Вечное сияние чистого разума

Когда жить особенно нечем и некуда, тогда снятся удивительные сны, в них сияют тайны мира и даже ангелы летают над городом, так же просто, как ласточки по весне.
У сна есть своё мышление. Робкое, правда. Сон словно бы боится мыслить в полную силу, чтобы не испугать человека. Чтобы человек.. не умер. Не от ужаса или счастья. Просто сон, словно горб ангела, с комком нераскрывшихся крыльев, возьмёт на себя то, что не решался брать человек: боязнь быть любовью, а не всего лишь - человеком.
Если встретить во сне умершего близкого человека или навек утраченную возлюбленную, и всеми просиявшими, зацветшими осязаниями, много ярче чем в реальности, обнять их.. всем своим существом бессмертным, обнять, захотим ли мы расстаться с ними и проснуться?

Некоторое люди, особенно, творческие, догадались давно, что на заре, между сном и пробуждением, как бы сквозь ресницы сна, грезится удивительное: в этот миг, мы все, чуточку — гении, ангелы.
Мне даже кажется.. что после умирания, сквозь ресницы смерти, видится что-то подобное: нежный прибой рая, бессмертия, с пенным сиянием крыльев ангелов… набегающих как бы на округлую и тёмную пустоту.
Именно эти метры бессмертия и видит умерший человек, не понимая, что за ними — ничего нет. Я это знаю.. я умирал.
На этом робком и лунном пляже бессмертия.. возможен бог, вечная любовь, бессмертие души и даже видны вдалеке сиреневые цветы рая.. И что-то грустное и нежное шепчет бог.. но что, уже не понятно.
Рай обрывается на полуслове, как письма вдруг замолчавших влюблённых, так и не договорив себя. Тишина и пустота. И синий плеск прибоя..

Может бог пытается нам сказать.. что любовь в мире, это и есть наше грустное и озябшее бессмертие, наш рай, и другого рая не будет?
Но как сказать об этом людям? Они с ума сойдут и загрустят навек. Лишь немногие поймут всё бескорыстное и ранимое чудо этого дара бога: рай, как и бог, прекрасны, когда смертны..
Это доказал Христос.
И любовь прекрасна и вечна только тогда.. когда умирает.
Потому что тогда она может воскреснуть для бессмертия, преодолев — сумерки человеческого.
Может поэтому, некий мучающийся ангел в нас, бессознательно желает сделать больно и любимому человеку и своей судьбе (как Достоевский: без каторги, он был бы просто хорошим писателем, уровня Бедных людей, а не гением), чтобы теснившие его грудь, исполинские крылья, расправились вполне.
Что-то в нас мыслит дальше нас, дальше нашего тела и дальше узкого горизонта одной жизни.
Просто мы боимся так мыслить и часто не договариваем — боль, просто ссорясь, просто раня друг друга.. сквозясь как осенний клён на заре — не то раем, не то озябшей синевой.

Мы смутно чувствуем, что в нас расцвела любовь, которая даётся человеку раз в 1000 лет, если взять все его воплощения, и мы бессознательно желаем взять это чувство всем своим существом.. и не можем: мешает ложь человеческого: земная и глупая гравитация обид, сомнений, страхов, боли, ревности..
Мы хотим следовать за бессмертной любовью, быть ею вполне.. и для этого нужно преодолеть человеческое — умереть. Чуточку. Многие синестетически путают это и умирают насовсем, становясь.. нежностью сирени, блеском звезды в облаках.
Но страшно, если любящие начали мыслить бессмертной любовью, начали сбрасывать человеческое, как бы возносясь над мороком земного, нормы..
Отношения, как клён на заре, уже засквозились синей тишиной боли.. и вдруг, душа оступается и возвращается на землю.
И начинается чистилище любви: любовь застряла между мирами..

