О ТРОГАТЕЛЬНОМ У ПЕЛЕВИНА.

Пелевин не сентиментален. Кто угодно, только не он. Вот смотрите, если попробовать провести параллели между ощущением от стиля некоторых писателей и образным рядом, созданным работами великих актеров, для меня это будет примерно так. Набоков - Янковский, красота даже в отталкивающем и общепризнанно уродливом, избыточность глубины, в которую можно погружаться до бесконечности. Хемингуэй - Жженов, совершенно мужское, маскулинное; без поигрывания мышцами и нарочитых демонстраций - человек делает свое дело. С нежность к ревущему зверю глубоко внутри. Ремарк - Баталов, настоящий мужчина, умелый в обращении с этой тяжелой жизнью, но не чуждый ласки и не стыдящийся ее. Пелевин в такого рода сопоставлении - Охлобыстин. Хоть режьте меня, хоть ешьте.

Умен, циничен, охотно демонстрирует глубину, которая на поверку оказывается вершка три, но вода так мутна, что желающих измерить не находится; остро актуален и как никто другой умеет подать собственное превосходство, выставив на посмешище других, чья уродливая корявость еще заметнее на его блистательном фоне; умение ориентироваться в подводных течениях граничит с даром предвидения, а иногда им и становится; не чужд богоискательства, всякий раз выворачивая наизнанку свои такого рода попытки с очередной официальной религией. Но читатель Пелевина, как зритель Охлобыстина знает, убежден - за юродством и скоморошеством просто иная форма Служения. Без ханжества и показухи, Джокер не в меньшей мере степени служит Ему, чем Культурный Герой, разве - более осознанно.

Он играет ради игры, плетет словеса ради создания совершенного узора паучьей сети, которой уловит очередной поток поклонников и в сантиментах для этой цели не нуждается. Только он ведь Мастер и плохо делать не умеет того, за что берется. Потому родники нежности, которые встречаются посреди минных полей его текстов, могут напоить отменного качества водой и утоляют жажду получше потоков от специализирующихся на таком творцов, Я вспоминаю диалог из "Затворника и Шестипалого" о ком-то, кто помахал вслед, когда их изгоняли из социума: "И я всегда знаю: когда ко мне приходит любовь, я становлюсь спокоен". Вспоминаю слова о Гайдаре в "Жизни насекомых". Помните, он там личинка стрекозы.

Вчера наткнулась в "Железной бездне" на этот диалог и верите-нет, плакала. Красиво, безнадежно, полно звенящей нежности. Да вот он:

" – Мне снилось, что я такое веселое крылатое существо…
– Ты такая и есть, – сказал я.
– Не перебивай… И я гляжу в чьи-то огромные глаза… Словно изнутри большого стеклянного бокала. И отвечаю на какой-то сложный вопрос. Я радуюсь, что могу так хорошо и складно ответить, но постепенно понимаю, что меня создали именно для того, чтобы я на него ответила, и, договорив до конца, я тут же исчезну – поскольку я и есть ответ. Но мне совсем не грустно. А наоборот, легко и весело. И немного жалко того, с кем говорю, потому что он и есть вопрос, на который я отвечаю. И когда я кончусь, он никуда не исчезнет, а так и будет задавать и задавать себя дальше… Но другого ответа уже не будет."