11 вещей, которые вы не знали об Эрнесте Хемингуэе

1. Хемингуэй, возможно, однажды жил, выпивал и спал с медведем на пару.

Бывшая сотрудница «New Yorker», писательница Лилиан Росс в 1950 году опубликовала большой материал о Хемингуэе.

В той части статьи, где у нее с Хемингуэем в баре заходит разговор о медведях из зоопарка Бронкса, Росс, желая показать, как хорошо писатель ладит с животными, упоминает следующее: «Однажды, в Монтане, он жил под одной крышей с медведем, медведь спал рядом с ним, выпивал и был близким другом».

Поскольку это смахивает на безумие и более нигде не упоминается, неясно, была ли фраза Росс эксклюзивной информацией или вся история выдумка.

2. Хемингуэй видел пенис Ф. Скотта Фицджеральда и оценивал его «нормальность».

В произведении Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» - собрании историй о его эмигрантской жизни в Париже на протяжении 1920-х годов – упоминается длительное общение писателя с автором «Великого Гэтсби», Ф. Скоттом Фицджеральдом. Однажды в разговоре, согласно Хемингуэю, Фицджеральд признался, что его жена Зельда считает, что у него слишком маленький пенис или буквально: «Она сказала – все дело в размере».

Хемингуэй позвал Фицджеральда в мужской туалет, а затем произнес следующее: «Послушай меня, все у тебя в порядке. Ты в порядке. Все совершенно нормально». Он продолжил успокаивать Фицджеральда: «Ты смотришь сверху и под искаженным углом. Сходи в Лувр и посмотри на статуи, а затем вернись домой и посмотри на себя в зеркало, в профиль».

3. Однажды Хемингуэй сказал, что не знает лучшего способа потратить деньги, чем купить шампанское.

Согласно статье из «New Yorker» от 1950 года, Хемингуэй был раздосадован, когда люди, в компании которых он обедал, предложили выйти из-за стола, не допив оставшееся шампанское.

«Полбутылки шампанского – это враг человека», - сказал Хемингуэй.

«И мы все снова уселись за стол», - пишет Росс на страницах «New Yorker».

Подливая себе шампанское, Хэмингуэй произносит слова, ставшие впоследствии крылатыми: «Сколько бы денег у меня ни было, я не знаю лучшего способа их потратить, чем на шампанское».

4. КГБ тайно предложила Хемингуэю стать их шпионом, и он согласился.

По сведениям из статьи, опубликованной в «The Gurdian» в 2009 году, Хемингуэй проходил под кодовым именем «Арго», когда работал на КГБ. Статья ссылается на публикацию Йельского университета: «Шпионы: Взлет и падение КГБ в Америке», в которой указывается, что Хемингуэй числился оперативным работником КГБ в Америке во время правления Сталина в Москве.

Согласно документам, указанным в книге, Хемингуэйя завербовали в 1941 году, и он был готов всячески содействовать, но ни разу не предоставил какой-либо полезной информации. Неясно, почему так произошло: то ли Хемингуэй первоначально относился к этому как к забаве, то ли из него получился такой плохой шпион.

«Мена зовут Хемингуэй, Эрнест Хэмингуэй» - слишком громоздко, не звучит.

5. За пожилым Хемингуэем следило ФБР.

Биограф Хемингуэя и его близкий друг на протяжении 14-ти лет, А. Е. Хотчнер, написал в 2011 году в «New York Times», что в поздние годы Хемингуэй страдал ужасной паранойей, думая, что за ним следит ФБР, однако, в итоге его подозрения оправдались.

«Я живу как в аду. В чертовом аду. Они все прослушивают. Вот почему мы ездим на машине Дюка. В моей «жучки». Прослушка везде. Не могу пользоваться телефоном. Почту перехватывают». – Хотчнер цитирует слова Хемингуэя, сказанные им вскоре после 60-го дня рождения. Он вспоминает, как считал, что великий писатель сходит с ума, продолжая без конца твердить о том, что его телефон прослушивается, а почта перехватывается.

Велико же было удивление Хотчнера, когда ФБР, в соответствии с Законом о свободе информации, открыло доступ к архивному делу Хемингуэя, где они признавали, что в 1940-х Дж. Эдгар Гувер добавил Хемингуэя в список наблюдения. «Все эти годы агенты следили за каждым его шагом и прослушивали телефонные разговоры», - пишет Хотчнер. По его словам, сейчас он вспоминает Хемингуэя, окончательно сошедшего с ума под конец жизни, – что произошло из-за слишком интенсивного применения электрошока – а оказалось, что писатель был прав.

6. Хемингуэй считал, что отсутствие пары хороших драк в год «опасно» для любого.

В уже ранее упоминавшейся статье от 1950 года, Росс описывает, как Хемингуэй воспринял вопрос о его отношении к бессмысленным дракам:

Хемингуэй окинул меня долгим, укоризненным взглядом. «Дочка, ты должна запомнить, что участвовать в драке и проиграть гораздо хуже, чем не драться вообще», - сказал он. Далее писатель признал, что после его возвращения из Европы, он с друзьями был участником множества драк, потому что считал абсолютно необходимым переживать подобное пару раз в год. «Если слишком долго не драться, то потом, отвыкнув, не сможешь и близко к такому подойти», - говорил он. – «Что может быть очень опасно». Он прервался из-за краткого приступа кашля. «И однажды», - подвел итог Хемингуэй, - «Тебе надо будет драться, но ты не сможешь пошевелить и пальцем».

