Как Джеймс Фенимор Купер дал новое значение слову «пионер»

Пионер. В Америке это слово часто ассоциируются с почетом и уважением. А тот, кто удостаивается этого звания, почти приравнивается к божеству. Мы отдаем должное пионерам в сфере технологий, таким как Стив Джобс и Билл Гейтс; восхваляем пионеров в политике, таких как Джанет Ранкин и Барак Обама. Но есть и пионеры в первоначальном смысле этого слова — американские первопереселенцы и участники индейских войн, которые из разрозненных групп колоний создали настоящий интернациональный локомотив и превратили существительное «pioneer» (пионер) в глагол. Однако пионеров, первых и не только, приветствовали далеко не всегда. Первоначально в Америке пионеров презирали. И если бы не Джеймс Фенимор Купер , то их не уважали бы и сегодня.

Нынешних пионеров до Купера называли по-разному — в основном «переселенцами» или «лесниками», но очень редко «пионерами». А когда при их описании использовали именно это слово, то его значение было ближе к французскому les pionniers — старинному военному термину, приблизительно в 1520 году обозначающему авангард в армии. Это были первые пехотинцы, которых направляли в начале сражения для прикрытия главных сил войска. Иными словами, пионерами называли бедняг, которых отправляли на верную гибель — «расходный материал». Этих невезучих людей уважали за их жертву, но ни в коем случае не завидовали. Они были обречены на смерть. Даже после того, как примерно в 1600 году слово «le pionnier» перекочевало в гражданский обиход, негативный оттенок значения сохранился. Он остался и после попадания слова в английский язык. Вот пример использования в 1782 году в книге «Письма американского фермера» (Letters from an American Farmer) натурализованного американца, рожденного во Франции, Хектора Сэйнт Джона де Кревекёр (J. Hector St. John de Crèvecœur): «[Пионеры переселенцы]... это довольно безнадежное мероприятие, позволившее через 10-12 лет самым уважаемым и опытным товарищам последовать за ними... Во всех обществах есть свои изгои. Эти грязнули и являются нашими предшественниками, пионерами».

Но де Кревекёр ведь француз, так что давайте обратимся к мнению человека, рожденного в Новом Свете, доктора Бенджамина Раша, главного хирурга Континентальной армии, который лично участвовал в подписании Декларации независимости. Раш говорит от имени целого поколения, называя пионеров-переселенцев 1787 года «людьми, которые по большей части утратили доверие или потеряли состояние на культивируемых землях». Они прокладывают путь другим, более приличным людям. При этом «те небольшие улучшения, которые они успели сделать, а теперь оставляют после себя, в целом превращают [их землю] в объект мгновенного спроса среди представителей другого вида поселенцев... людей, владеющих имуществом». Пионеры по-прежнему являлись расходным материалом. Они были отсталыми антисоциальными чудаками, на которых косо смотрели из-за того, что те живут отдельно от приличного общества. Их нехотя уважали только за те улучшения, которые они делали на земле. Они — расходный материал и не достойны подражания, почти как les pionniers.

И так продолжалось еще не одно десятилетие. И после того, как настоящие пионеры вторглись в новые земли Огайо, Теннесси и дальше вглубь. Только в 1823 году мы находим в книге президента Йельского колледжа и священника-конгреционалиста Тимоти Дуайта «Путешествие в Новую Англию и Нью-Йорк» (Travels in New England and New-York) следующие слова: «Единственная задача [лесника или пионера] — рубить деревья, строить дома из бревен, открывать занятые лесом земли для культивации и прокладывать путь тем, кто придет после них». Затем он озвучивает распространенное среди американцев мнение и насмехается: «Эти люди не могут жить в нормальном обществе. Они слишком ленивые, поэтому у них нет ни имущества, ни заметной личности». Но как раз в то время, как Дуайт в роли благочестивого учителя ругал переселенцев, писатель Джеймс Фенимор Купер готовился прославить их в своем романе с простым названием Пионеры , после которого мало кто смог бы заговорить о пионерах в прежнем уничижительном ключе.

