Афродита (история любви)

Ранее утро. Заря, словно осенний клён за окном, ласково шелестит тихим светом на ветру.
Вот бы каждое утро, вместо солнца, над крышей дома напротив, росло огромное дерево.
Клён, багряно-рыжий, или яблоня— зацветшая.
И каждый раз, что-то новое, неведомое, и люди бы, с трепетом, замиранием сердца в груди, ждали: что же взойдёт и осветит мир на этот раз?
Влюблённые на крыше, грустные сумасшедшие у своих окон, похожих на тугую, лазурную смирительную рубашку (или наоборот: влюблённые у окон, а сумасшедшие на крыше), старики и дети, учёные и поэты, самоубийцы.. все, все, со слезами и сердцебиением, как бы медленно стекающим с кончиков пальцев на пол, на траву, на постель… ждали бы зари.

Что же взойдёт на этот раз?
Сиреневая планета из Пояса Ориона, населённая таинственной жизнью? Райский клён? Древо Жизни? Огромная, апокалиптическая, багрово-рыжая бабочка? Алая Роза? Сияющий и полупрозрачный эпизод из прошлого одинокого и плачущего человека у окна (его первый поцелуй в апрельском парке или тайный грех?), или гибель Помпеи, Мария с Христом на коленях, которого только что сняли с креста… или лучезарный ангел в конце времён.

Любимая ещё спит..
Какая же ты красивая когда спишь!
Может быть ещё и потому, что сон состоит из того же таинственного вещества, что и рай? Наверно поэтому ты мне снишься каждую ночь..
Ты как бы лежишь на берегу неба и тебя касается ласковая синева прибоя.
Ах! Боттичелли ошибся!
Афродиту нужно было изобразить, лежащей без чувств на берегу затихающего после бури, тёмно-зелёного моря.
На ней разорванное бежево-жёлтое платье, как.. в том фильме Тарковского, который ты так любишь. Она почти обнажена, и белизна тела, словно свет, тихо пробивается из-за разорванного платья. На правом плече виднеется кровь.
Она лежит на левом боку, как ты сейчас, любимая, слегка подогнув правую ножку к животу, и смуглый ветерок моей руки играет твоими.. её, каштановыми волосами.
В море что-то случилось. Корабль ли затонул с белыми, как крылья, парусами, или Афродита оступилась и упала со скалы в море..

Тихо целую любимую в сонные губы: боже.. такое доверчивое и мягкое тепло, есть только в цветах в раю, на заре.
Люблю срывать на заре алый цветок поцелуя с сонных губ любимой.. как чудовище из сказки.
Осторожно беру её правую ладошку и прикладываю к своему лицу, как кислородную маску.
Шепчу в ладошку что-то нежное нежное (да, я люблю по утрам разговаривать с ладошкой любимой; порой я читаю ей стихи, или исповедуюсь, словно смуглому ангелу, поверяю ей свои сны, грехи и тайны. Спи, любимая моя, мне нужно о многом поговорить с тобой.. помечтать, с ладошкой твоей).

Мне такой странный сон приснился сегодня, любимая.
Мы шли с тобой (нежная шизофрения русского языка: мы с тобой. Кто — мы? Нас много? Ты, моя душа, тело моё, жизнь моя, судьба и любовь) по льду замёрзшего океана и о чём-то спорили.
Вдруг, прямо под нашими ногами, промелькнула огромная тень подо льдом.
Мы остановились возле странной проруби.
Был день, лёд блестел голубым снегом и светом, а чёрная вода в проруби, таинственно отражала звёзды.
Мы спорили о нашей любви и невозможности настоящей любви на земле: что-то мешает на земле сбыться богу, раю и настоящей любви: они умирают на земле, словно они с другой, далёкой звезды, и Земля для них.. чужая планета со смертельным климатом жизни.

