Из жизни идиота

20 января

Подозревать о сумасшествии я начал после стройной череды своих снов, похожих на поваленное в грозу дерево.
Мне снилось, что я — врач, а мой пациент — голый молодой человек со стрелою в боку: моя душа.
Т.е. моё тело пыталось вылечить душу, уверив её, что её — нет.
Я говорил себе, что снова поступил плохо и сбежал из палаты, проснувшись.
Мне несколько раз снился именно этот сон: я сбегаю из палаты и меня, истощённого, голого — возвращают обратно, лечиться.
Чем-то это мне напоминало эпизод с Гоголем, когда он срывал розы в саду Аксакова, но коснувшись гусеницы на стебле, в ужасе вскрикнув, побежал в дом и заперся там.
У окна металась бабочка, которая чуть не свела его с ума.

5 января.

Мне стало лучше. Снился странный сон о моей свадьбе.
Моя умершая жена бросала букет невесты через мою спину: походило на безумный волейбол…
Я со слезами на глазах прыгал у невидимой сетки, пытаясь «отбить» несчастные цветы, ибо за моей спиной одиноко стояла моя милая, в которую я был безответно влюблён.
Вот, вишнёвые цветы полетели к ней; она радостно протянула руку… но в последний миг, в ужасе вскрикнула: букет превратился в гранату.
Она поймала её. Вспыхнул ослепительный свет в руке: ей оторвало руку, но каким-то чудом она продолжала радостно нести в воздухе вишнёвые цветы.

- 23 днём.

Шёл снег за окном. Написал любимой письмо.
Переживаю и боюсь, что она сочтёт меня безумным и со смехом покажет это письмо своим друзьям.
Я ей писал, что из-за своей болезни слишком понимаю невозможность нашей взаимной любви, и потому у меня одна надежда: умереть и совершить революцию в реинкарнации ( буддисты могут меня за это закидать… хм. а чем могут закидать буддисты? Лепестками лотоса? вишнёвыми косточками?).

Моя мечта была умереть и родиться… милой левой ножкой моей возлюбленной.
Просто она сломала ногу, была в гипсе, и мне казалось, что эта нога, совсем как новорождённый ребёнок с розовым личиком выглядывающим из белых пелёнок.
Я был причиной её сломанной ноги, её боли… но таинственным образом я как бы становился и полноценным отцом её ноги, и в тоже время, сыном её, уже всей.
Ах, моё существование было бы деликатным и чутким: она бы обо мне даже не узнала!
Я всегда был бы с ней. Она бы меня купала, совсем как ребёнка, мыла бы за ушком моего лопоухого мизинца, по-матерински нежно улыбаясь.
Потом бы учила меня ходить.. заботливо склонившись надо мной, а я бы радостно поднял к ней своё улыбающееся лицо коленочки.

Она бы ходила со мной в кино и кафе, кормила бы меня капнувшим вишнёвым мороженым.
Я бы её ревновал к кому-нибудь, кто во тьме кинотеатра положил бы свою руку на меня… и я бы вздрогнул и скинул эту руку, а возможно, и в приступе наигранного припадка, вытянулся и забился бы в судороге.
А ночью, когда они занимались бы любовью, я бы отвернулся к стене и тихо плакал: только плечики бы мои вздрагивали…
А потом я снова был бы с нею.
Она бы меня нежно брила, озорно замирая лезвием у поднятого горлышка в пенке под коленом.
Смотрела бы вечером со мной фильм, положив на меня свою правую ногу, и даже обвившись вокруг меня нежно, как она это любит делать: я бы не выдержал этой нечаянной ласки и упал… в обморок.
Нога бы онемела, и потом, сладко покалывала бы, проявляясь своим существованием как на фотографии.

А ночью мы лежали бы с ней в постели вдвоём ( я бы добился — знаю, слишком знаю свою подлость.., — чтобы её любовник сбежал от неё, испугавшись слишком частых судорог её безумной ноги, порой, в самый неподходящий момент, норовящей даже лягнуть...в самое уязвимое для мужчины место)
Она бы уснула… а её левая нога, безумная и счастливая, лежала бы в ночи с открытыми глазами, совсем как Анна Каренина, и смотрела бы на потолок, на милый профиль её правой ноги.
Боже, как бы я был счастлив просто быть с ней, прижавшись к её плоти тёплой щекой своего усечённого, бесполого существования!

25 комара ( долго смотрел на мелькавший у фонаря снег)

Кажется, в моей комнате часы сошли с ума.
Подло это и грешно вот-так передразнивать больного человека.
Они то пойдут, то остановятся, задумавшись над чем-то и занеся свою левую, минутную ногу над лужицей времени.
Вот, опять часы пошли куда-то.
Закрою ночью глаза, а они ходят вокруг меня, ходят…
Остановились опять: боже, как страшно открыть глаза!
А вдруг они… подошли ко мне, ухмыляются, ждут, что я открою глаза, а они: бу!

Вот часы снова пошли… ушли куда-то совсем, тихо прикрыв дверь за собой. Обиделись может.
Как бы время не убил кто на улице ночью.
Опасно бродить по ночам. Сейчас многие убивают время…
Трогаю робко свою левую ногу под одеялом… непередаваемое в своей обнажённости чувство какого-то метафизического стыда и даже… порока!
Закрываю глаза и плачу.
Входит время, видимо, нагулявшись, покачиваясь: живое, и слава богу…

26 янтаря

Открыл окно и снежинка проникла в жёлтое и округлое тепло комнаты.
Случайно ( ой, случайно ли, бесстыдник?) ударился левой ногой о ножку стола: о несчастнейший мученик из всех мучеников тела: мизинец!
Ночью пошёл дождь и нога...неожиданно разболелась снова и даже запульсировала синеватой болью, словно небесной азбукой Морзе, передавая мне что-то, что жутко было понять и принять.
Но сам факт того, что от простого дождя вдруг заболела нога, вовсе к нему не причастная, даже почти не похожая на него, казался мне безумием!

