Письмо ангелу

​Я убийца.
Звучит безумно, но я пишу это письмо той, кого убил…
Хочется попросить прощения и заплакать.
Кому отправить это письмо? Кто его прочтёт?
К ангелам такие письма не допускает цензура. Люди сочтут это безумием.
А ты, моё родная, ты где-то между человеком и ангелом…
Что мне делать с этим письмом? В нём.. вся моя жизнь, вся моя любовь… не нужная ни на земле, ни на небесах: на небеса меня просто не пустят.
А такая любовь жжёт как в аду, уже на Земле.
 
Знаешь, я, кажется, знаю, как появился ад на земле.
Ты любишь грозы? Знаю, что любишь.
Далёкие грозы во мгле вечера похожи на райские розы.
В самом слове — грозы, уже есть семена небесных роз.
Так и в моей любви к тебе был уже ад и рай, с самого начала.
Как думаешь, ад похож на планету, сплошь населённую алыми розами, грозами?
Человек просто просыпается среди роз от вспышки грозы, тень которой синей змеей скрылась в цветах.
И всё, никого больше нет. Розы, грозы…
Как в вечной и банальной рифме. И человек лежит под грозовым и цветущим небом, и из груди, запястий, плечей, у него мучительно прорастают розы: его память о той, кому он причинил боль на земле.
 
Когда допишу это безумное письмо, больше похожее на дневник обнажённого сердца, я пойду с ним в наш с тобой парк, когда разразится гроза.
Вырою глубокую яму, как для человека, идеально подходящую для тебя, и похороню в ней письмо, сердце своё.. свою боль.
На похоронах моего письма будут только наши друзья: вечерний дождь, гроза, тревожный шелест листвы и.. ворон.
Интересно, а если кто-то заметит, что я делаю в парке?
Приедет полиция и заставит меня снова копать зарытую яму.
Ворон надо мной будет каркать что-то своё, неверморное, дождь будет идти под медленным наклоном, как в кошмарном, душном сне, от которого нельзя проснуться, хоть и понял, что спишь.
Полицейская машина неподалёку, забьётся в припадке световой эпилепсии, а я буду со слезами на глазах сырую, и тоже как бы заплаканную землю, и в конце-концов все увидят лежащее на глубине тёмной ямы, обнажённое сердце моё — это письмо.
 
Да, я убийца, прости меня, любимая.
Так бывает в жизни: можно стать убийцей, даже не убив человека, а просто… убив отношения, что-то в человеке — убив: надежду.
Мы не можем быть вместе, и это звучит как безумие.
Не менее странно было бы, если бы на улице ко мне подошла странная незнакомка в плаще и тёмной шляпке, и, коснувшись моего плеча, сказала бы: ты умер..
И всё. Я просто иду дальше, живу куда-то, встречаюсь с друзьями, слышу детский смех в парке, пение птиц, листаешь книгу.. но в итоге понимаешь: незнакомка была права: это уже не жизнь, а существование.
Если тебя нет рядом — всё бессмысленно.
 
Я сегодня несколько раз просыпался ночью, от одной мысли: тебя нет в моём сне.
Просыпался, хватался ладонью за белые складки пустоты постели рядом со мной, словно я падал куда-то, и, спасённый мыслью о тебе, удерживался на краю ночи: засыпал с улыбкой, думая о тебе, а потом снова, просыпался в поту и слезах..
А под утро ты мне всё же приснилась.
Сон был странный: тесная комната сна и ссоры.
Сумрачно. Шторы у окна задёрнуты, и как бы вздрагивают от лёгкого сквознячка, но со стороны кажется, что кто-то в тёмном плаще отвернулся к стене и плачет, и плечи его тихо вздрагивают.
Двери в комнате не было. Точнее, она была заколочена досками, похожими на широкие полосы света в парке, отвесно, безвесно падающего сквозь листву.
Ты держала у груди свою чёрную кошку.
Я говорил тебе что-то тёмное, злое.
Причинял тебе боль, но и себе я причинял боль, т.к. слёзы были у меня на глазах.
Но странное дело: я физически видел, как причинял тебе боль.
 