Сегодня мне снилось, как я на мосту поссорился с собой, встретив себя, с зонтиком, пытавшегося незамеченным пройти мимо себя: фактически, меня не было даже видно за зонтиком. Я был — зонтиком (О, Фрейд, молчи!).
Но зонтик был — тайным крылом. И мне почему-то было больно от этого, — чувство несправедливости - словно я был нищий, а он, богатый и прятал от меня своё богатство.
Я подрался с собой и сбросил себя с моста. Я знал, что я не умер: с крыльями не умирают.
Но в этот же вечер ко мне, в моё удивлённое гостеприимство сна, пришёл полицейский. Прекрасная смуглая девушка, с удивительными глазами, цвета крыла ласточки.

Я то понимал, что в мире любви, я не сделал ничего плохого. Всё равно что дунуть на одуванчик или погладить сирень.
Но в мире людей — я был преступником.
Я был дома не один. Кто-то впустил следователя. Я спрятался под стол, на котором была защитница-скатерть из детства: я видел такую лиловую скатерть у бабушки в деревне.
Но скатерть была маленькая и я чувствовал её стыд за это. И даже погладил её: не грусти, всё хорошо..
Следователь нагнулась, развязывая ботиночки и.. улыбнулась мне, сидящему под столом (сон.. выдал меня! Или сон.. ребёнок, Амур, желавший меня познакомить с прекрасной смуглой девушкой? Я даже не сразу разглядел из под стола, что у неё за правым плечом вставал месяц крыла..).

В другом сне, я и любимая поссорились. Я сделал больно ей и утратил её навсегда..
Есть странная боль, которую причиняет не человек, а — его судьба изувеченная. Судьба-чудовище.
Душа словно пытается сбросить с себя этот сумрак человечности и, став сплошной душой, позвать в рай любви и любимую.. и бессознательно делает ей больно, чтобы она преодолела гравитацию земного, человеческого..
Но иногда любовь — равна боли. По крайней мере в пределах тела, судьбы. И тем желаннее преодолеть человеческое.. став любовью. И порой.. влюблённые, на пути к вечной любви, теряются в боли, как в метели крыльев.
Теряются на время.. но сами не знают об этом.
Да, мне снился странный сон: я утратил любимую.. и в мире настал конец света.
Деревья стали облетать, но как то странно. Вместе с ними облетали и окна домов, и красота пейзажей: мир становился чёрно-белым.
Люди тоже сквозились синевой и звёздами.
Мне было стыдно сказать.. что это из-за меня. Что я причинил боль моему смуглому ангелу.. и настал конец света.
Потому что её боль была больше мира.. как и любовь ко мне.

Проснулся я, как обычно, с лёгким стоном, на заре.
За окном облетали звёзды и листва клёна. Облака в серой синеве неба были похожи на ворочающихся ангелов, обнявшихся перед вечной разлукой.
На высоком и широком тополе сидели грачи, словно тёмные звёзды взошли-просияли в листве.
Чудесный пейзаж конца света. Его нарисовал мой сон? Моя тоска по смуглому ангелу?
Голый, как Адам, я подошёл к окну, взял синий фломастер и сделал надпись в правом нижнем уголке окна, словно на картине: Саша Лаонов..
Посвящается смуглому ангелу.

Когда я хочу увидеть настоящий конец света..
Я беру билет на самолёт до Москвы.
Тот самый дворик, цвета осени и счастья, где живёт мой смуглый ангел.
Ещё темно.. её окно на 23 этаже, горит как звёздочка, населённая таинственной жизнью.
Если ранним утром смотреть на спящие дома, как на небо, то можно заметить, как на нём зажигаются удивительные созвездия. Я люблю им давать имена, словно я первый человек на земле: созвездие травки.. созвездие Пушкина, Экзюпери, созвездие перепуганного мышонка..

