Почему литература и философия так плохо сочетаются?

Сочетание философии и литературы больше похоже на химический процесс, чем на искусство: на выходе получается синтетический элемент, редко встречаемый в природе в стабильной форме. Сэмюэлу Беккету , Альберу Камю и  Урсуле Ле Гуин удалось добиться выдающихся результатов в этой области, однако, как и большинство искусственных соединений, философские произведения отличаются неустойчивостью и токсичностью. Ярким примером тому можно назвать работы Айн Рэнд , чьи объективистские романы похожи на радиоактивные отходы — вещества, опасные для жизни, но обладающие притягательным сиянием в глазах непосвященных. Другими словами, плохие философские произведения — это настоящая угроза.

Антология «Философия через призму научной фантастики» («Philosophy Through Science Fiction Stories»), под редакцией Хелен де Крус, Йохана де Смедта и Эрика Швицгебеля, — это испытание для философской литературы. Как следует из названия, авторы обращаются к жанру, который лучше всего сочетается с философией, поскольку в его основе также лежат гипотезы и мысленные эксперименты. В рассказах антологии рассматриваются вечные философские темы: этика, политическая философия, свобода воли. Однако помимо этого исследуются и новые области нейроэтики и философии физики (которую занимают вопросы вроде «Вытекает ли из специальной теории относительности то, что природа — детерминистское явление?», «Утверждает ли квантовая механика обратное?»).

Антология собрала как философствующих писателей — победителей премий Хьюго и Небьюла ( Кен Лю , Альетт де Бодар , Тед Чан ), так и пишущих философов, в числе которых победитель конкурса Американской философской Ассоциации «Philosophy Through Fiction» («Философия в художественной литературе»). Каждый рассказ сопровождается авторским примечанием, в котором разъясняются философские концепции, легшие в основу рассказа, и библиографическим списком, ориентируясь по которому, любопытный читатель сможет глубже погрузиться в изучение темы в Википедии или в Стэнфордской энциклопедии философии.

Из редакторов антологии выделяется Эрик Швицгебель, который с 2014 года ведет подробный список философской научной фантастики (список уже занимает больше 50 страниц). Швицгебель сочетает постоянную работу на должности профессора факультета философии в Калифорнийском университете в Риверсайде с ведением популярного блога The Splintered Mind, посвященного философии. Как активный сторонник социальной философии, он занимался мета-анализом этого направления (например, в исследовании «Нравственное поведение специалистов по этике»). Результаты его исследований публиковались в таких журналах, как «Aeon» (под заголовком «Как часто преподаватели этики звонят своим матерям?»).

В предисловии к антологии редакторы дискутируют о положительных и отрицательных сторонах философских исследований через призму художественной литературы. Несмотря на знаменитое утверждение Марты Нуссбаум о важности литературы в развитии нравственного воображения, философы редко обращаются к ней как к средству распространения своих идей. Заняв позицию адвоката дьявола, де Смедт заявляет, что в художественных произведениях «детали повествования могут без всяких на то оснований повлиять на суждения читателя», чего не происходит в первозданной среде философских изъяснений (в библиографии к этой части содержится исследование, которое демонстрирует, что люди по-разному реагируют на те или иные нравственные ситуации в зависимости от того, с какой расой стереотипно ассоциируются имена их участников). Швицгебель возражает, что художественное повествование имеет решающее значение: «Элемент выдумки не просто вспомогательное средство. В приведенных примерах это и есть самая суть, которая наилучшим образом ведет к философскому познанию».

Так когда же философская художественная литература превосходит мысленные эксперименты? Что отличает «Алеф» Борхеса, «Уходящих из Омеласа» Ле Гуин и «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза от менее удачных произведений — тяжеловесных аллегорий и поучающих притч?

Во-первых, хорошая философская литература, подобно тесту Роршаха, имеет множество интерпретаций. Она остро воздействует на сознание и сбивает моральные ориентиры. Как и хорошо поставленный умственный эксперимент, она обладает призматическими свойствами. Как только вам показалось, что все ответы получены, легкое смещение угла, под которым вы смотрите на проблему, открывает ее с совершенно иной стороны — поэтому у «проблемы вагонетки» Филиппы Рут так много вариаций.

«Игольное ушко» («The Eye of the Needle») философа Фрэнсиса Говарда-Снайдера служит тому примером. Главная героиня по имени Имоджен — профессор философии, обеспокоенная собственными моральными изъянами. Она завидует успеху друга, и ей это не нравится; она стыдится того, что результаты вступительных экзаменов сына тревожат ее больше, чем война в Йемене. Это профессиональная особенность философов: они с болезненной ясностью видят свои недостатки. «Невозможно прожить 47 лет и стать профессором философии без осознания собственных проблем с моралью».

Для восполнения «нехватки эмпатии» Имоджен участвует в эксперименте, который стимулирует зеркальные нейроны — клетки мозга, отвечающие за эмпатию. Отныне эмпатические способности Имоджен лишаются границ, и это полностью рушит ее жизнь. Однажды она тратит деньги, предназначенные для оплаты обучения сына, на чужое лечение. Но, в отличие от того же царя Мидаса, пожалевшего о своих сверхспособностях, Имоджен ни о чем не жалеет: «Ее ум и сердце изменились навсегда. Теперь она видела, насколько случайны наши привязанности к людям».