От каждого моего резкого слова, кошка у тебя на груди вырывалась и царапала до крови грудь, плечи и руки, и получалось, что от моих слов у тебя на коже проступали алые раны.
Ты просто стояла возле окна и плакала.
Я чувствовал твою боль, но на моей коже не было порезов, и я хотел порезать себя сам.
Взял со стола нож, но ты тихо вскрикнула, увидя зажатый в моей руке долгий блеск.
Я сделал шаг навстречу тебе, и ты снова вскрикнула и замотала головой: у тебя на шее появилась нежная, как цепочка, алая полоса.
Хотел всего-лишь взять кошку у тебя из рук… хотел, чтобы и у меня были твои раны, но кошка сама выскользнула из твоих рук.
Мы стояли друг напротив друга, просто молчали и плакали, но алые раны таинственным образом продолжали проступать на наших телах: лицах, ладонях, груди и бёдрах..
В какой-то миг, раны на твоей коже стали таять, и как бы проявляться на мне, я весь истекал кровью, и тогда ты бросилась ко мне, желая обнять..
 
Проснулся я с криком в ночи, разбудив тихо плакавшую во сне, жену.
А под утро мне приснился тот самый сон. Один из тех странных снов без начала и конца, на берег которого ты выброшен, словно после кораблекрушения.
Я был на берегу моря и ты лежала на песке, смотря на меня, сквозь меня, в небо.
В твоей груди был нож. Хоть я и не помнил, что вонзил в твою грудь нож, я знал — это я тебя убил.
Но как это часто бывает во сне, нож был не совсем ножом: я не хотел тебя убивать…
Чего хотел? Проникнуть в тебя.. хотел войти в тебя интимнее, нежнее и глубже, чем в сексе: желал коснуться твоего сердца, остановив его, как уставший маятник часов в детстве, когда ещё не зная о Фаусте, в восторге от пения птиц, дождя, и поцелуя девочки в очках, я залез на стул к часам, желая остановить мгновение.. время.
 
Да, я убил тебя во сне, любимая. Но я хотел быть лишь с тобою и только с тобою, чтобы наc не разлучали больше твои друзья, твой парень и.. твоё беспокойное сердце.
Я просто лёг с тобой рядом на пляже и обнял.
Это было наслаждение: сознавать, что на острове нас не найдут и ты от меня никуда не уйдёшь, и я никуда от тебя не денусь..
Я мог теперь долго, сладостно, безумно долго лежать с тобой рядом и обнимать тебя досыта, ласково гладя тебя, тихую, мёртвую, смотрящую в небо.
Во сне я плакал и обнимал тебя, говорил такие нежные слова, которые не осмеливался сказать при жизни.
Затем сон стал зарастать реальностью, словно дикой и высокой травой.
Твоя милая плоть стала пахнуть тлением и смертью.
Меня снова разлучали с тобой, заставляли покинуть тебя.
Я нежно поцеловал тебя в бледные и холодные губы и закрыл глаза, как и полагается при поцелуе: тебе и себе.
А потом я.. как бы закрыл глаза своего обоняния и грустно улыбнулся.
В сумерках осязаний нас ничто больше не разлучало.
Был прибой моря, как бы с неба, было счастье..
Я дышал ртом. Я знал, что запах тления проникает в меня, но в этом почти осеннем и чуточку сладком запахе была и ты, и ты была во мне: было в этом смещении восприятия что-то смутно-гомосексуальное.
Я буквально дышал тобой и ты молчала во мне, как бы плечами запаха встав у моего сердца.
 