Я сижу на детских качелях (а бывают взрослые? О да! это те же самые качели, но — ночью, или на заре), с зонтиком.
Раскачиваюсь и читаю стихи окну любимой моей, звезде..
Вот, уже светло. Любимая выходит из подъезда…
Какая же она красивая… такая беззащитная, задумчивая походка: словно ангел пишет письмо. Её зябкая беззащитность сейчас, почти равна её красоте.
Мне хочется чуточку умереть, стать осенним листом и поцеловать её правое плечо..
Она бы подняла меня и отнесла домой. Повесила бы над постелью своей..
Ах, такого счастья и сервиса нет даже в раю..
Ну всё, можно улетать обратно.. Я не хочу тревожить любимую.

И вот опять я дома, опять сны мои молятся смуглому ангелу, опять рисуют что-то на окне: эти звёзды и дворник-волшебник с рыжей собакой, и этот улыбающийся клён, для тебя, мой смуглый ангел.
Саша Лаонов..
Снова хочется увидеть конец света. Покупаю билет до Москвы..
Но на этот раз я уже не на качелях, на заре.
Я — в парке. Притаился за деревом клёна, как.. Фавн, подглядывающий за нимфой.
Мой смуглый ангел сидит на лавочке с ребёнком. В его руках — букет кленовых листьев..
Боже.. почему я не кленовый лист, а всего лишь человек? — шёпотом мысли молюсь я, смотря в небеса.
Это так странно.. Экзистенциально, даже.

Я — могу быть везде. Я могу заговорить вон с той старушкой, и ночью нежно приснюсь ей, могу покормить с руки собачку дворовую, и я весь, целиком, с моей бессмертной и непоседливой душой отражусь в её милых карих глазах..
Я могу умереть и стать травкой у её милых ног, вон той ещё не видимой звездой в облаках, или улыбкой ребёнка, играющего с кленовым листом.
Но.. меня нет только в одном месте во всём мире: в сердце моего смуглого ангела.
И это больше чем смерть. Не страшно умереть.. страшно погаснуть в сердце любимого человека.
И это моя вина. Любимая не виновата..
Я умирал от любви, буквально и фигурально. От любви ведь можно не умереть, а — умирать.
Счастлив тот любящий, кто не знает разницы между этим.
Я кончал с собой..  был — Там, за гранью жизни. Но без любимой моей, там было всё не то и не так. Душно и темно, как под одеялом в детстве, когда накрывался, спасаясь не то от чудовища, не то от комара.
Как? Как прожить эту жизнь без любимой, боже? Чем дышать без любимой, скажи?

Я умер в любимой.. я теперь просто нежно и тихо свечусь в уголке её сердца, как далёкая звёздочка.
Я что-то сломал в любимой..
Это же.. сложнее помыслить, чем «вещь в себе» Канта: меня больше нет в любимой..
Я могу помыслить, что меня нет в мире, нет в раю, в себе..
Но та, кто для меня больше чем жизнь, в ком вся тайна бога и неба, женственности.. и меня в ней больше нет.
Это больно мыслить. Словно идёшь босиком до звезды в холоде и тьме.
И страшно осознать: есть ссоры, трагедии жизни, которые могут выправиться, залечить сами себя, почти чудесным образом.
А тут.. тут ничего нельзя сделать: если я стану другим человеком, исправлюсь, стану великим поэтом, новым воплощением Будды и оставлю Тибет к изумлению многих и полечу в Москву к моему смуглому ангелу, чтобы.. поклониться её милым коленям; или стану ангелом с крыльями, нежным призраком, с букетом флоксов из рая, мышонком плюшевым в её милой постели, стихом или травкой у её милых ног..
Это ничего не изменит. Вот что страшно: я могу и хочу стать всем для любимой, только бы быть с ней.. и это ничего не изменит.
И это не её вина, а моя.