7. Джеймс Джойс начинал драки в барах, а потом звал Хемингуэя.

В своей книге «Хемингуэй», Кеннет Шайлер Линн приводит слова писателя о том, как он и Джеймс Джойс вместе проводили время:

«Мы могли просто выйти из дома за выпивкой», - говорил Хемингуэй репортеру из «Time» в середине 50-х - «Как Джойс уже умудрится ввязаться в драку. Еще и не разглядит обидчика как следует, а уже кричит: "Давай, Хемингуэй! Разберись с ним!"».

8. Хемингуэй говорил, что его веки невероятно тонкие, поэтому он всегда просыпается на рассвете.

Об этом мы узнаем опять же из статьи Росс в «The New Yorker», вот что она пишет: «Он всегда просыпается на рассвете, потому что его веки невероятно тонкие и глаза особо чувствительны к свету».

Далее она цитирует Хемингуэя дословно: «Я видел все восходы, что были за всю мою жизнь, а это добрых полвека». Затем он продолжает: «Я просыпаюсь утром, и мой мозг тут же принимается составлять предложения, единственный способ избавиться от этого – проговорить их или записать».

9. Он отмечал количество слов, написанных за день, на куске картона, прикрепленного к стене.

Американский журналист Джордж Плимптон брал интервью у Хемингуэя в «Cafѐ Madrid» в мае 1954 года . В своей статье Плимптон пишет:

«Он отмечает свой дневной прогресс - "чтобы не обманывать себя" – на большой таблице, начерченной на куске картонной коробки и повешенной на стену под охотничьем трофеем - головой газели. Цифры на графике показывают ежедневное количество написанных слов и меняются от 450, 575 ,462, к 1250 и обратно к 512, большие цифры в те дни, когда Хемингуэй старался работать подольше, чтобы не чувствовать себя виноватым, отправляясь на следующий день рыбачить в гольфстриме.

10. Конец романа «Прощай, оружие!» он переписывал 39 раз.

В том же «Cafѐ Madrid», в 1954 году, Плимптон узнает от Хемингуэя, что он неоднократно переписывал конец одной из его наиболее знаменитых работ.

Плимптон спросил, сколько же раз Хемингуэй ее переделывал, на что писатель ответил: «Это зависит от обстоятельств. Я переписывал последнюю страницу «Прощай, оружие!» 39 раз, прежде чем конец меня устроил».

Журналист удивился: «Была какая-то проблема? Что вызвало такие трудности?»

Хемингуэй ответил: «Найти правильные слова».

11. Вот как Хемингуэй хотел провести свои последние дни…

В статье из «The New Yorker» цитируется полное высказывание Хемингуэя о том, как он представляет идеальную старость:

«Чего бы я хотел, когда стану старым, так это быть мудрым стариком, который не умеет скучать», - сказал он, а затем прервался ненадолго, пока официант ставил перед ним блюдо со спаржей и артишоками и наливал "The Tavel". Хемингуэй сделал глоток вина и кивнул официанту. «Я бы хотел увидеть новые истребители, лошадей, балет, велосипедистов, женщин, тореадоров, художников, самолеты, негодяев всех мастей, новые кафе, самых знаменитых шлюх, рестораны, выдержанное вино, кинохронику, но в итоге не написал бы обо все этом и строчки», - продолжает он. «Зато я бы в огромных количествах писал письма своим друзьям и получал бы ответные от них. Я хотел бы хорошо заниматься любовью вплоть до 85 лет, как Клемансо. Но я не хотел бы походить на Берни Баруха. Я не стал бы все время просиживать на лавочках в парке, впрочем, иногда я ходил бы туда, чтобы покормить голубей, но я уж точно не носил бы длинную бороду, так что стал бы единственным стариком не похожим на Дж. Бернарда Шоу». Он замолчал и провел рукой по своей бороде, потом задумчиво оглядел комнату. «Никогда не встречался с мистером Шоу», - сказал он. «Еще никогда не был на Ниагарском водопаде. Но я бы обязательно поучаствовал в конных бегах на качалках [разновидность конных испытаний, когда наездник сидит в специальном двухколесном экипаже]. Тут вы не добьетесь высот, пока вам не исполнится хотя бы 75. Затем я бы заполучил себе какой-нибудь молодой бейсбольный клуб, может, такой, как у мистера Мака. Но я не буду жестами руководить своей командой во время матча – нарушу, так сказать, традицию. Пока еще не придумал, о чем бы дельном я мог им просигнализировать. А когда и с этим будет покончено, я стану самым симпатичным мертвецом со времен Красавчика Флойда. Только дураки надеются на загробную жизнь. Кого, к чертям, может заботить жизнь души, когда долг каждого достойного человека – суметь распроститься с ней без лишних сожалений. Точно также, когда вы продаете нечто особенное для вас, но владеть которым вам уже не по карману, запросив за него как можно больше, так, чтобы оно стало самым дорогим из всего, когда-либо проданного. Не так уж трудно – умереть». Он смеется, сначала беззвучно, а затем в полный голос. «Больше никаких забот», - говорит он. Прямо пальцами, Хемингуэй берет длинную ниточку спаржи и рассматривает ее без всякого энтузиазма. «Только лучшие из нас умирают, не жалея об этом», - наконец произносит он.

Автор: Todd Van Luling
Перевод: Reilinn

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