Купер уже считался восходящей звездой после выхода в 1821 году захватывающего романа о событиях Войны за независимость в Америке Шпион, или повесть о нейтральной территории . Его новая книга рассказывает о Темплтоне, поселении в окрестностях Нью-Йорка, которое превратилось из небольшого скопления бревенчатых домов в респектабельный город. В основу книги легли собственные детские воспоминания Купера о городе, который основал его отец. В предисловии к первому изданию Купер написал: «[Читатели] наверняка будут рады узнать, что большая часть книги основана на реальных событиях». Персонажи «Пионеров» — не знающие усталости, упрямые герои, которые строят целый американский город посреди дикой природы. Это место было совсем не похоже на Бостон или Нью-Йорк, которые не избежали порочного влияния колониализма и империализма. Это был чисто американский город. Темплтон был типичным городом, одним из многих, появившихся на всей территории Америки в бесчисленном количестве. Эти аванпосты были «единственным проявлением американской жизни в начале этого [18] века», — писал Купер. Он верил, что они были двигателем и стимулом для увеличивающейся Американской империи, это было их предназначением. И управляли этими двигателями те самые пионеры — лучшие из лучших.

«Пионеры» изменили правила игры. Не только в этимологическом смысле, но и в культурном. С точки зрения лингвистики, Купер изменил лексему «пионер», «наполнил» её уважением, которого в ней раньше не существовало. Пионеры оставались на передовой линии «цивилизации», но теперь их деятельность стала достойна уважения. Так же, как другие постколониальные «подданные», превратившиеся в «граждан», например, Ноа Уэбстер, Купер пытался определить отличительные черты американской индивидуальности с помощью языка. Придание слову «пионеры» нового значения прекрасно служило этой цели и довольно хорошо было воспринято обществом. Джеймс Д. Уоллес в своей книге «Ранний Купер и его читатели» (Early Cooper and His Audience) пишет: «Читали проявили ранний и продолжающийся интерес к "настоящим" прототипам вымышленных персонажей Купера». (Уоллес также отмечает, что «отсталые» литераторы едко раскритиковали роман, рассчитанный на массового читателя.) Несмотря на критику, через несколько лет слово «пионеры» стало использоваться в новом значении. Закария Аллен в своей работе 1832 года «Турист-практик» (The Practical Tourist) восхваляет «упорных» пионеров: «Чтобы в одиночку отправиться покорять дикую природу, выполнять тяжелейшую задачу по расчистке новых земель, необходим сильный характер».

Именно благодаря популярности книги, пионеры получили распространение в культуре и способствовали огромной популярности романтизма у американцев. Хотя эстетическое движение в культуре, воспевание красоты природы постепенно затмевали собой просвещение с его рациональным подходом на протяжении уже почти двух десятилетий, гуманизм Купера в изображении жизни «в глубинке» помог этому движению прозвучать намного громче, а пионерам стать частью обычной жизни. Когда-то запретные и зловещие леса и неясные перспективы стали священными, а пионерами стали восхищаться.

Самым примечательным и непосредственным примером этих изменений является знаменитая картина Томаса Коула «Дэниел Бун сидит у дверей своей хижины на берегу озера Грейт Осейдж» (Daniel Boone Sitting at the Door of His Cabin on the Great Osage Lake). Портрет Буна был написан в 1826 году Коулом с таким уважением и почти трепетностью очевидно под влиянием романа Купера. К этому времени легендарные соотечественники уже несколько десятилетий были народными американскими героями. С тех пор, как в 1784 году в свет вышла книга Джона Филсона «История, заселение и нынешнее состояние штата Кентукки» (The Discovery, Settlement and Present State of Kentucke). В книге Филсон обратил особое внимание на то, как на самом деле выглядела жизнь переселенцев: пресловутые хлипкие бревенчатые дома были названы «не самыми плохими домами». Коул целенаправленно пишет картину в радужных тонах: божественный луч освещает Буна, его пса и прочную уютную хижину, оставляя реку в тени. Это был настоящий романтизм, его расцвет только начинался.

Всего за несколько лет литературу и живопись наводнила проза, лирика, картины и литографии, посвященные пионерам, которым Купер подарил вторую жизнь. Коулу начали подражать другие художники. Одними из первых были Ашер Браун Дюран и Джаспер Фрэнсис Кропси. На их картинах изображены живущие в лесах семьи красивых и рослых пионеров. Купер сам написал целую серию романов из американской жизни, цикл «Кожаный чулок» (Leatherstocking Series). Самым знаменитым романом цикла стал Последний из Могикан . Ранние американцы скромно сравнивали себя со своими далекими, но более «цивилизованными» родственниками из Англии. Современники Купера начали гордо называть себя уникальной нацией, а переселенцы, пионеры были неотъемлемой частью национальной американской идентичности. Они были своего рода Моисеями в Америке: превращали леса в города, которые постепенно разрастались и превращались в штаты, способствовали тому, чтобы американский народ нашел свою землю обетованную. Они двигали страну на запад, следуя «Манифесту судьбы» (Manifest Destiny), как позже назовет это движение журналист Джон О’Салливан.