Я стал просто прошлым. Пусть и нежным.
Может в этом тайна рождения мира и времени?
В сердце влюблённого — время цветёт. Прошлое, настоящие и будущее — крылаты и равны, как сирень на заре равна мягкому блеску звёзд.
И вот, наступило прошлое, и настоящее.. и меня нет в нём.
И отделилась земля от тверди..
Господи.. я только сейчас понял эту тайну из книги Бытия, над которой смеются глупые учёные..
Может бог… заранее, ещё до создания мира, предчувствуя, что Христос будет распят, как подлинный художник, слил акт творчества и самозабвение своей смерти, совершенно переселив себя в красоту и любовь творения?

Боже.. боже.. любимая, прости меня.
Ты такая милая в своей красной курточке. Всё в тебе есть.. весь мир, вся красота картин Боттичелли, строчек Цветаевой, музыки Шопена, вся тайна рая и звёзд..
Но меня в тебе больше нет…
Словно я совершил самое страшное и экзистенциальное преступление: суицид любви: я убил в тебе — себя.
Нет мне прощения. Это мой вечный ад..
Ах.. так легко, так сладко было бы умереть прямо сейчас в парке, и моя душа тут же станет кленовым листом в твоих смуглых руках, станет твоей улыбкой, карим ветерком в твоих волосах..
Обнимаю ствол клёна, за которым я прячусь, словно печальный и робкий Фавн.
Слёзы на глазах.. на коре дерева я вырезаю ножом наши инициалы. Вместе, они напоминают бабочку, присевшую на смуглое плечо..

Ты сейчас встанешь и пойдёшь с ребёнком в кафе..
А я подойду и поцелую четыре милых следа на земле в осенней травке.
Буду сидеть целый день на лавочке и смотреть на эти милые следы, на этот гербарий сердцебиения шагов, между страниц ладоней моих..
А когда наступит вечер, я тихо лягу в траву и обниму твои милые шаги, и шаги ребёнка, и тихо заплачу, целуя вас по очереди.
А потом.. сяду на самолёт. Буду лететь, улыбаясь как ребёнок, на свои перепачканные землёй, ладони.
Милая старушка рядом, улыбнётся мне и скажет:
- Гостили у кого-то в Москве? Вы такой счастливый..
И я, с искренностью ребёнка скажу: летал покататься на качелях и полежать на осенней земле возле лавочки.
Ещё хочу…
Старушка грустно улыбнётся и подумает..
Впрочем, я не знаю что подумает старушка.

А вот что подумаю я: ангел мой, ты научила меня быть христианином в любви.
Я точно знаю.. чтобы любовь воскресла, человек должен целиком умереть в сердце. Он не должен болеть в прошлом. И прошлое не должно болеть.
Он должен стать сплошной тишиной и зарасти травой звёздного света.
И тогда.. я воскресну в тебе, солнце моё.
Когда это будет? Через 10 лет? Через 50? 300? Мне не важно..
О! солнце моё, лишь бы знать, что мы с тобой однажды встретимся и ты снова полюбишь меня.. и не важно, через 50 лет, когда ты будешь старенькая, а я — нежным призраком, или через 300 лет где-то в Индии.

Лишь бы знать, что ты снова полюбишь меня.. Потому что человек может прожить без бога, жизни, истины, души, без другого человека.. пусть шёпотом, но он сможет жить без всего этого, но без надежды человек не может жить: он живёт вспять без надежды..
А любить.. значит, нуждаться в ком-то, а не думать о ком-то нежно, но — шёпотом. Можно до слёз и до дрожи в груди, нуждаться в звездах, стихах, закатах, ласточках по весне.. и в любимом человеке. Грустно, когда любимый становится просто нежным пейзажем воспоминания, как клён, мышонок, милое облако..
Это же.. ещё сложнее чем монады Лейбница, осознать.. что теперь любимая нуждается в миндальном печенье с утреннем чаем, в томике Агаты Кристи, в улыбке друга, больше чем во мне..
Я — равен печенью. Так и сойти с ума не долго..
Боже, почему я не миндальное печенье в милых руках моего смуглого ангела?