Читательская реакция на эту историю зависит от того, покажется ли подобное прозрение хорошим или плохим. Но у философов есть понятие, описывающее то, что происходит с Имоджен: «трансформирующий опыт». В своей книге «Трансформирующий опыт» («Transformative Experience»), выпущенной в 2015 году, философ из Йельского университета Л. А. Пол описывает разницу между «эпистемологически трансформирующим» и «личностно трансформирующим» опытом. Последний сравним с просмотром хорошего документального кино: «Он в корне меняет ваше мировоззрение». Первый — с пробой экзотического фрукта на вкус: «Единственный способ узнать, какой он на вкус, это попробовать самому». Полноценный трансформирующий опыт сочетает в себе оба. Хотя Имоджен знала о своих нравственных недостатках, ей понадобилось пережить трансформирующий опыт, чтобы начать действовать в соответствии с собственным моральным кодексом.

Рассказ Кена Лю, отрывок из «Тот, устная история работы в эпоху автоматизированного познания» («Theuth, an Oral History of Work in the Age of Machine-Assisted Cognition») иллюстрирует высказывание Фредрика Пола: «Хорошая научная фантастика предсказывает не автомобили, а автомобильную пробку». Герой-рассказчик — юрист из недалекого будущего, в котором повсеместно распространены мозговые имплантаты («бустеры»), предоставляемые работникам работодателями. Бустер — это накопитель информации (похожий на облачное хранилище данных) и компьютер, имеющий доступ к памяти юриста для выполнения простых рабочих задач (по сниженной ставке входит в стоимость услуг). Но что случится с накопленной информацией: памятью, навыками и опытом, приобретенными на работе, — после увольнения и возврата бустера?

Как бывший корпоративный юрист и консультант по судебным тяжбам, Лю вплетает в повествование детали запутанного права интеллектуальной собственности. В каких случаях использование имущества компании в личных целях является «незаконным присвоением собственности»? Что, если имущество нематериально, как в случае с умением выносить суждения, приобретенным во время работы? Рассказ выглядит как банальная история об опасностях когнитивного совершенствования, однако способность Лю предвосхищать далеко идущие последствия выделяет его на фоне прочих поверхностных рассуждений на тему.

«Ад — это отсутствие Бога» Теда Чана и «Бог в плохую ночь» («God on a Bad Night») Кристофера Марка Роуза представляют собой современное переосмысление «Великого инквизитора» Достоевского . Это попытки понять, как идея всеведущего и благоволящего нам Бога уживается с существованием зла и страданий в мире.

Место действия рассказа Чана — мир, похожий на наш, но с одним примечательным отличием: в этот мир приходят Ангелы. И менее всего эти божественные явления похожи на благословенный визит Папы Римского. Вернее назвать их природной катастрофой с высокими шансами на сопутствующий ущерб: Земля не выдерживает их появления; куски стекол разлетаются от разбитых окон; лучи божественного света в буквальном смысле ослепляют очевидцев. Но случаются и чудеса. На каждые восемь бед приходится по четыре счастливых исцеления: «У двоих исчезли раковые опухоли, у одного паралитика исцелился позвоночник, у одного недавно ослепшего восстановилось зрение». И ровно никакого значения не имеет, грешили вы или нет: беды и исцеления достаются случайным образом.

Если Бог Чана отличается проказливостью и даже садизмом, в рассказе Роуза богами становятся случайно. В основе лежит теория из области теоретической физики и космологии, согласно которой «новая вселенная может образоваться из нашей собственной, не требуя значительных затрат энергии и знаний сверх тех, что у нас уже имеются». Всё, что нужно ученым для создания новой вселенной в лаборатории, — это мощный ускоритель частиц и монополь (гипотетическая элементарная частица, обладающая только одним полюсом). Согласно этой теории, проход в новую вселенную закрывается вскоре после создания, и таким образом «ее создатель не может ни попасть в эту вселенную, ни узнать о ее присутствии». Как родитель, отделенный от новорожденного, он никаким образом не может позаботиться о своем чаде. Вероятно, все, что остается обитателям новой вселенной, — озадаченно удивляться молчанию своего творца. В точности как в нашем мире.

Таким невольным демиургом становится Арло — недавно разведенный ученый. Однажды, находясь в расстроенных чувствах, под влиянием мятного шнапса Арло включает ускоритель частиц и создает очередную вселенную, лишенную присутствия бога. Впрочем, из рассказа становится понятно, что, даже если бы Арло — неуклюжий и не подающий примера отец — и мог влиять на свое творение, хорошего Бога бы из него не вышло. «Плохо знающий самого себя и не понимающий, чем он рискует, Арло меньше всего на свете похож на наши традиционные представления о Боге», — пишет Роуз.

Как и любая другая антология, «Философия через призму научной фантастики» несовершенна. Порой авторские примечания затмевают сами рассказы. Я заметил, что это своего рода принцип Анны Карениной: все слабые произведения похожи друг на друга. В них перемешано слишком много концепций. Например, в рассказе Альетт де Бодар переплетается множество тем: китайская философия, институциональная жестокость, семейные ценности, свобода воли — но им не хватает связующего звена. Такое разнообразие идей намного лучше раскрылось бы на страницах романа, чем рассказа.

Некоторые рассказы время от времени углубляются в детали. Прием «говорить, а не показывать» отлично подходит для разъяснения научных идей или для философских размышлений, однако рассказы начинают звучать как доказательства теорий или последовательность лемм. Такие произведения — как раз то, чего редакторы антологии стремились избежать, обращаясь к художественной литературе.

Наилучшие рассказы из антологии, впрочем, доказывают, что иногда художественная литература куда лучше раскрывает философские концепции, чем механически выверенные труды по философии. Хорошая философская литература редко встречается в природе, но, когда двойная спираль философии и литературы закручивается успешно, читателю кажется, что так и должно быть.

Шеон Хан (Sheon Han)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