Это что же в мире происходит? Так и весь мир может сорваться к чертям.
Что будет завтра? лист с дерева упадёт и человек разобьётся на машине?
Девочка рассмеётся в парке… а у одинокого человека в комнате разорвётся сердце от тоски?
Боже, как страшно жить в этом мире!

Январь

Задёрнул все шторы в квартире и не выхожу из дома.
Страшно, что мира уже нет: открою шторы, а дом — над чёрной, осыпающейся бездной.
Словно всё в мире встало на свои места и он впервые не лжёт: день наверху и ночь внизу.
Она всегда была внизу, пряталась веками и лишь иногда ворочалась войнами, самоубийствами поэтов и влюблённых.
Просто дети прошли под окном: смеялись все, как назло.
Причём, смеялись словно бы намеренно в моё окно.
А потом пошёл сильнейший дождь и ветер срывал листву с вишнёвых деревьев.
Казалось, что это шли вовсе не дети, а некое странное существо многосмешное ( на манер многоглазого существа), а за ним, на цепи синей ветра, шло чудовище — дождь, спутанной и грязной, седой шерстью волочащейся по земле: даже глаз не видно: всё шерстью дождя заросло.

Просто день. Безымянный. День-альбинос

Пение птиц за окном. Неужели выжили одни птицы? Милые…

День сурка

Видимо, выжили не только птицы.
Очевидно, что спасся человек, мужчина… да и тот, несчастный, видимо сошёл с ума.
Кричал кому-то под моим окном: Зинка — дура!
Ничего ты не понимаешь: люблю я тебя! Скинь 50 рублей...
Несчастный, милый человек!
Нет твоей Зинки. Умерла она вместе со всем человечеством!
Романтик ты мой… ну как она с неба скинет тебе что-то?
Не сердись на неё. Она умерла…

День без числа.

Это какое-то чудо. Ничего не понимаю…
То ли я больной, то ли мир. На себя думать не хочется.
Под окном играла музыка… похоронная.
Слышались голоса людей и даже плач.
Посмотрел сквозь щель в шторе: словно в ад заглянул.
Мёртвые идут и хоронят… живого. Нет, вру.
Кого же они хоронят? Гроб закрыт. На нём — цветущая веточка вишнёвого дерева и солнце блестит.
Солнце хоронят?
Покойся с миром…

10 Пастернака

Словно несчастный Робинзон, я остался один на голубом островке Земли, омываемой океаном бескрайней ночи.
Милая, вечная моя, ты тоже погибла!

12 Фа

В пятницу явился призрак моей любимой.
Она позвонила мне в дверь но я не открыл: пришла со своим любовником: глазок, как глаз рыбы фугу, и мои растопыренные, околюченные пальцы возле глазка.
Я был на дне своего ада. Меня терзали и мучили бесы.
Тень любовника не выдержала и стала спускаться по ступенькам ( в ад, обратно?).
Моя милая, видимо, переживая за своего нежного дурачка, осталась одна.
В какой-то миг она сняла очки и прижалась ухом к двери, к моей груди прижалась, словно к гробовой доске.
Она стала отходить. Я не выдержал и… зачем-то облизал глазок, в котором она отразилась нежно-вся, словно весь мир в голубой, дрожащей дождинке на веточке.
Заплакал и сел на пол, прислонившись спиной к двери: сколько я ещё выдержу один, в бессмысленном мире, без неё?

14 Ля

Стал думать о самоубийстве.
Но самоубийство для шизофреника — ад, ещё на стадии помышления о смерти.
До ужаса представилось, что я умру и мой призрак будет приходить ко мне по ночам… не важно где: в аду, раю…

26 Февраля.

Снился дивный сон.
Я был Святой Себастьян, каким он изображён на картине Николо Реньери, только с той разницей, что я был привязан не к столбу, а к мачте на корабле Одиссея, и вокруг меня пели… не сирены, но моя любимая и её любовники.
Вырывающийся смех из их уст — ранил меня, как ранили меня и их ласки любимой.
На моём теле вспыхивали алые раны: кожа рассекалась на бёдрах, груди, спине и плечах.

Но это были необычные раны: они имели вид.. искажённых в муке губ.
Эти алые губы шептали что-то нежное в воздух и бредили.
Подлетала чёрная птица, совсем как к прикованному Прометею, но не терзала меня, а наоборот, утешала и кормила открытые раны моих губ — черешней.
Высвободившейся рукой я гладил бредящие губы своих ран ( рука была почему-то — женская, причём она ложилась на губы моего тела с деликатностью и чуткостью бинта).

Я разговаривал с губами и они мне что-то отвечали, произнося её милое имя из мифа о Пандоре.
А потом, взошло алое солнце, и из моих ран и губ на моём теле проросли вишнёвые веточки и заневестились белым цветом.

2 Марта

Смех ребёнка за моим окном.
Нет, это её голос, её милый голос!
Может, каким-то чудом ей удалось спастись?
Значит, мы одни на земле остались… ах!
Сердце болит… и нога.
Может она не знает, что мир погиб? Сказать ей?
А может… она от горя с ума сошла?
Тогда я для неё воскрешу в стихах целый мир, и заселю его смехом детей, похожим на крылья ласточек, дождём и листвою весенних деревьев!