Легенда ( на мотив Андрея Платонова)

Уложит спать её и сам приляжет он,
и будет до утра подслушивать сквозь сон
её рыданья и томленье. ( Набоков)

Это было давно, во Франции 18 века, недалеко от монастыря Параклет, известного трагической историей любви Абеляра и Элоизы.
Жителей деревеньки стала поражать таинственная болезнь - летаргический сон, и их поначалу хоронили фактически живьём.
Так бывало уже не раз во времена войн и народных несчастий, голода: душа как бы противилась этому бреду, сну жизни, похожему на кошмар, и пятилась, уходила в себя, как морской отлив, оставляя за собой пустынный берег тела, с оскалами тишины, кротких осколков существований: утонувшая давным-давно брошка, кольцо, бутылка вина... ракушка бледная сжатой руки любимого человека.

Люди умирали, засыпали загадочным сном за ужином, у колыбели с ребёнком, за занятием любовью...
Влюблённых находили обнажёнными в постели, с навеки замершими объятиями, недопитыми поцелуями; казалось, они продолжают любить друг друга и после смерти, но ещё более нежно и грустно.
Их так и хоронили, вместе, в одной могиле.
Если бы мы смогли взглянуть сквозь ночь земли и времени на такую могилу, то увидели бы, как плоть влюблённых медленно смешивается, оплывает, как свечи, смешиваются уста, ладони...
Сердце мужчины, волшебным образом, прорывает грудь, рёбра, похожие на прутья тюремной решётки, и проникает в грудь женщины, занимая в ней законное место.
Вот прошли века.. два скелета, всё так же нежно обнимают друг друга среди звёздного мерцания кремнистой почвы в ночи Земли.

Но однажды вскрыли могилу со "спящим", и в ужасе обнаружили исчерченную ногтями крышку гроба; вид самого умершего был ещё более ужасен: словно случайно сделали фотографию в Аду, запечатлев пароксизм загробных страданий странного существа, проклятого на небесах и на земле.
После этого на кладбище при захоронении стали устанавливать колокольчики, соединяя их верёвочками с гробом: если человек просыпался в могиле, он дёргал за неё и раздавался звон "воскресения".
Приставили к кладбищу сторожа, который должен был следить за колокольчиками, слушать ночь и звёзды.

Эта должность требовала особенного характера.
Только представьте себя на месте этого сторожа. Вот вы выходите ночью на кремнистую дорожку... пустыня тишины и неба... звезда с звездою говорит.
Вы садитесь на скалистой возвышенности, в позе врубелевского Демона, прижав колени крыльев к груди, и смотрите печально на задремавшие деревья, редкое пение неведомой птицы и яркую кардиограмму веточки кричащих сверчков, выводящих в воздухе тёмном свою таинственную пульсацию жизни.
Кажется, листва, пение птицы, сверчки и мерцание звёзд, тихо переговариваются между собой о чём-то важном...
Кресты, расправив свои тёмные руки, хотят обнять... то ли друг друга, то ли эту ночную красоту, всё то, что не успели обнять в этом мире - люди.

Может показаться, что мир давно уже умер, и вот-вот должно что-то случиться: свет таинственный прольётся с небес, кресты качнутся реями затопленных кораблей..
А если бог - умер? Если Земля скинула с себя голубое покрывало атмосферы, приподнялась на цыпочках в звёзды, и там, в безвоздушном пространстве, где нет ни человека, ни бога, эти содрогающиеся колокольчики никто не услышит?
Замурованные в своих могилах, словно в капсулах для межзвёздных полётов в состоянии криосна, воскресшие, пробудившиеся люди сходили бы с ума, обрывая верёвки с колокольчиками и исцарапывая содранными в кровь ногтями крышку гроба, похожую на чистую страницу.
Времени бы не стало.. оно бы распалось на атомы пространства, искусства и бреда.
В самых разных временах, мучающиеся от неразделённой любви, поэты и дети несчастные, подмечали бы в природе, в шуме осенней листвы, на страницах любимых книг - этот зловещий звон.

Это мог быть каинический сон сторожа: Бог-Сын - умер на Земле; бог-Отец - на небе, взяв уже не грехи людей на себя, а свою вину за то, что происходило в созданном им мире.
Он хотел страдать, но не мог...- нечем было.
Христос, единственный сын, которым он почему-то пожертвовал вместо себя, так и не вернулся на небо, оставшись верным своему слову: он сошёл в ад, к страданию человеческому, и уже не мог его покинуть.
Бог остался совсем один... и в конце-концов, не выдержав счастливых и лживых лиц придворных ангелов, вечно поющих его милосердие, удалился от всех, тоскуя по своему милому сыну, которого он, оказывается, совсем не знал, и покончил с собой, бросившись с неба падающей звездой путеводной в бездну времён, желая страдать, как люди, как сын... желая почувствовать хоть что-то.