В какой-то миг мне стало стыдно, что я избегаю тебя, твоего обнажённого существования: в тлении плоти участвовал ведь каждый атом твоего милого тела; смерть, словно импрессионист, превращала твою плоть в трагичнейший и нежный пуантилизм существования: я дышал, вбирал тебя целиком, понимаешь? 
Я слишком люблю тебя, солнце моё, чтобы брезговать тобой даже в смерти: свет каждого расцветшего атома в тебе, ставшего душой и невесомостью запаха, я вбирал в себя и как бы прижимал тебя изнутри к своей груди.
Сон длился года, века…
Я обнимал уже не твою милую плоть, но твои белые кости: солнце, губы мои и синий прибой, продолжали тебя целовать..
Ты была моя, только моя, и во сне я знал, что нас не сможет никто и ничто разлучить.
 
Невермор, невермор, невермор…
Боже мой! Я только сейчас понял всю трагедию поэмы По — Ворон.
Утрата любимой, её смерть. Одиночество комнаты, распахнутое, как объятие ангела — окно, и влетевшая птица, у которой истомлённый горем человек, вопрошает: встречу ли я когда-нибудь свою любимую, в аду или в раю?
- Nevermore..
А в жизни ещё безумней: никогда, родная, ты слышишь? Никогда я не увижу тебя, совёнок мой нежный!
Мы не будем вместе — никогда!!
Грустно улыбаюсь… Эдгар По первоначально хотел вместо ворона вывести — совёнка.
Что смерть и ад перед этим безумием? Пустяк…
Знать, что ты не умерла, что ты живёшь и улыбаешься с друзьями, целуешь другого… и не быть с тобой, никогда!!
Сердце, вечный ворон, шепчет и сводит в ночи мою душу и сны: никогда!
 
Безумно сознавать, что лучшее, что было в жизни — осталось позади.
Ты бала лучшим, что случилось в моей жизни.
С тобой одной и жизнь то случилась моя, и вот, тебя со мной нет, а значит и жизни — нет.
Любимая, хочешь открою маленькую тайну?
В детстве, пережив как Байрон трагедию любви в 8 лет, я открыл таинственный закон природы, над которым смеялись взрослые, когда я рассказывал его им, как в бреду.
И только сейчас я осознал весь его трагизм: это закон множественности бесконечностей.
Если атомы — бесконечны в безграничной вселенной, то в атоме существуют более мелкие частицы, а в них, другие, ещё более мелкие, мгновенные.
И вот этих частиц, бесконечно больше бесконечных атомов.
Гармоничная лесенка бесконечности..
Я к тому, что вся эта грубая реальность, нас разлучившая, и даже смерть, что разлучит однажды наши тела, для меня — всего лишь робкий блеск в огромном и бесконечном мире — моей любви к тебе: в ней нас не сможет разлучить уже ничто.
 
Во снах и в сердце своём я живу только тобой: у моей любви — мышление дельфина: как дельфин никогда не спит, сначала дремлет одно полушарие его мозга, потом другое, так и я: ты для меня вечная, бессонная реальность.
Днём, я только о тебе и думаю. Засыпаю — и снова вижу тебя и живу тобой, с тобой.
Перерыл много мудрых и скучных книг, в поисках подтверждения моей странной любви к тебе: что-то похожее нашёл у Цветаевой и в одной книге по квантовой физике, которую даже не дочитал: всё это слишком туманно и сложно для меня.
Но была там дивная мысль.. о нас.
В фотонах света есть Пара. Её называют — запутанность. Всё как у нас…
Где бы не была другая пара, даже на расстоянии миллионов световых лет, другой, близкий ей фотон, будет ощущать всё то, что ощущает и другой фотон: эти осязания любви — выше скорости света.
Но если кто-то попытается измерить их единство, зафиксировав, они навсегда потеряют связь друг с другом.
 
Мне кажется.. наша с тобой возможная встреча и нежное безумие дальнейшего брака с тобой, это гибель для нашего безмерного чувства.
У меня к тебе не любовь, а — душа, звёзды, гроза и прибой океана!
Разве можно всё это заключить в комнату, в постель?
Разве можно.. жить с душою, в постели? Она мала для души..
Хорошая моя.. а тебе ведь хочется простого человеческого счастья: ощущать руку любимого в своей руке, прогуливаться с ним по парку, рассказывать ему утром свои сны…
Прости.
Крылья моей любви, в первую же нашу ночь на постели с тобой, проломят стены, перепугав насмерть соседей твоих и их кошку.
 
