостатках книги. Их немного, и они, подозреваю, в основном исходят от стремления хотя бы минимально угодить конъюнктуре "святых девяностых", и при этом не факт, что принадлежат перу самого Рытхэу. Прежде всего, это - несуразица относительно продажи алкоголя. В самом начале изображена сцена, достойная повести "Тарас Бульба", где из приехавшей бочки с зельем одаривают местное население, пока оное не завалится вокруг в самых живописных позах. Вроде как спаивают, правда не очень понятно зачем. Предрасположенность, переходящая в уязвимость, северных народов к алкоголизму известна. В середине же повествования герои пытаются в будний день купить бутылку водки в магазине, но получают отказ, так как продавать ее можно только по выходным и праздникам, а уж ближе к концу мы вообще узнаем о запрете продажи алкоголя в тундре. Вся эта достаточно противоречивая информация вызывает недоумение.
Вообще нестыковки, пусть и не такие большие, в книге присутствуют, как, впрочем, и неряшливые моменты в самом тексте, хотя не так их и много. Поначалу я их для себя отмечал, потом бросил. Просто нужно иметь в виду, что они в книге присутствуют.
Еще один момент, который вызвал сомнение, это ситуация с левиратом, то есть наследованием одним из мужчин рода(как правило братом) вдовы умершего родственника. Обычай этот очень древний и у многих народов связан с выплаченным за женщину калымом, после чего та автоматически становится собственностью рода. В художественной литературе об этом можно прочитать, например,в романе Коптелова о горных алтайцах "Великое кочевье" или книге киргизского писателя Байтемирова "Бунтарка и колдун". Во всех приведенных случаях вдова переходит по наследству к более младшему представителю рода, но никогда к более старшему. О том же самом пишет и Тан-Богораз. То есть по левирату младший брат наследует вдову умершего брата старшего, но никогда наоборот. Другой возможный вариант: племянник становится мужем овдовевшей тетки. В романе же Анна и Катя после смерти мужа должны перейти в качестве второй и третьей жены его брату, что не соответствует самому принципу левирата. Хотя, если не вдаваться в такие детали, то можно и закрыть на это глаза, так как для фабулы это не столь принципиально.
<здесь планировалась еще одна часть, но она вынесена в комментарии из-за ограничения на размер рецензии - 32000 знаков >
Трагедия писателя Юрия Рытхэу
В советское время Юрия Рытхэу издавали много. Ситуация резко изменилась с развалом Советского Союза. Писателя попросту перестали печатать. Это Советы занимались всякой ерундой, вроде развития национальных литератур. Дорвавшимся в одночасье до власти Эффективным менеджерам(тм) такие вещи оказались ни к чему. Им ведь главное пусть даже за полцены продавать нефть и газ, по иронии судьбы добываемых как раз на территории национальных автономий, а все остальное они собрались покупать за бугром. В том числе и литературу. И хотя Рытхэу продолжал писательскую работу с прежней интенсивностью, последняя его книга вышла в 1991 году. Потом последовала очень долгая пауза, длиной практически четверть века. От безысходности писатель начал задумываться об эмиграции в США, но тут Чингиз Айтматов познакомил Рытхэу с швейцарским книгоиздателем немецкого происхождения Люсьеном Лайтисом. И внезапно оказалось, что то, что не нужно нашим Эффективным менеджерам(тм), идет на "ура" в бездуховных Европах. Практически все произведения Рытхэу были в кратчайший срок переведены на немецкий, а также другие европейские языки. Суммарные тиражи книг чукотского писателя перевалили в одной только Германии за четверть миллиона экземпляров. Сам Рытхэу так расскзывал о сотрудничестве с Лайтисом:
В начале 90-х годов он купил права на книгоиздания в ГДР, тогда разрушающейся стране. Сделал из развалин одно из лучших немецкоязычных издательств. Произведения Айтматова (через которого и познакомились, кстати, подписав первое соглашение едва ли не на салфетке) и мои стали для него дебютными. Выпуск моих переводов во Франции, Финляндии, Нидерландах, Италии, Германии, Испании и других странах – с его лёгкой руки. Он, думаю, гордится, что перехватил меня у богатейшего журнала «International geografic»(видимо «National geografic» - ilya68), куда я уже собрался было работать по солидному контракту в комфортных условиях.
Вот так и живем. Рытхэу массово издают в Германии, единственного здравствующего удэгейского писателя Александра Канчуга - в Японии(да еще с переводом на русский язык), в России же или крохи, или вообще ничего.
Можно уже сейчас сделать вывод, что такие замечательные писатели, как чукча Юрий Рытхэу, удэгеец Джанси Кимоко, нивх Владимир Санги, эвенк Алитет Немтушкин и многие другие писатели советского времени, только в ту безвозвратно ушедшую эпоху и могли появиться.