Надеюсь, когда ты будешь старенькая, с всё тем же чудесным носиком, сводящем мужчин с ума.. ты однажды прошепчешь, сидя в парке на лавочке, пусть не устами, но нежностью воспоминаний, читая томик моих стихов, посвящённых тебе: я нуждаюсь в тебе, милый. Скучаю без тебя..
За одни эти слова, я готов пройти пешком расстояние в 1000 лет,  расстояние множества перевоплощений, равных расстоянию до звезды Проксима Центавра: пройти пешком, к одной тебе, моё далёкое солнце..

Боже.. я должен был догадаться, что любить нечеловечески сильно, беспредельно, на земле нельзя, тут люди боятся так любить, позволяя себе лишь иногда мечтать об этом, под одеялом, как в детстве, когда ели пирожное под одеялом.
Это моя вина.. что я посмел тебя любить так, как люди боятся любить на земле. Но тут был рок любви: ты — чудо, и любить тебя просто по человечески, на 100 %, было бы величайшим грехом и преступлением перед твоей неземной красотой. Всё равно что читать Пушкина в переводе.
Тебя нужно любить на 1000 % и больше..
Поэтому я бессознательно гасил в себе всё человеческое, чтобы любить и ощутить тебя, солнце моё, сплошной обнажённой и бессмертной душой.
Я слишком поздно понял, что так любить на земле запрещено.. и решил убить в себе — ангела. Но, видимо, что-то пошло не так, любимая, и я убил себя, а потом и свой образ в сердце твоём..

Ах.. нужно, нужно убить себя в тебе до конца, солнце моё! Что бы я мог воскреснуть в тебе снова.
И это, самый экзистенциальный и страшный вид суицида. Это — дуэль влюблённых, дуэль лунатиков.
Нужно просто.. просто.. боже, мне больно даже просто написать это, не то что сделать: нужно просто сказать тебе: я.. не люблю тебя больше..
И тогда чёрное солнце взойдёт в нашей общей судьбе и я погасну в тебе. Тебе будет больно.. но лишь миг.
И вот тогда, человеческое в тебе, словно злой демон, впервые так ярко отсоединиться от женственного в тебе и прошепчет: ты слышала? Он не любит тебя и никогда не любил.. Он наконец-то это сказал. Теперь ты свободна от него.. Забудь его навсегда. Он не стоит тебя..

И женственное в тебе, закрыв от боли лицо своё крыльями, робко прошепчет: он.. любит меня больше жизни. Сказать так любимой, если любишь, больше и больнее, чем просто умереть.
Он желает мне добра и покоя.. он обрекает себя — быть призраком любви. Верным призраком любви..
Боже.. как? Как выговорить эти слова? Это и правда, в 1000 раз сложнее чем просто покончить с собой.
И ради чего? Что бы иметь.. призрачный шанс, что я воскресну в душе моего ангела?
А если не воскресну и просто сделаю ей больно? Пусть и на миг..
Я не переживу эту её боль. Или сказать так.. чтобы она обрела покой без меня? Словно она родилась через 300 лет где-то в Индии и мой смутный образ, нежно зарос стихами, травой в апреле и вечерней звездой..
Боже.. как это сказать, чтобы не сойти с ума и чтобы сердце не разорвалось?
Или.. сказать, сразу умереть и прилететь к ней ангелом и замереть у её милых ног в вечном прощении?

