Свет в твоём окне.. (силуэт)

Это было давно, это было давно.. (эхо стиха Эдгара По).
Это было ещё в студенческие годы.
Я был влюблён в одну девушку.
Мне иногда кажется, что если бы в раю были стихи или книги, они состояли бы из одной строчки: я любил одну девушку..
Из этого мог состоять изумительный по красоте роман в раю. Ангелы бы поняли без лишних слов, о том что дальше.
Дальше — красота и боль. Жизнь. Всё в мире повторяется до такой степени, такой скорости, что быть может в простой травке — мерцает целый космос.
Да, я любил девушку.. Но мы не ангелы, поэтому мне придётся рассказать свою историю.
Во времена Гейне, Шелли, влюблённые приходили к окнам своих ангелов и с замиранием сердца, любовались светом в окошке любимой. Буквально, млели..
В Японии есть дивные слова, передающие любование луной — цукими, или сакурой — ханами.
Но почему-то ни в Японии, ни в Германии, ни в Англии, ни в России, нет дивного слова, передающего любование окошком любимого человека.
Пускай оно будет у каждого своё, в честь имени возлюбленного. В плане моего смуглого ангела, это слово звучало бы созвучно с любованием луной. Мне это нравится: луна в окошке.
А если бы любовались моим окошком? Сашими..
Похоже на странное японское блюдо.

Однажды, девушка куда-то пропала, не выходила во двор. Может она заболела? — переживал я.
Мы с ней не встречались, я просто был в неё влюблён. Мы были в разных компаниях.
Я жил в другом районе, и мне было сладостно приезжать в её милый двор и по вечерам любоваться её светлым окошком.
Я замечал за занавеской, мелькание родного силуэта. Я любил самую эту бирюзовую занавеску.
Я ждал, когда хотя бы на миг появится девушка..
Но она не выглядывала. Только её милая тень мелькала, как ласточка в пещере Платона: милые, милые взмахи её рук: она тянулась к полочке? Поправляла занавеску? Причёску? Или просто сошла с ума.. не знаю.
Я просто млел. Душа была натянута как тетива.. Сердце — было острее стрелы. Одно неверное движение, и тетива вздрогнет и сердце, лёгкое, счастливое, полетит..
Помню, как эти дни ожидания и томления, я признавался в любви милому силуэту девушки, как я мысленно целовал силуэт её руки, плеча, головки милой..
Она порой замирала у окна, за занавеской, и словно бы тайно смотрела на меня, как ангел незримый, который думает, что он незримый.

А я ей шептал: я люблю тебя..
Эти дни, наедине с окном, звёздами и весенним шелестом, были волшебными и одними из самых интимных в моей жизни.
И каково же было моё изумление.. когда через пару дней я узнал, что моей любимой не было дома.
Она была с друзьями на даче, а дома была её мама. Это силуэт её мамы я видел в её комнате. Ему я признавался в любви и млел!!
Тетива дрогнула и сердце вырвалось к звёздам, но недолго пролетев, упало к моим ногам, как ласточка.
Мне теперь кажется, что это было предчувствие моей самой большой любви. К моему смуглому ангелу.
Времена меняются, и окошки, меняются.
Я и любимая — в разных городах. Мне сложно бывать у неё и смотреть на её милое окошко. Хотя мысленно я делаю это часто, особенно во сне.
Интересно, есть такое явление, как — сон-лунатик? Просто мне часто снятся одни и те же сны, как я иду пешком или лечу на самолёте, к моему ангелу и стою у её ночного окошка, безумно счастливый. Стою с цветами, как на свидании. Смотрю на часы. Вот, мне пора. Самолёт. Я прилетал лишь за тем, чтобы постоять с цветами её любимых флоксов, под её милым окном. Я лечу обратно. Причём без самолёта. Сам по себе. От счастья..

Да, времена меняются, но любовь неизменна.
Теперь окошки другие светят нам в сердце: окно телефона, ноута.
И всё такие же милые тени любимой..
Что за тени? В соцсетях, это изменение её статуса, или что-то вроде. Изменение числа появления на сайте.
Боже мой! Как сладостно следить за простым числом, и трепетно ждать, чтобы оно сдвинулось с прошлого, и расцвело сегодняшним днём!
С таким почти религиозным блаженством, страхом и трепетом, на число не смотрел и Эйнштейн.
Это не просто относительность времени. Это что-то большее: время движется, как река, как луч, ты и планета летите среди звёзд, к созвездию Волопаса, а число на сайте стоит на месте — вчера! Вот, уже проходит два дня. А число никуда не двигается! Оно ранит сердце, ранит! Ты уже пролетаешь где-то мимо Марса, а число всё на месте, проклятое!
И расстояние между тобой и любимой растёт, растёт, как тишина и тьма между звёздами!
И сердце сходит с ума.. Ты пытаешься приостановить вращение земли, времени, чтобы сгладить, искупить расстояние, боль расстояния: ложишься на пол на кухне или в парке, среди удивлённых прохожих и обнимаешь землю, пытаешься затормозить её вращение… сердцем, словно она — это точильный нож. И сердце медленно стачивается. Но это не важно. Главное — ты любишь. Ты безумно переживаешь: что с любимой? Почему её нет? Почему?
Быть может сумасшедший так благоговейно смотрит на травку, часами и днями, как я на число в профиле любимой, ожидая, когда она покачнётся в безветрии.
Или японский поэт, блаженно улыбающийся травке чуточку пьяной улыбкой. И вот уже с уст слетает первая строчка хокку:

Сердце упало в траву,
Совсем, как кузнечик.
Кто я? зачем я живу?
Мне б, к саке, — огуречик.