Бог впервые осознал, что никогда не любил, ни сына, ни мир, ни людей.
Более того, он, бог войн, мести и казней, не был христианином: только теперь, умерев, он понял, что его сын создал бы мир совсем иначе, и с Адамом и Евой поступил бы добрее... Нет, этот мир был создан наспех, вчерновую, в бегстве от одиночества немых звёздных пространств, шепчущихся о чём-то, о чём бог не знает, не мог знать, т.к. не испытал этого, а звёзды и листва каряя крыльев ангелов, шепталась о кострах инквизиции, Освенциме, Хиросиме и муках Христа...
Да, только абсурдный, страдающий, умирающий бог - Христос, мог бы создать мир... островок голубой мира в пустыне звёзд.
Но Христос, сын.. умер, и лишь природа, словно подлинная мать, поняла весь ужас этой трагедии, трагедии ненужности "Слова" и искусства в мире, отвернувшись от бога в своей вечной печали.
Поздно уже создавать мир... Какая это была безумная и горделивая затея! - создавать то, что не знаешь, не чувствуешь, что окажется... больше тебя, убив тебя и отринув!!

Это было похоже на вызывание демонов, а не на сотворение мира... Что он пробудил тогда своим перепуганным шёпотом одиночества, бессознательно повторяя неведомые ему слова шёпота звёзд, крыльев ангелов напуганных?
Человека он вызвал из небытия.. словно древнего и могучего духа тьмы.
И вот, этот дух, поработил мир, изнасиловал природу, убил бога... и сам захотел стать богом - ничто. Весь мир захотел обратить в ничто, словно и бог, и человек - лишние в красоте мира.

Бог умирал тысячи, миллионы раз в своём падении, воскресая раз за разом в новом времени, в чувстве сжигаемой на костре несчастной женщины, обвинённой в колдовстве... воскресал в последних словах Джордано Бруно на костре...
Он умирал в детях Освенцима, Хиросимы, насилуемых детях священниками, в истерзанных животных в тёмных переулках города...
Он шёл свой крестный путь, не всегда чувствуя боль... он искал своего сына, следуя по его стопам, понимая его всё больше и больше.
Купола луны, Земли, вставали перед ним первозданными, поруганными храмами природы.
В сверкающих душах Сартра, Перси Шелли, Байрона и Андрея Платонова, словно далёких и прекрасных звёздах, заселённых неведомой жизнью, мерцала сонная красота, руины абсурда и чувств, которые возрастом словно бы превосходили бога, говоря о древней, таинственной жизни, любви, в которой не было места богу.

Вот, бог пробудился в теле изнасилованной девушки где-то на востоке в 21 веке.
Её похитили для брака. Она пытается бежать... старая бабка с седою бородкой, похожая на ведьму, легла у порога: грех через неё переступить...
Девушка кричит, ладонями закрывает лицо всё в слезах... и вдруг - тишина улыбнулась в её ладонях; послышался полубезумный смех девушки: бог увидел этот бред жизни, о котором ему даже не докладывали его чиновники - святые, и ужаснулся... и ринулся телом несчастной девушки к двери, наступая на "ведьму" со страстью...
Но девушку бьют, валят на пол, избивают... девушку и бога, насилуют бога.
Он кричит и молит прекратить. Безучастные и грустные звёзды смотрят в окно. Качается ночная, каряя листва у фонаря, шепчет о чём-то...
Он это уже когда-то уже слышал, этот сумеречный, перепуганный шёпот листвы и звёзд, отражённых в окне.

Вот бог просыпается в 16 веке в мрачном подвальчике в глубинке Испании.
Он - в теле измученного еретика и философа, нежного любителя природы: его жестоко пытает священник.
Бога ужасает не столько бред происходящего, что священник, с именем бога на устах, искренне свершает ад на земле, изгоняет, как он думает, дьявола из тела этого несчастного.
Ужасает бога то, что этот кроткий атеист, человеколюбец, оказывается, страдает не меньше его сына!
Бог изнутри обнимает сердце атеиста, со слезами целует его... замечая следы своего сына в этом измученном сердце... впервые видя в этом несчастном теле - своего сына: бог называет его - сыном своим.

