Гейман, "Шерлок" и Майкрофт

Этот рассказ я прослушала в исполнении автора прямо перед походом в кино на викторианский выпуск "Шерлока". И поэтому, когда встал вопрос о переводе фрагмента для Lingua Turris, я не раздумывая выбрала именно тот образ, из-за которого у меня в кинотеатре буквально "отпала челюсть". До сих пор я сильно подозреваю, что Гаттис, как хороший друг Нила Геймана по "Доктору Кто", просто "слямзил" у него идею.

Смерть Майкрофта стала концом Британской Империи, но кроме нас двоих это было никому неизвестно. Он лежал на постели в своей блеклой комнате, укрытый белой простыней, похожий на привидение – только дыры для глаз вырезать.
Я полагал, что болезнь его иссушит, но он, напротив, казался еще крупнее, чем обычно, а пальцы походили на толстые сардельки.
- Добрый вечер, Майкрофт, - приветствовал я. - Доктор Хопкинс проинформировал меня, что тебе осталось жить две недели и чрезвычайно настаивал, чтобы я ни в коем случае не говорил тебе об этом.
- Он болван! – дыхание Майкрофта свистело и дрожало. – Я не дотяну и до пятницы.
- До субботы как минимум – ответил я.
- Ты всегда был оптимистом. Нет, в четверг вечером я, учитывая узость здешней двери и лестницы, превращусь в задачку по практической геометрии для доктора Хопкинса и владельцев похоронного агентства «Снигсби и Мальтерсон», которым придется как-то вытаскивать мой гроб из дома.
- Я тоже задавался этим вопросом. Особенно про лестницу. Думаю, они вынут оконную раму и спустят тебя вниз, как огромный рояль.
Майкрофт фыркнул. – Мне 54, Шерлок. В моей голове все британское правительство. Не вся эта ерунда с бюллетенями и выборами, а настоящие дела. Вся суть. Никто больше не знает, как связаны передвижения войск в холмах Афганистана и пустынные берега Северного Уэльса, никто больше не видит всей картины в целом. Можешь себе представить, что вся эта братия и их последователи сделают с независимостью Индии?
Об этом я раньше не думал: - А она получит независимость?
- Это неизбежно. Лет через тридцать максимум. Я недавно написал несколько меморандумов по этому вопросу. И по многим другим тоже: о Революции в России - она случится в течение ближайшего десятилетия по моим прикидкам – и о проблеме с Германией и о многих других. Не потому, что я надеюсь, что их кто-то прочтет или поймет… – еще один свистящий вздох: легкие моего брата дребезжали как окна в заброшенном доме. – Знаешь, если бы не моя смерть, следующую тысячу лет Британская Империя процветала бы на радость всему миру.

Раньше, особенно в детстве, когда Майкрофт делал подобное грандиозное заявление, я обязательно старался его «поддеть». Но не сейчас, не на смертном одре. К тому же, я был уверен, что он говорил не о реальной Империи – неидеальной структуре, полной неидеальных людей, - а о той Британской Империи, которая существовала только в его голове – блистательной мощи, служащей процветанию всей мировой цивилизации.
Я не верю и никогда не верил в империи. Но я верил в Майкрофта.
Майкрофт Холмс, 54 лет от роду. Он застал начало нового века, но Королева все равно переживет его на несколько месяцев. Она была старше него более чем на тридцать лет и гораздо более крепкой старушкой, чем он. Не раз я гадал про себя, можно ли было избежать такого конца.
Словно в ответ, Майкрофт заговорил: - Ты прав, конечно. Если бы я заставил себя заниматься упражнениями, если бы жил на птичьем корме и овощах вместо «портерхауса», если бы скакал по полям вместе с женой и собакой или делал бы всякие другие вещи, противные моей природе, я бы выторговал себе еще дюжину лет. Но что они значат в свете общего хода вещей? Ничтожно. К тому же, рано или поздно у меня наступил бы маразм. Нет. На создание работающей гражданской службы уйдет как минимум двести лет, не говоря уже о разведке, я совершенно уверен…
Я промолчал.
В этой бледной комнате не было никаких украшений. Никаких цитат Майкрофта. Никаких вырезок, фотографий или картин. Я сравнивал эти аскетическое убранство с беспорядком в комнате на Бейкер Стрит и в очередной раз поражался строению его ума. Ему не нужно было никаких внешних воспоминаний, все было у него в голове: все, что он когда-либо видел, переживал, все, что когда-то прочел. Он мог закрыть глаза и прогуляться по Национальной Галерее или просмотреть весь читальный зал Британского музея – или, что более вероятно, сопоставить отчеты Британской разведки, цены на шерсть в Уигане и уровень безработицы в Хоуве и лишь по этим данным отдать приказ о назначении человека на должность или о тихом «устранении» торговца.

Майкрофт сделал глубокий дребезжащий вздох и сказал: - Это преступление, Шерлок.
- Прошу прощения?
- Преступление, братишка. Такое же гнусное и ужасное, как любое из тех, что ты расследовал. Преступление против природы, мира и порядка.
- Должен признаться, дорогой брат, что не совсем тебя понимаю. Какое преступление?
- Моя смерть, - ответил Майкрофт. – Как пример. И смерть вообще. – Он посмотрел мне в глаза.
– Я серьезно, - сказал он. – Не это ли преступление, которое стоит расследовать, Шерлок, друг мой. Оно одно отнимет у тебя гораздо больше времени, чем установление того факта, что беднягу, который дирижировал медным оркестром в Гайд Парке, отравил стрихнином третий корнетист.
- Мышьяком, - поправил я машинально.
- Думаю, ты вскоре обнаружишь, что мышьяк в его ужине – всего лишь хлопья зеленой краски с оркестровой эстрады. Симптом отравления мышьяком – красная сыпь по всему телу. Нет, бедолагу убил стрихнин.

Больше Майкрофт не сказал мне ни слова – ни в тот день, никогда. Он испустил свой последний вздох в четверг, во второй половине дня, а в пятницу служащие «Снигсби и Мальтерсона» выставили раму окна и спустили вниз тело моего брата, как огромный рояль.
На похоронах были только я, мой друг Ватсон, наша кузина Харриет и больше никого. Согласно последним распоряжениям Майкрофта, ни один из представителей Гражданской службы, Министерства иностранных дел и даже клуба «Диоген» не должен был присутствовать там - будучи затворником при жизни, Майкрофт не изменил своим привычкам и в смерти. Поэтому никто, кроме нас троих, исключая пастора, который не был знаком с моим братом, не знал, что четверо рослых мужчин, опускающих на веревках гроб с необъятным телом, и стараясь при этом не ругаться крепкими словами, предавали земле всеведущую руку Британского правительства. Я дал каждому из них корону за труды.

И все это время, глядя на похороны 54-летнего Майкрофта, я слышал в своей голове его свистящее дыхание: «Это ли не преступление, за которое действительно стоит взяться?».