Японец зачем-то перешёл с хокку на русский ямб. Бог ему судья. Его собраться по перу в 16 веке засмеют его и не поймут, как он счастлив, что он влюблён в смуглого ангела-сан.

Вот сейчас, словно арлекин, я грустно улыбаюсь, а у самого сердце разрывается вдали от любимой. Сердцу нечем дышать без неё, словно я нахожусь на далёкой, холодной и тёмной планете, где почти нет воздуха.
Не знаю, может учёные в грядущем откроют удивительную истину, что любовь, это квантовая машина по перемещению во времени и в пространстве.
В настоящей любви, в муках и счастье любви, человеческое чувство может оказаться на далёкой звезде, на удивительной планете, населённой странной жизнью, или на дне океана, в безмолвии космоса на окраине вселенной, на необитаемом острове, в 16 веке в Японии или в Авиньоне 14 века, возле церкви Сан-Викторино, где Петрарка впервые встретил Лауру

Это невозможно объяснить тому, кто не пережил. Кто по настоящему любил, тот поймёт: когда я был вместе с моим смуглым ангелом, в раю любви, мне казалось, что я люблю её беспредельно, не на 100 %, а на 1000.
Я это просто ощущал и косвенно, с улыбкой сравнивал с той любовью, которая была в моей жизни раньше: это как ночь и день. Как оригинал стиха Пушкина и его перевод на чужой язык. Это блаженно чувствуешь сразу: всё что было раньше — не любовь, а влюблённость сильная.
В некоторой мере это можно сравнить с теорией относительности и постулатом, что свет не может передвигаться в пространстве больше, чем 300 000 км. в секунду.
Свет — не может. А пространство может. Как волшебный гумилёвский трамвай, если бы летел куда-то со скоростью света, а я бы, в трамвае, без билета, встал бы и пошёл к любимой.. пошёл с цветами у груди словно бы через века, пространства, минуя перепуганную кондукторшу, прижавшую к груди свою сумку, в которой билеты превратились в роскошные цветы и стихи поэтов разных времён и изумлённых пассажиров, глядящих, как за окнами мелькает Авиньон, Япония, планеты в созвездии Орион…

Да, лишь в подлинной любви понимаешь, что любить можно больше чем на 100 %. И даже больше: когда я думал, что любил на 1000 %, я всё же так или иначе причинял боль любимой, мог быть ранен смертельно и замолчать от боли на некоторое время. Но лишь в аду любви понимаешь, что любовь бессмертна и нет боли для тебя, есть боль любимой, и просто нужно сделать так, что бы ей, милой, не было больно.
И почему это понимаешь так поздно, когда утратил самую прекрасную женщину на земле?
И главное, мучительно понимаешь, что для того чтобы вам быть вместе.. не только душа и любовь должны лететь словно бы со сверхсветовой скоростью, как и полагается в любви, но и тело, судьба.
А если.. судьба изувечена? При благородном желании лететь вместе с любовью, судьба просто рассыпается на глазах, как если бы раритетный старый Delahaye 135 MS Cabriolet запустили в космос, на манер спутника, летящего к Плутону, и разогнали бы до космических скоростей.
Посадить в такую машину космическую — любимую, настоящее преступление.

Моё утро или ночь начинается с того, что я прихожу к окошку смуглого ангела и с трепетом ловлю малейший её силуэт.
Я стою под её окном — в скафандре, полном бабочек.
Нет, я не сумасшедший. Просто мой скафандр  — подушка. Я на далёкой и грустной планете, где нечем дышать без любимой.
И я с грустью понимаю, что так будет до конца моей жизни. И понимаю я, что кончится моё тело, моя жизнь, а любовь моя, освободившаяся от плена тела и судьбы, вновь достигнет сверхсветовых скоростей. И даже когда кончится мир, разрушится мир, моя любовь пребудет вечно, как свет погасшей звезды.
Ангелы милосердные, сжалятся надо мной. Мне не нужен рай без любимой. Ангелы построят среди звёзд, возле созвездия Орион, московский дворик любимой и её дом с сиренью возле подъезда.
На протяжении тысячелетий, я буду снова и снова приходить под её милое окошко и ловить милый силуэт моего ангела.
В скафандре и с цветами флоксов, роз, прижатых к груди. Рядом с подъездом, недалеко от правой, самой кроткой звёздочки в Поясе Ориона, стоит мой чёрный Delahaye 135 MS Cabriolet.