Утро. Я в осеннем парке. Опускаюсь на колени.. В моей руке — роза. Слёзы на глазах..
Приставляю розу к виску, как пистолет. Шепчу быстро быстро твоё милое имя, желая надышаться твоим милым именем перед мёртвым безмолвием роковых слов, как бы произнесённых далеко от земли, в космосе, за орбитой Плутона.
- Я.. не люблю тебя.
Закрываю руками лицо. Роза дрожит в руке, над виском, словно я выстрелил себе в висок в открытом космосе.
Тишина прошелестела. Кто-то лижет мои руки у лица..
Может я в раю?
Отнимаю руки от лица: бездомная рыжая собачка стоит возле меня и машет хвостом.
Может она подумала что я ей это сказал?
И словно ребёнок, желающий обмануть ангелов, стою на коленях и обнимаю собаку, и говорю ей: как я тебя люблю! Боже, как я тебя люблю, моё смуглое счастье! Солнце моё московское!
Собачка притихла у меня на груди. Она никогда не слышала, что бы к ней так нежно обращались.
Мимо проходила старушка с внуком, держа его за руку.
Я слышал как она сказала ему: это пьяница. Будешь плохо кушать, таким же станешь.
Господи! Ну что ты такое говоришь, Сашуль! Нельзя мечтать стать пьяницей! ну и что, что его любят собаки!

Моя любовь к тебе, больше недолгой жизни моей. Может поэтому она так нечеловечески огромна, любовь моя?
Главное, что однажды я воскресну в тебе, мой ангел.
Ты словно бы родишь меня.. для себя.
Оттого мне так нравится осень. Когда опадает листва.. мне кажется, что наступает конец света, а значит наши тела, станут блаженно-прозрачными, как клён на заре. Конец света, как нежное — всем фонарям влюблённых всего мира на зависть, - обещание нашей встречи.
И тишина меня в тебе, нежно сравняется с красотой падающих звёзд, с ангелами в небе, словно ласточки по весне, нарезающие свои Дантовы круги..

Знаешь, когда-то давно я навеки преклонился тайне женственности. Как таинственному ангелу.
Но иногда, как неосторожный ребёнок или ласточка, раня женщину, в дружбе или в любви, я с изумлением замечал, как что-то в женщине тушило чувство ко мне, оставляя просто нежность.
Я не понимал этого. Я видел, что нечто похожее происходит с женщинами и во время оргазма: любой пустяк, может как мотылька, спугнуть её счастье.
Даже прекрасный мотылёк, севший на плечо женщины во время секса, может отпугнуть её приближающееся счастье.
И пение синицы в окне может отпугнуть.. и самое нежное, но не к месту, движение мужчины..
Меня это изумило. Я стыдился своего мужского тела, счастье которого ничто не может отпугнуть с верной тропинки бессмертия.
Я казался себе… первобытным человеком, грубым и примитивным уродом, который не способен разлюбить, какую бы боль мне не причинили.
Я стыдился себя в сексе. Мне тоже хотелось.. на миг потерять свой оргазм, как — душу, севшую на плечо женщины..
Однажды я даже заплакал во время секса от этой муки, что я — не душа в сексе, что у меня грубое тело мужчины, которое прёт напролом к своему счастью и ничто его не остановит, дикаря.
Ох и перепугал я тогда тебя, помнишь, солнце? Ты улыбнулась, обняла меня и прошептала мне на ушко: мы только что спугнули двух бабочек.
Ты.. такой же как я. Как мы..

Долго мучился этим вопросом: что то тут не так. Женщина — это чудо. Сама душа..
Но тогда почему чувство к любимому в ней может надломиться от малейшего пустяка? Женщина и сама не ответит. И сердце своё одинаково надорвёт, и пытаясь забыть любимого, и пытаясь его не разлюбить.
И в итоге.. даже слабая мысль о любимом будет причинять нежную боль: сердце будет бояться сильно думать о любимом, сильно вспоминать его: так мысль о любимом становится как бы… вечной беременностью в сердце женщины, став её нежной болью и тихой, апрельской звездой в вечере воспоминаний, только в обратном порядке: 9, 8, 7.. и в самом конце, я как бы рожусь — поцелуем, или тёплым шёпотом у шеи любимой, или сиренью, на её смуглой груди.