Ты с грустной улыбкой говорила, что любовь — как космонавт-путешественник, может выжить где угодно, даже на далёкой планете.
Я решил это проверить, и по странным законам сна, раздевшись догола, стал медленно погружаться в прорубь, держа тебя за руку.
Ты оглянулась на что-то мелькнувшее подо льдом и сказала мне с серьёзным лицом: будь осторожнее, милый, я тебя очень люблю..
Я полностью погрузился в тёмную воду, держа тебя за руку: что-то похожее видел я на картине Шагала — Пролетая над городом.

По чудесной логике сна, которой порой так не хватает любви (а может её как раз и в избытке, но мы привносим в неё глупую и бедную логику нашего мира), я держал своей вытянутой над собой, рукой, твою правую руку и через неё как бы дышал: рука дышала рукой..
У нас было одно дыхание на двоих.
Всё было чудесно. Я ощущал себя космонавтом в открытом космосе.
Мимо меня проплывало мгновенное, порхающее сверкание не то рыбок, не то далёких и пёстрых планет.
И что-то ещё проплывало, огромное, неведомое, отчего мурашки пробегали по телу, словно само тело пыталось дышать (кричать?) и каждая пора кожи, как бы приоткрывала рот и выпускала сверкающий пузырёк мурашки, который тихо всплывал на поверхность, ласкаясь к руке твоей.
В какой то миг мне стало трудно дышать.
Твоя рука дрогнула. Раз, ещё раз..
С тобой наверху что-то случилось, ты словно звала меня на помощь: пока меня не было, возможно, на мир опустилась ночь, такая же бескрайняя, безрассветная, как и тёмная бездна океана, в которую я погрузился.

Проснулся я оттого, что мне стало нечем дышать. Буквально.
В какой-то момент, тебя стало критически мало в моём сне и мне стало нечем дышать без тебя, словно ты была моим дыханием, воздухом, но я это понял только во сне, погрузившись в прорубь открытого космоса.
Господи, какое это счастье, лежать рядом с тобой, пусть и спящей, и просто дышать твоей тёплой ладошкой, положив её себе на лицо..
Век бы так лежал и дышал тобой: в твоей ладошке, воздуха и нежности, жизни, хватит для полёта к далёкой звезде в Поясе Ориона. А может и дальше.

Спи, хорошая моя, а я буду дышать твоей ладошкой, твоим сердцем, бьющимся в руке, на запястье: самый лучший и дорогой браслет для женщины.
Его ведь я подарил тебе в наше первое свидание в апрельском парке?
Ты и не догадываешься, милая, что я страдаю редкой формой лунатизма, и по ночам, утрам, тайно, голышом, хожу на свидание… с твоей смуглой ладошкой, тоже, восхитительно обнажённой.
Как же я её люблю! Если бы ты знала, как… ты бы нежно ревновала меня к ней.
Мы с ней (опять эта нежная шизофрения русского языка!) порой такое творим по ночам, пока ты спишь, пока мы.. спим.
Да что там, по ночам! Она такая смелая, рисковая. Инфернальница моя..
Мы иногда устраиваем свидания, когда ты рядом: это очень пикантно и будоражит кровь. Словно идёшь по карнизу и спишь и вот-вот проснёшься. Не окликнули бы!!

Ты что-то читаешь на диванчике или пересматриваешь Солярис, а я сижу на полу у твоих милых ножек, с изяществом цветов в раю, и, нежно похитив твою ладошку, убегаю с ней на небеса.
Положу её себе на лицо и дышу, дышу с наслаждением, прикрыв глаза, как при поцелуе.
На моих устах — улыбка счастья. Ладошка чувствует мою улыбку и словно улыбается в ответ.
Смотрю на твоё лицо — ты тоже улыбаешься, милая, переведя взгляд от книги или фильма, на меня, на нас, с ладошкой.
Ты ласково шепчешь мне: дурачок мой нежный..
Фильму идти ещё больше двух часов. Милый, милый Тарковский!!
Ещё 2 часа чистого счастья и космоса!
Вот бы выйти в открытый космос с ладошкой твоей на лице..