Именно эта идея о том, что захват континента был предначертан судьбой белым людям, приводит нас к ключевым особенностям движения американских пионеров — процессу выселения и уничтожения коренного населения Америки. Как когда-то les pionniers стройными рядами шли на битву, американские пионеры, которых уже просто боготворили, стали первыми в деле захвата белым человеком земель, населенных коренными народами или «краснокожими», как их стали называть благодаря Куперу. Термин «краснокожие» использовался и до Купера. Впервые его можно встретить в речи Черного грома (The Black Thunder) — вождя племени Месквоки, которую он произнес в 1815 году. Купер использовал его в своей книге «Пионеры», после чего слово вошло в активную американскую речь. В биографии Купера Уэйн Франклин отмечает, что ученый-лингвист Айвз Годдард оправдывает использование Купером термина «краснокожие», называя его «ничего не значащим для коренных американцев определением». Но значение в итоге было немаловажным (хотя намерения как такового не было). Купер наглядно показал, как европейцы лишили индейцев их земли, «отравили» их жестокостью и алкоголем. При этом он называл первых американцев «животными» и «дикарями». Он наделил их определенной степенью наивности и милосердия, и это поддерживало образ «благородного дикаря». При этом у Купера главенствует изначальная идея того, что индейцы всегда уступают не имеющим себе равных, непобедимым пионерам, в буквальном и переносном смысле.

Именно культурный сдвиг, вызванный пионерами, лёг в основу деятельности президента Эндрю Джексона и последовавшей Дороги слёз, как назвали этническую чистку и насильственное переселение американских индейцев. (Своему прозвищу «Старый Гикори» Эндрю Джексон был обязан ореху гикори, произрастающему в США и отличающемуся исключительной крепостью скорлупы.) Новая народная любовь и восхищение переселенцами помогла Эндрю Джексону обойти на выборах в 1828 году Джона Куинси Адамса. Победа стала возможной в том числе благодаря рассказам о детстве Джексона, проведенном в глубинке, вдали от европеизированного востока страны. С той же страстью население страны поддержало поход Джексона против коренных народов. В политической жизни участвовали и менее злокачественные порождения пионеров: конгрессмен Генри Клей в 1832 году пел дифирамбы пионерам в Палате Представителей. Он говорил: «Пионеры более смелые и безрассудные, они ведут за собой волну эмиграции, проникают в необитаемые земли Запада». Во время президентской компании 1840 года газетчики старались изо всех сил, воспевая кандидата в президенты Уильяма Генри Гаррисона, говоря о его «пионерской» молодости в дикой природе. Это была откровенная ложь. Гаррисон рос в достатке на плантации в штате Вирджиния и переехал в Огайо только в 39 лет. А как только он там оказался, сразу перестроил существующий бревенчатый домик в поместье с 16 комнатами. И несмотря на то, что его политические противники активно обсуждали этот факт, для среднего избирателя это не имело значения. Сама концепция пионеров была намного привлекательнее любой реальности. Во время той самой президентской компании, которая искажала реальность, даже те, кто лично видел особняк Гаррисона, называли его «бревенчатым домиком». В этом соревновании родилась формула успеха для Фрэнклина Пирса, Джеймса Бьюкенена и даже для самого Авраама Линкольна в его борьбе за Белый дом.

Так пионеры стали неотъемлемой частью американской национальной идентичности, широко представленной в культуре многих и многих поколений — от литографий Курьер и Айвс (Currier & Ives) до героев американского кино типа Дэви Крокетта. Пионеры создали моду на енотовые шапки и рубашки в красную клетку. Этот архетип опередил американский характер даже сильнее и глубже ковбоев. «Самой характерной фигурой Нового Света на протяжении первых двух столетий был человек, "оставивший след": поселенец, который с ружьем и топором в руках вторгся в дикую природу, расчистил место и построил дом», — писал в 1923 году историк Гэмлин Гарленд в биографии Крокетта — «типичного пионера». Сам термин «пионер» захватывает новые территории. Мы узнали о пионерах авиации (Амелия Эрхарт), выдающихся просветителях (Букер Талиафер Вашингтон), пионерах космической эры (Джон Гленн). Почти всегда этим словом мы выражаем восхищение и стремление быть похожими на этих людей. И всему этому мы обязаны одному писателю, который решил дать слову «пионер» новое значение. Тем самым он превратил человека, вызывающего жалость, в героя, который изменил американскую национальную идентичность, к лучшему или к худшему.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