Часто слышал мнения самых разных женщин (моих друзей, психологов, писателей и т.д.) которые даже гордились этим, вот этой ранимостью женщины, от которой любовь может так просто поломаться.
А я не понимал этого. Для меня это было кафкианским абсурдом.
Я до слёз переживал это. Пытался даже.. пробудить женственность в себе, вызвать её в себе, как на спиритическом сеансе, в своих гомосексуальных опытах..
Любимая после ссоры и долгого молчания спросит: Саша.. я скучала по тебе. А ты?
- Очень, любимая.
- У тебя.. были другие женщины за это время?
И тут я покраснею, с изяществом индейца. Скажу — нет, любимая, И спрячу взгляд в пол, под кровать, где сидит серая кошка с белыми лапками: мне захочется к ней..
- А почему ты так покраснел? У тебя кто-то был? Скажи.
И что мне ответить? Что я..  рыцарь науки, как Луи Пастер? Что я провёл немыслимый и экзистенциальный опыт на себе, пытаясь ответить на главный вопрос Фрейда: чего хочет женщина?
Для этого нужно было самому стать чуточку женщиной. И вернуться обратно.. как рыцари возвращались к любимым дамам после сражений и подвигов, в ранах.
Но.. рыцари не прятали взор под кроватью, с серой кошкой с белыми лапками.

Я не понимал одного: этот незамечаемый всеми подвох, — таится в женственности, или она часть общечеловеческого?
Ясно помню, как даже в дружбе, а не в любви, сделав маленькую провинность, я ломался в женщине, навсегда.
Потом я искупал свою вину сполна. По христиански. Я внутренне умирал, как прежний Я, во мне умирало тёмное Я, и я становился лучше, я был почти новым человеком, словно я прожил жизнь и умер и родился в Индии или Испании и вновь позвонил к подруге, желая её обнять и расцеловать после долгой (300 лет!) разлуки.
Но.. меня в ней уже не было. Я был всё так же сломан в ней.

Это был маленький конец света. Как там у Тютчева? Так души смотрят с высоты, на брошенное ими тело..
Я видел себя, мёртвого, в милой душе своей подруги. Я касался себя, мёртвого, и я — мёртвый, робко, как перепуганный ребёнок в темноте, касался себя, живого.
От этого хотелось сойти с ума. И так повторялось часто в моей жизни.
Я тогда хотел покончить с собой.. чтобы сравняться, сравнять атмосферное давление себя — в душе близкого человека, и себя — в жизни, погасшей.
Помню, как сидел тогда в темной комнате своей в постели, смотрел на самолёт, летящий прямо к звезде, прочь от земли, и думал вслух: что с этим миром не так? Или с женщинами или с человеком? Со мной?
Почему любовь так легко может поломаться в душе самого родного человека?
Я читал вслух строчку Евангелия похожую на строчку самой души и женственности: любовь долготерпит, прощает, милосердствует…
Значит, проблема не в женственности, а в самой лжи человечности, которая уродует и женственное и мужское и любовь и дружбу.
Просто именно у женщины, этот паразит человеческого, на большой площади прирос к душе, и сама эта огромность области — как полнолуние души. Израненной души..
В этом мучительном сращении — вся тайна жизни и даже судьба человечества.
Значит.. нужно преодолеть человеческое в себе. За двоих.. по рыцарски.

Смешно сказать.. из-за чего человек порой может от любви покончить с собой. Не все поймут: чтобы.. преодолеть гравитацию и сумерки человеческого, и стать с любимой — сплошной душой, ангелом.
Кто же знал.. что для любимых это больно, когда любимые кончают с собой.
Но я то.. научился мыслить  — любовью. Дальше сумерек человеческого.
Благодаря своему странному самоубийству, я доказал себе, что вечная любовь существует. Что я люблю моего смуглого ангела больше жизни и больше, чем может вместить и дать — рай.
Потому что она.. и есть, мой утраченный рай.
И другого рая мне не нужно.