Кроме тех маленьких книжечек, изданных специально для Чукотки(это те, которые "Журнал "Звезда") и две из которых мне посчастливилось приобрести, было одно-единственное издание Рытхэу в 2016 года в полумаргинальной серии "Сделано в СССР"(одним своим названием способной отпугнуть любого правоверного строителя капитализма) издательства "Вече" - сборник из четырех небольших ранних повестей Рытхэу. Было, впрочем,и еще одно издание - самого последнего романа Рытхэу "Под созвездием печали", вышедшее небольшим тиражом в издательстве "Недра", и которое никто не видел, на Лайвлибе даже обложки его нет, как нет ее и в сети - я честно всё перерыл. Я бы его с удовольствием тоже почитал, но по иронии судьбы эту книгу на немецком языке достать сейчас проще, чем на русском.
Горько об этом говорить, но на выход книг - хоть переиздания старых, хоть новые того же уровня - надеяться не приходится. Сколько их появилось за последние тридцать лет? А, как видим, практически нисколько - за означенный период одно-единственное более-менее доступное издание вышло. И это всё. "Они не вписались в рынок". В смысле в отечественный рынок, который гаитянского типа, не вписались. В немецкий, который рынком назвать можно условно, так как он имеет больше общего с социализмом, чем с капитализмом, вполне себе вписались.
И не будет их, этих книг у нас не потому что они того не достойны и уж тем более не потому, что их сегодня не продать - при грамотной рекламе люди стоят в очереди, чтобы подарить свои сбережения "МММ" и заряжают банки с водой перед телевизором. Нет, не по этим причинам. Просто читателю, который воспитан на книгах Юрия Рытхэу и Джанси Кимонко, Тихона Семушкина и Николая Шундика, сложнее продать Книгу Про Милорда Глупого. Да-да, того самого некрасовского, пусть его сегодня и зовут по-иному. Нельзя сказать, что совсем невозможно, но сложнее. При этом количество книг Рытхэу ограничено, а вот Милордам Глупым - имя легион, причем каждый год растут новые, как грибы-мухоморы после дождя. Это вам любой Эффективный менеджер(тм) на пальцах объяснит.
***
В общем, пора подводить итог. Книга однозначно заслуживает прочтения, но вот начинать с нее знакомство с творчеством Юрия Рытхэу, да и вообще с чукотской темой, я категорически не советую. Прежде нужна некоторая подготовка. Лучше всего для этого подошел бы замечательный роман "Сон в начале тумана", потом другие произведения Рытхэу советского времени(а иных вы сегодня и не найдете), опционально по теме можно того же Тан-Богораза почитать, из художественной литературы - Семушкина и Шундика. А уж потом браться за эту книгу.
Добавлю еще, что безмерно рад, что мои опасения насчет книги оказались напрасными. Замечательный писатель Юрий Рытхэу убеждениям своим не изменил, и как был писателем советским, в лучшем смысле этого слова, так им и остался. Весь этот натурализм касательно секса и естественных отправлений, а также критика коллективизации - это всё шелуха, по сути - обязательно-принудительная дань эпохе, когда все писатели бросились наперегонки вставлять это в свои книги, ибо иначе не было шансов быть изданным. Впрочем даже здесь он не перегибает палку, в отличие от многих своих коллег по цеху. Скажу даже больше. Вообще меня при чтении не покидала одна крамольная мысль, а именно, а не показывает ли Рытхэу этой своей книгой им всем кукиш. Уж больно происходящие в романе события напоминают не конец сороковых годов, а "лихие девяностые". Это не эскимос-НКВДшник убивает богатого оленевода, когда тот решится на сопротивление, а братки, пришедшие по беспределу отжимать предприятие, расправляются с его непокорным красным директором. Это не бездари и пьяницы оказались на руководящих колхозных постах, а Эффективные менеджеры(тм) постсоветской эпохи, возглавляемые запойным пьяницей и бездарем, оставили после себя выжженную землю, "чтоб ничего нельзя было восстановить"(с). И наконец, пытается сбежать в Америку не Анна Одинцова, а сам Юрий Рытхэу, в одночасье оказавшийся никому не нужным в своей стране. И как раз в этом и заключается его подлинная трагедия.
Оценку книге снизил за чисто литературные огрехи. Книга не только несколько уступает в художественном плане ранним произведениям Рытхэу, но и имеет шероховатости, которые в былые времена поправляли редакторы. В принципе, если убрать повторы, нестыковки и неоправданные длинноты в описаниях, то из книги можно было бы сделать конфетку. Понятно, что после смерти писателя этим никто уже заниматься не будет.
На этом долгострой завершаю. Рецензия получилась ему под стать, чай десять лет в нее вместились.