Лицо атеиста на миг просияло под пытками, как бы в экстазе мистической боли, и что-то взглянуло из небесной глубины его синих глаз на священника, и с его уст сорвались слова бога: несчастный ты человек... такие как ты - несчастные, глупые люди, в веках - несчастные и перепуганные от боли страха смерти... насилующие в этом страхе и этим страхом - себя и природу... Как же больно!.. я и не знал... Бедный мой сын! Бедные люди!!
Еретик умирает... тени этих слов, листвой отлетают, смешиваясь с первыми словами бога при сотворении мира.
Если бы первое слово бога, словно сигнал с далёкой звезды, можно было замедлить, разложить, как луч, то изумлённый человек бы увидел, услышал слова разных веков, слова страданий и крики людей и животных, всей милой природы в аду существования...
Да, в начале было не слово, а... крик бога!
Еретик умер с улыбкой на лице. Лицо инквизитора окаменело от непонятного ужаса...

Бог проснулся в теле несчастной дворняжки в дождь и стужу перед закрытыми дверями вечернего храма.
Священник подлетел, сверкнув тёмным крылом машины, вышел: опрятный, сытый.. безгрешный, только что окончивший пост.
Бросил подачку синего, сострадательного взгляда на несчастную, и... скрылся в дверях.
Собака прижимается к дверям ночной церкви, дрожит... видит сон: она - прекрасное животное, с копытцами, хвостиком и рогами; она ест траву на лугу, молится карим вечером глаз звёздам и богу неведомому...
И вот, в него вонзают нож, делают еду из его нежной плоти: грешники и верующие едят его, бога, искренне думая, что они делают что-то доброе... не замечая даже, что прервали, быть может, самую чистую и подлинную молитву на Земле.

Собака вздрагивает во сне, прижимаясь к дверям храма, чуточку уронив задремавшую головку, словно надломленный цветок, и её буквально тошнит на холодную паперть, отразившую звёзды.
Тошнит от отношения к природе, как к жертве и женщине в средние века, в которой не замечали душу.
Бог впервые увидел человека, как уменьшенного бога, царька, и возненавидел себя в этом живом зеркале, возненавидел того, ради кого приносится в жертву невинная природа - вечный Авель.
И почему он ничего не сказал о милых животных в своих заповедях, об этих подлинных, но одичавших ангелах - обращался к себе бог, не узнавая своего голоса.
Ах, если бы сейчас я творил мир - думал обессиленный, истерзанный бог в кротком, полуослепшем уме измученной собаки, - я бы сотворил его совсем, совсем иначе... сын был бы жив... сына я убил тогда, когда не сумел простить первых людей! Сына убил!!!

Собаке... несчастному и отверженному зверю, умирающему на грязной паперти у храма, снится последний сон: акт сотворения мира, милой природы, человека - это акт самоубийства бога: 6 дней творения, как шестизарядный барабан револьвера - заряжен человеком, лишь один день. Тёмный холодок ствола ночи у виска... и вечный сон мёртвого бога.
Ярчайшая звезда срывается с небес, падая в бездну ночи.
Бог просыпается в теле сторожа, задремавшего в позе врубелевского Демона, и вскрикивает...
Налетел ураган. Змея грозы обвила ветви ночи... колокольчики, разом, жутко содрогаются, кричат...

Сторожа на утро обнаружили забившимся в тёмном углу за кроватью, взявшись за голову и раскачивающегося из стороны в сторону, повторяя одни и те же слова: меня нет... мира - нет... ничего нет! Слишком поздно... не хочу, чтобы было... что я им скажу? Мне нечего им сказать!!
Сторож сошёл с ума и его поместили в психиатрическую больницу.
Говорили, за её стенами порою случались странные вещи, чудеса... но робкие, как бы стыдящиеся самих себя, не нужные вовсе в этом безумном мире: левитация доктора, зашедшего в палату к плачущему и отвернувшемуся на постели к стене, сторожу, гладящего дрожащей рукой подлинник картины Рафаэля с милой природой и маленьким ребёнком, играющим на солнцепёке среди цветов и стружек, с воробьями: картина загадочным образом проступила на стене, как фотография родного человека.
Утраченный трактат Джордано Бруно о душе и звёздах, написанный сошедшим с ума, кротким и необразованным крестьянином, которому постоянно казалось, что он охвачен огнём.
А иногда, ночью, верхнее окошко с левой стороны, светилось небесной синевой: из него в мир и тьму росли райские, зацветшие ветви, и огромными мотыльками, возле этого окна с решётками, метались карие крылья печальных ангелов.