Я ведь и правда, не могу дышать и жить без тебя, любимая.
Мне грустно, когда многие говорят вечные слова, не понимая их и не живя ими: слова на ветру, как листва.
Только родившись, сразу облетают, ибо нет в них жизни.
Они говорят: ты моя жизнь! Мой воздух! Умру без тебя!
И вот, она и он расстаются, и не умирают, живут вполне себе счастливо и сыто, с румянцем на щёчках, женятся и выходят замуж.
Может есть какой-то особый и вымирающий вид людей? Те, кто любит больше жизни и умирает от любви, кто живёт в слове, не меньше чем в жизни: слово равно жизни, телу, душе.
В Эдеме, слова были видны, они мерцали в красоте природы и были крылатой частью тела и мысли..
Так иные поэты, всецело переносят свою душу и тело, в слово, и потому глумление над их творчеством или равнодушие к нему, может их убить. Поэт Китс, написал дивную поэму Эндимион, но пошлые критики стали глумиться над вечной красотой. А это всё равно что распять звезду и красоту мира, а значит, и бога, любовь, которая пытается прорасти в мир.
Китс не выдержал этого и у него открылось лёгочное кровотечение. Он умер.
Так и те, кто любят по настоящему, не бросают слов на ветер, а живут в своих словах не меньше, чем в жизни. А быть может и больше, потому что любовь — больше жизни.
Не знаю, может это и правда такой вымирающий и древний вид лунатиков любви?
Иной раз мне кажется, я даже могу их разглядеть на улице. Их очень мало. У них особая грусть в глазах и даже в улыбке, 'кроткой улыбке увяданья, о которой писал Тютчев.

Мне порой снится, что людей на земле - нет, они почти не живут, точнее, их жизнь на самом деле, спиритуалистична и призрачна.
Мне хочется улыбаться, когда речь заходит о Том мире, посмертном существовании души, поисков контакта с ней, почти как с далёкой звездой.
А всё просто.. выйди на улицу и заговори с любым встречным.
Не мы живём, а нами живёт прошлое, или пытается что-то «дожить и договорить».
Призраки прошлого бредят на устах людей, встречаются там тайно, словно лунатики: слова прошлого, чувства и мысли прошлого, мечты и страхи..
Интересно, есть ли среди призраков, лунатики?

Мы думаем, что говорим что-то своё, чувствуем впервые… а всё это уже было, и мы просто рабски повторяем чужие грехи, сны, мечты.
Возможно это и есть то самое Вечное возвращение Ницше, которое он сам толком не понимал?
Один из старцев в начале 20 века сказал: если бы люди видели, кто их окружает незримо, они бы пришли в ужас.
Кто окружает? Соломенные и нелепые призраки, со своими соломенными цепями, сковывая крылья нашей души, мешая любить и быть свободными.
Они не страшны. Старец ошибался… А может как раз он и знал, что они как туман, стоит просто крылом взмахнуть и он рассеется.
Лишь в настоящей любви мы пробуждаемся и рвём эти цепи и тогда нам становится больно и радостно: мы предельно обнажены перед миром, и лишь любимый человек словно бы нас прикрывает от холодного света звёзд.
Мы словно только что сотворены, ещё полупрозрачны и светлы: мы вернулись в Эдем, заросший тишиной, травой и звёздами.

Я пришёл к любопытным мыслям: беспорядочные связи с пошлым искусством (не в плане интима, а в плане низкого качества), более губительны для души, чем такие же связи с людьми, по той простой причине, что и к падшему человеку можно иметь милосердие, даже в сексе, даже в развратном сексе можно сохранить душу, а пошлость искусства, исподтишка разрушает в нас вечность.
Мне всё чаще кажется, что есть некая сокровенная связь между тем, что и как человек читает и как он любит.
Если человек читает книги неразборчиво, я бы сказал — развратно, чередуя сиюминутную и пошлую литературу, с вечной, то красота в душе — рассеивается и не успевает сосредоточиться в нечто крылатое.
Вкус человека постепенно портится, размываются границы прекрасного и безобразного.