Где-нибудь в лесу или посреди океана, среди звёзд...ты жить не сможешь со мной.
Родная моя… чтобы мне быть с тобой, мне нужно… любить тебя меньше, по человечески, как любили тебя мужчины до меня и будут любить после, но.. так мало, преступно мало, я не могу тебя любить, это… больше чем убийство.
Мне жизненно важен каждый твой жест, каждая мысль, походка, малейшая складочка твоего тёплого голоса и дыхания: нет на твоём теле частички плоти, которая не была бы свята для меня, которую я не хотел бы поцеловать, к твоему нежному румянцу и смущению ангелов.
Подумать только! Ты вся мне нужна! Как бы ты не пошевелилась, как бы не выглядела с утра, в различные моменты жизни, чтобы не сказала — всё это мне дорого.
Словно в безграничной вселенной есть точка опоры для всего твоего милого существования, от первого воспоминания детства, до снов и твоего лилового ноготка на левом указательном пальце с милым, улыбчивым шрамиком.
Это.. предчувствие бессмертия.
Ни у одного цветка в мире, звезды, стиха, птицы — нет такой всепринимающей их точки осязания: родины сердца.
Если была бы, цветок, стих и звезда вмиг просияли бы чем-то ангелическим.
Ах, я даже и не мечтаю, что моё робкое существование было бы хотя бы на 5% кому-то интересно и важно.
Кому интересно, как я в детстве обнимал со слезами на глазах, дерево, переживая первую неразделённую любовь?
Кому важно… моё левое запястье с синей веточкой венки? Или моё правое ухо с маленькой родинкой на мочке, где могла быть серёжка?
 
Что-то странное стало происходить со мной: я стал жить тобой.. буквально.
Не имея возможности войти в тебя телесно, в сексе, я.. стал входить в тебя духовно.
Стал видеть, чувствовать и слышать то, что и ты, находящаяся от меня на расстоянии тысячи км.
Моя нежная плоть стала доверчивой фотографией нашей невстречи, которая намокает твоими осязаниями: пейзажи твоих осязаний и чувства проступают на ней.
Стоит тебе съесть что-то вкусное: твои любимые креветки, как я, вегетарианец, не только ощущаю во рту их матовою сладость, но у меня проявляется аллергия. И всё же я счастлив.
Если тебе больно… если тебя обидел твой мужчина, я могу беспричинно заплакать среди парка, общаясь с друзьями, и моё запястье покраснеет обжигающей болью, словно его кто-то с силой схватил.
Ощущаю я иногда и то… когда ты занимаешься любовью со своим мужчиной.
Тогда мне хочется сойти с ума…
 
Продолжаю своё странное письмо через неделю.
За это время произошло настоящее чудо.
Жена вернулась домой пораньше и обнаружила меня, на полу, возле постели: я был весь изранен.
Перевязав раны и приведя меня в чувство, жена перепуганным, оступающимся голосом спросила, что со мной случилось.
Что я мог ей ответить? Правду? Она никому не нужна в этом мире.. как и любовь.
Ты была за 1000 км от меня, а я был с тобою.. в тебе.
Ты ехала со своим мужчиной на машине, спорила с ним о чём-то и попала в аварию.
Время остановилось. Сердце твоё не билось: моё сердце билось в твоей милой груди.
Я как бы накрыл тебя собою и увёл в сторону.
Моё робкое существование на миг проступило рядом с тобой и на меня пришлась вся сила удара.
Уже потом, в письме от тебя я узнал, что ты действительно попала в аварию и чудом спаслась.
А ещё ты писала, как на миг, словно в нежном бреду, совсем рядом с твоим лицом, в кошмарно и блёстко накренившемся мире, ты увидела моё лицо, прозрачно и тепло коснувшись его..
Не могу больше писать, прости, моё солнце.
Безумно люблю тебя.
Дождь за окном… начинается гроза.