"История Алисы: Льюис Кэрролл и тайная история Страны чудес"

"Все чудесатее и чудесатее!... Я теперь выше самого большого телескопа!" Иллюстация Джона Тенниела / National Media Museum — Science & Society Picture Library, при участии Getty Images.

Льюис Кэрролл любил игру слов – про черепаху по имени Спрутиком, всегда ходившую с прутиком, или про занятия, на которых занимают у учителя ум. Особенно он любил каламбуры, скрытые в одном слове, например, Страна чудес (Wonderland): место, где случаются чудеса, и место, где вы удивляетесь тому, что с вами происходит [обыгрываются два значения слова wonder – чудо и удивление – прим. перев.]. Эти значения не просто отличаются, они могут читаться как совершенно противоположные, о чем напоминает Роберт Дуглас-Фэйрхерст, ссылаясь на викторианского героя, "глядящего на мир с восхищённым интересом, но ничему не удивляющегося" [цитата из романа Джорджа Макдональда Фантастес – прим. перев.] Сентиментальные воспоминания о приключениях книжной Алисы часто связаны с первым значением, лежащим на поверхности, но свежее прочтение Кэрролла, вполне возможно, склонит нас ко второму, которое Дуглас-Фэйрхерст формулирует как "быть озадаченным чем-то неизвестным". Как в разговоре цветов в романе Алиса в Зазеркалье : "Хотела бы я знать, как это у тебя получается", – сказала роза Алисе, имея в виду ее способность передвигаться. "Тебе всегда все нужно знать", – раздраженно заметила тигровая лилия.

Мы не теряем интерес к Алисе, к тому, откуда она появилась и куда ушла, и Дуглас-Фэйрхерст, автор известной биографии Диккенса, хочет скорее расширить границы нашего любопытства, а не полностью его удовлетворить. Его книга – это не масштабное исследование нового материала, это содержательное повествование о трех жизнях – самого Льюиса Кэрролла, Алисы Харгривс, в девичестве Лидделл, и литературного персонажа, в которого каждый из них вложил частицу себя.

В конце жизни Кэрролл, вспоминая об Алисе Лидделл, говорил, что "без ее детского шефства, возможно, никогда бы не начал писать". Он имеет в виду поездку, которую совершил вместе с другом и тремя девочками Лидделл (Алисе тогда было десять лет) вверх по реке близ Оксфорда, и то, как Алиса упрашивала его записать историю, сочиненную для них в тот день. Он написал "Приключения Алисы под землей" для нее и подарил ей рукописный иллюстрированный экземпляр. В то же время он расширил текст, теперь известный как Алиса в Стране чудес (1865). О роли Алисы в написании этой книги, знала, конечно, она сама и члены ее семьи – круг посвященных был невелик, и в 1899 году Иза Боуман беспрепятственно издала книгу о Кэрролле, "написанную для юных читателей истинной Алисой в Стране чудес". Под "истинной" подразумевалась актриса, исполнившая роль Алисы в театральной постановке по роману. К 1932 году, когда Алиса Харгривс получила почетную ученую степень Колумбийского университета, было уже какое-то время известно, что "существовала настоящая Алиса, и она была до сих пор жива", однако до того момента новость не оценили в полной мере. Это кажущееся открытие было таким волнующим, что никому и в голову не пришло сомневаться или удивляться присвоению Алисе Харгривс ученой степени за то, что она была прототипом вымышленного персонажа или что своей настойчивостью подтолкнула писателя к славе.

Книги об Алисе затрагивают разные темы, среди которых важное место занимает вопрос об индивидуальности. Алиса часто волнуется о том, кто она и кем стала, в книгах много упоминаний об изменениях человека – в разных смыслах: увеличение роста, старение, взросление. "Обо мне следовало бы написать книгу,– говорит Алиса самой себе. – Когда я вырасту, я ее напишу. Но ведь я уже стала большой". В этот момент она как раз застряла в крошечном домике. Вырос ли Чарльз Латуидж Доджсон в Льюиса Кэрролла или произошла какая-то иная трансформация? На его могильной плите написано имя Доджсон, а псевдоним писателя заключен в круглые скобки. В первой биографии Кэрролла, подготовленной его племянником, все наоброт. Когда Алиса Харгривс умерла, в заголовках лондонской газеты "Таймс" ее называли и миссис Харгривс, и Алисой в Стране чудес. Газета "Ивнинг Стэндард" остановилась на Алисе. Дуглас-Фэйрхерст говорит: "Никто, кроме членов ее семьи, по-настоящему не был уверен, чья же жизнь только что закончилась" – подобные сомнения могут возникнуть и по поводу других моментов этой истории. Дуглас-Фэйрхерст оставляет место и для них, но не поддается им – это одно из достоинств его книги.