Так и встречаясь с пошлыми людьми, мы опошляемся, не замечая этого.
Оборачиваясь памятью сердца на века моей жизни, с улыбкой грусти замечаю. что вся моя жизнь была сплошной и непрерывной молитвой о тебе: где бы я ни жил: в Испании, Ирландии, в 16 веке или в 21, я ни разу не изменил тебе, и не в плане даже — женщин: я не взял в руки ни одной пошлой книги.
Я молился и ждал тебя в веках, у прекрасных картин Боттичелли, Ван Гога, прогуливался возле вечернего моря с Экзюпери, посещал концерты Вивальди..
Красота стала храмом моей любви к тебе, и я молился в нём о нашей встрече.
Я не растрачивал нежность свою и любовь.
И вот, мы наконец-то вместе, и века нежности тепло цветут в моей груди, цветут навстречу тебе, вечная моя. Гений чистой красоты..

Знаешь, ладошка, это и правда, грустно.
Когда человек поёт чужую песню и фальшивит, это неприятно и сразу заметно, особенно если знаешь оригинал.
Когда человек пробует писать что-то литературное, уже не многие могут расслышать тут пошлость: человек нелепо перепевает мысли и слова из книг и жизни, толком не растворив их в себе. И многие восхищаются этим.
Тут наверно проблема в том, что многие из нас утрачивают ощущение и память сердца о том самом Оригинале чистой красоты, о которой писал Пушкин.
А если человек просто живёт, говорит, мыслит.. то тут ещё сложнее увидеть призрачность его жизни. Самого человека словно ещё нет. Сплошное эхо-лунатик чужих слов, прошлого, даже снов искусства.

Ладошка милая.. мне иногда кажется, что я появился на свет, только когда встретил тебя в том апрельском парке.
До тебя меня не было. Я спал, как Эндимион. Зачем-то существовало моё тело. Сердце билось куда-то в ночи, слова что-то говорило на ветер и ветру.
Если бы я родился в Испании, был бы испанцем и ходил на корриду.
Родился бы в Африке, бегал бы по саванне с копьём за грациозной ланью..
Но это был бы не я.
Я, был бы я, если бы в Африке побежав за ланью и убив её, упал бы на колени в траву, и со слезами на глазах обнял её, милую, тяжко дышащую из последних сил и смотрящую на меня из травы — лазурный, перепуганный почерк травы и цветов, — взором затравленного и бесприютного ангела в конце времён.
Я, был бы я, если бы на корриде, сидя на трибунах, с томиком стихов Бориса Рыжего, я не выдержал бы этого безумия, выбежал на арену, и, вытащив окровавленную саблю из умирающего быка, сразился бы с тореадором.
Я, был бы я, если бы в Африке, сидя ночью на берегу озера Чад, смотрел бы в сторону России, и мои губы шептали бы что-то неведомое, нежное, предчувствуя тебя..
Рядом со мной сидел бы рыжий лисёнок и грустил вместе со мной, смотря на луну.
Так душа на земле томится по небесам..
А ты небо моё, любимая. Мой рай.

Друзья улыбаются и до конца не верят, когда видят, как сильно я тебя люблю.
Говорят, это похоже.. на одержимость.
Я робко спросил недавно одну знакомую: а ты бы хотела.. чтобы тебя любили именно так?
Она улыбнулась одними глазами и, выдержав паузу, ласково прошептала: нет.
Я ей сказал: вот за эту паузу, тебя в этой паузе, я и люблю. А то что до неё и после — это уже не совсем ты. Не вся ты..
И поцеловал её в зардевшуюся, как кленовый лист, щёчку: люблю целовать в женщине, времена года..

Да, любимая, они не верят мне, а я — им.
Я просто не понимаю, как можно любить так, как они.
Вчера сидел в кафе с друзьями и смотрел на милых девушек своих друзей.
И грустно улыбался. Ведь на их месте могли бы быть совсем другие девушки, и они бы этого не заметили: могли быть испанки, японки..
Родись они в Ирландии, то слушали бы иную музыку. Читали бы Джойса или Станислава Лема.
А я.. я бы и в Африке тосковал по пушкинской осени.
В Ирландии, укрываясь в пабе от дождя, пил бы с местной рыжей девушкой виски и тосковал бы по томику Андрея Платонова и.. тебе, хотя не знал бы ни Платонова, ни тебя.
(Клянусь тебе, любимая! У меня ничего не было с той рыжей ирландкой! Мы просто пили с ней по ночам в пабе на окраине Дублина и тосковали по тебе. Она тосковала со мной по тебе, прикорнув на моём плече..).

Если бы я родился в Африке.. я бы умер девственником.
Боже мой, как хорошо, что я не родился в Африке!
И вовсе не потому, что я мог умереть девственником или что там опасно и я мог умереть от клыков огромного рыжего тигра (там нет стрел амура, и моё тело просто бы разорвали. Моей любви к тебе, слишком много для простых стрел амура: оно бы разорвалось от любви к тебе.. тигр просто был бы символом).
Просто мне безумно тяжело было бы в Африке без тебя, и я был бы верен тебе и в Африке, даже не видя тебя. Меня бы там окружали прекрасные принцессы.. а я был бы верен тебе.
Я и правда не могу жить и дышать без тебя. В прямом и переносном смысле. А разве можно любить иначе?
Когда мы ссоримся и молчим и ты уезжаешь в другой город.. мне кажется, я где то в Африке или на далёкой планете и я задыхаюсь без тебя.

Бывает, я ночью сплю рядом с тобой и просыпаюсь со слезами на глазах, потому что мне во сне стало одиноко и зябко без тебя: ты не приснилась мне.
И тогда я ночью прижимаюсь лицом к твоей ладошке или тёплой подмышечке, и замираю с наслаждением, словно цветы рая тепло и ярко проросли в нашей постели..
(что со мной, любимая? Может я и правда, болен, или ненормален? Может я как-то неправильно люблю? Просто я спрашивал у моих знакомых, друзей.. и все с грустной улыбкой пожимали плечами. Никто меня не понимал. Никто не чувствовал то, что я.. а я и в книгах о таком не читал. Что со мной не так, любимая?).

А бывает и по другому: я принимаю горячую ванну, и вдруг, мне как воздуха не хватает твоего милого голоска, или запаха твоих каштановых волос, или просто, мои пальцы задыхаются без твоих смуглых плечей и нежных бёдер..
И я выпрыгиваю голый из пенной ванны, словно раб и сон Афродиты (вместо раковины — ванна), и бегу, как Адам пеннорождённый (и как я раньше этого не понял? Образ Афродиты, выходящей из пены, и образ Евы, выходящей из белоснежной ряби рёбер Адама, это единый и вечный образ. Адам — вовсе не земля, а таинственный океан), к тебе, читающей на диванчике книгу или пьющей на кухне зелёный чай с яблочным вареньем, и нежно припадаю к твоим смуглым коленям и целую, целую их, лаская рукой, дышу ими и тихо плачу.. а ты гладишь меня по вечно-непоседливым волосам и ласково шепчешь: дурачок ты мой нежный..
А я просто не могу без тебя, любимая.
Буквально не могу жить и дышать..

Мне всё чаще снятся странные сны, любимая.
Как я живу где-то в средневековой Испании.. живу бессмысленно, ибо нет там тебя, и я кончаю с собой и просыпаюсь рядом тобой в постели и прижимаюсь со слезами на глазах к твоей тёплой ладошке..
Мне снилось, как я кончаю с собой во времена Платона, в 12 веке, в  21, 19, 20, 2: казалось, что я смутно пробую припомнить, набрать твой номер телефона, своей смертью, в веках —  в Испании, Греции, Ирландии, России..
Один раз я даже покончил с собой в 26 веке: я был космонавтом в экспедиции по поиску внеземной жизни на далёкой, сиреневой планете.
Я словно бы рвался куда-то, звёздная моя, потому что тебя не было на земле..
На этой планете, с дивными, багряно-рыжими закатами, я и покончил с собой, томясь по тебе, развеев в тёмном воздухе лепестки розы..
Планета была маленькая, и они на миг так доверчиво и нежно повисли в воздухе.. что их можно было даже погладить, словно это моё сердцебиение.