Его работа носит не только биографический, но и исторический характер, в ней скрыт целый пласт пространства и времени: от бесчисленного множества всевозможных источников книг об Алисе до всех адаптаций в печати, на сцене и в кино, не говоря уже об играх, игрушках, кухонных полотенцах. "К концу XIX века, – говорит Дуглас-Фэйрхерст, – Страна чудес стала чем-то вроде… культурной мультивселенной, свободного сплетения мест и идей". Он также полагает, что его воссоздание жизней "двух реальных людей" в истории, приблизившейся к мифу, откроет нам "мир, который обычно не ассоциируется с викторианской эпохой – настолько он шумный, яркий, полный энергии". Отчасти так и есть, мне кажется, но автор все же слишком увлекся удивлением.

Здесь очень много шума: открытия, ярмарочные площади, чудачества, предрассудок, скандал. Но также много и мрака, искусного и настойчивого вытеснения и отрицания, особенно в жизни тех самых "реальных людей" за пределами вымысла – именно того, что связано в нашем восприятии с викторианской Англией. Вероятно, мы не можем действительно глубоко переживать об Алисе Харгривс с ее обеспеченной жизнью взрослой замужней женщины, и на самом деле Дуглас-Фэйрхерст не в силах удержаться от язвительного тона, особенно когда он описывает ее медовый месяц в таком духе: "Алиса собирала грибы, а Реджинальд увлеченно изучал местную природу". Впрочем, есть доказательства того, что существование ее было по крайней мере бесцветным. Доджсон был страстным любителем фотографии, и его последний портрет Алисы, датированный 1870 годом, когда ей было 18 лет, напоминает об одной из стадий депрессии. Ее наряд украшен оборками, волосы собраны в аккуратную высокую прическу, голова немного наклонена в сторону и вперед. Ее глаза избегают камеры. Дуглас-Фэйрхерст считает, что это "худшая" фотография Алисы, сделанная Кэрроллом, и определенно самая печальная. В ином свете мы могли бы увидеть в ней шедевр. Может быть, выражение ее лица говорит о "желании убежать, быть где-то в другом месте и жить иначе". Но что бросается в глаза, так это постоянство ее уныния, ясная уверенность в том, что ничего не изменится к лучшему, скорее наоборот. Даже если настроение это было минутным, фотографиям неведомо понятие временности, и в этом их правдивость.

И затем – история монашеской причудливой жизни Кэрролла, пронизанной любовью к детям. Он поддерживал дружбу с сотнями детей, любил сажать их к себе на колени, время от времени целовать. Как Гумберт Гумберт, он не интересовался подростками, только маленькими девочками. Как-то в Оксфорде он попал в неприятную историю, когда принял семнадцатилетнюю девушку за более юную, а мать Алисы и в самом деле по какой-то причине решила, что его отношениям с ее дочерью следует положить конец. Как мягко замечает Дуглас-Фэйрхерст, "если только Кэрролл не был просто жертвой непроверенных слухов, распространившихся по Оксфорду, значит, он наверняка сказал или сделал что-то, обеспокоившее Лидделлов".

Но в эпоху, когда детей постоянно подвергали насилию и продавали как рабочую силу и в то же время идеализировали как единственное чистое человеческое существо, нет сомнений, что почти все было возможно, в том числе безумный самообман в смысле мотивов и желаний. Дуглас-Фэйрхерст справедливо указывает на две ошибки, которые мы вполне можем допустить. Мы уступим "нашей потребности вместить сексуальность Кэрролла в современную устоявшуюся систему категорий", потребности, которая "не может быть удовлетворена тем, что нам известно". И мы "предположим, что Кэрролл осознавал свои чувства… даже если не действовал под их влиянием". Дуглас-Фэйрхерст считает, что "наиболее вероятный вывод заключается в следующем: самые сильные чувства Кэрролла были скорее сентиментальными, чем сексуальными", и это кажется правильным.

И все же мы далеки от шума и энергии викторианской эпохи. Мы зажаты среди побежденных или подавленных желаний, словно Алиса в том маленьком домике, и можно вспомнить, как часто Страна чудес походит не на альтернативную реальность, а на сумасшедшее, издевательское отображение нашей собственной. Это место, например, где в школах вместо того, чтобы читать и писать, учат чихать и пищать, а кроме того изучают "четыре действия Арифметики: Почитание, Давление, Уважение и Искажение". Интересно, как это?

Автор: Майкл Вуд
Перевод: Scout_Alice
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