А сегодня мне тоже приснился странный сон.
Говорят, в космосе людям снятся удивительные сны, похожие на заиндевевшие окошки, на которых проступают, не то папоротники и цветы рая, не то крылья ангелов и умерших.
Знаешь что я подумал? Может… только рядом с тобой, неземная моя, мне снятся такие сны?
Мои сны и стихи, как таинственные, сиреневые лучи далёкой луны, взошедшей над прекрасной планетой..
Во сне я шёл с тобой среди звёзд, похожих на блеск росы на заре в прохладной траве.
Мы говорили с тобой о любви.
Мы во сне только и говорим, что о любви.. Словно она —  наш воздух с тобой. Воздух далёкой, таинственной планеты, на которой мы рождены.

Ты шла среди звёзд в своём чудесном сиреневом платье и говорила мне с улыбкой, что в настоящей любви — нет даже понятия — грех, т.к. само тело в любви, вновь — душа, нет преград, и пространства не преграда, время, даже если влюблённых разделяют целые века..
Я оглянулся на что-то огненно-рыжее, пролетевшее возле нас (ангелы в космосе? Перелётные, осенние ангелы..), а когда перевёл взгляд на тебя, ты была уже далеко, где-то возле звезды в Поясе Ориона, но, странным образом, я слышал твой милый смех и ощущал тепло твоего нежного существования, как если бы мы гуляли с тобой в парке и ты скрылась за листвой, и я мог тебя ощущать, не видя.

Простой опавший кленовый лист, взлетевшая птица, говорили бы нежно о тебе, словно красота природы и ты..  вновь стали одним целым: красота стала молитвой о тебе, и нежностью моей о тебе.
Во всём, во всём была ты: и в свете звезды и в шелесте алой листвы и сердцебиением в моей прозрачной груди..
Ты удалялась всё дальше и дальше. Я тебя терял, навсегда.
Я понимал, что мне тебя не догнать в человеческом теле. На это ушли бы века, и я бы задохнулся без тебя..
Но я люблю тебя больше жизни.
Я вырвал своё горячее, сердце из груди, и, размахнувшись изо всех сил, из последних сил, бросил его огненным метеором в твою сторону, в сторону Пояса Ориона.

И мне вдруг стало бесконечно одиноко и страшно и во сне: а вдруг ты его не поймаешь, не увидишь?
А если оно упадёт на какой-нибудь далёкой, голубой планете, безумной и грустной?
Моё сердце пролежит в траве, века, и, никому не нужное, превратится в печаль цветов и травы..
Я упал на колени среди звёзд и произнёс молитву во сне: Господи, пусть моё сердце упадёт как можно ближе к милым ногам любимой!
Пусть я умру, но сердце моё возле неё будет биться ещё некоторое время, жить возле её милых ног и биться среди звёзд.
Потому что моё сердце создано, чтобы биться возле её милых ног..
По чудесной логике сна, уже умирая, задыхаясь без тебя, я каким-то образом поймал своё сердце, летевшее в жуткую пустоту и тьму, и оказался возле тебя.

Мне иногда кажется, что в тебе бьётся моё сердце: у нас одно сердце на двоих, и через моё сердце в тебе, течёт твоя милая, тёплая кровь. Я нежно полон тобой, и каждый миг я блаженно теряю тебя.. и обретаю вновь и вновь.
Может поэтому я люблю на заре, целовать твою нежную грудь, выглядывающую из-за лиловой пижамки?
Целовать твоё сердце.. сирень твоих сосков.
На далёкой планете, где-то в созвездии Ориона, такого нежного цвета могли быть цветы сирени..
Мы всё ещё на земле? Это так странно.. никак не привыкну.
Я принёс тебе розу в постель.. нежно провожу лепестками по твоим сонным губам, шее, плечам и груди, животику милому..
Любимая.. ты улыбаешься во сне? Или ты уже не спишь?
Ты всё это время слушала меня?

— Моё сердце разговаривало с тобой и неслось среди звёзд.
Мне снилось, что мы поссорились и я умерла без тебя.
Поцелуй меня, любимый.