Классный журнал 6А класса игры "Школьная Вселенная"
Здесь будет находиться актуальная информация по классу и игре в целом. Класс распущен. Классный руководитель с 1 по 3 классы - Eli-Nochka - Элина|птица Ночь Мама… Развернуть
Я очень долго оттягивала чтение этой книги, но вот момент настал. Как говорил Ханс Хенни Янн : «Это настигнет каждого!»
Не понимаю и никогда не пойму тех, у кого Ремарк в «любимых писателях». Я не люблю Ремарка и каждый раз страдаю, когда читаю его книги (это мой личный пунктик). Но это страдание и приносит в конечном итоге катарсис. И поэтому как бы я не относилась к Ремарку, я медленно, но верно продолжаю читать его книги.
У Ремарка всегда всё плохо. Помню, что первой моей книгой у него был Чёрный обелиск , которая до сих остаётся самой любимой. Там тоже всё плохо, но есть крупинки иронии, которые навсегда запали в душу.
Конечно, со стороны кажется, что я при*уела, сижу тут, ворочаю носом, читая книгу об ужасах концлагеря. Я, сытенькая, чистенькая, в тепле, обутая-одетая. Мне вообще полагается захлопнуть рот и не вякать. Я то поколение, которое не застало войну и породит следующее, ещё дальше отстоящее от неё. Помню, как в классе пятом или шестом нас водили на выставку, где всё начиналось с ужасов Второй мировой, а заканчивалось почему-то освоением космоса и настоящим скафандром, сидящим на стульчике. Так вот там было два самых страшных момента — этот пресловутый скафандр и комната, посвящённая концлагерям. Карточки, фотографии истощённых мёртвых людей вповалку, модель печи, номера на руках заключённых, всё это сопровождалось аудиоматериалами. Это было страшно. Это то, от чего нормальному человеку хочется убежать, не смаковать, не делать сэлфи на фоне бараков (какой мудак это придумал?). Это позорные листы истории человечества.
«Искру жизни» можно сравнить с фильмами Ларса фон Триера, и его я тоже не люблю, но посмотрела почти все фильмы. После каждого просмотра хочется сдохнуть, но я продолжаю смотреть, заведомо зная, что они не принесут мне удовольствия. Или страдание — это награда? Или же я не находя в себе жестокость, отрицаю её в других. А жестокости во все времена было немало, и это не только нацисты в Германии, вспомните Голодомор, отряд 731, ГУЛАГ. Жестокость не исчезает, когда закрываешь глаза, когда не читаешь книг, когда стараешься не смотреть на фотографии жертв. Жестокость рождается, когда есть вседозволенность. Поэтому у Ремарка плюгавенькие и тшедушные нацистики с удивлением и удовольствием замечают, что до войны они и подумать не могли, что в силах убить человека, а тут давят их пачками да ещё друг перед другом стараются изголиться: кто больше, кто больнее, кто извращённее.
Конечно, реальным гротескам концлагерной жизни Ремарк противопоставляет гротескные образы немцев: жирный комендант лагеря, его не менее жирная, похожая на свинью в оборочках жена, их истеричная дочка, жирный, словно гусеница, продавец. Их и так ненавидишь, а от таких образов ещё больше.
Я не люблю Ремарка. Но всё равно читаю его и буду читать. Потому что нельзя не читать. И слава богу, что в конце искра жизни разгорается в слабое пламя. Слава богу, что есть надежда.
Ремарк выдумал этот концлагерь, а его сестра погибла в настоящем. Возможно, это его личная дань памяти, мемориальная доска ей и всем жертвам концлагерей.
Ветка комментариев
Эрих Мария Ремарк — Искра жизни
Я очень долго оттягивала чтение этой книги, но вот момент настал. Как говорил Ханс Хенни Янн : «Это настигнет каждого!»
Не понимаю и никогда не пойму тех, у кого Ремарк в «любимых писателях». Я не люблю Ремарка и каждый раз страдаю, когда читаю его книги (это мой личный пунктик). Но это страдание и приносит в конечном итоге катарсис. И поэтому как бы я не относилась к Ремарку, я медленно, но верно продолжаю читать его книги.
У Ремарка всегда всё плохо. Помню, что первой моей книгой у него был Чёрный обелиск , которая до сих остаётся самой любимой. Там тоже всё плохо, но есть крупинки иронии, которые навсегда запали в душу.
Конечно, со стороны кажется, что я при*уела, сижу тут, ворочаю носом, читая книгу об ужасах концлагеря. Я, сытенькая, чистенькая, в тепле, обутая-одетая. Мне вообще полагается захлопнуть рот и не вякать. Я то поколение, которое не застало войну и породит следующее, ещё дальше отстоящее от неё. Помню, как в классе пятом или шестом нас водили на выставку, где всё начиналось с ужасов Второй мировой, а заканчивалось почему-то освоением космоса и настоящим скафандром, сидящим на стульчике. Так вот там было два самых страшных момента — этот пресловутый скафандр и комната, посвящённая концлагерям. Карточки, фотографии истощённых мёртвых людей вповалку, модель печи, номера на руках заключённых, всё это сопровождалось аудиоматериалами. Это было страшно. Это то, от чего нормальному человеку хочется убежать, не смаковать, не делать сэлфи на фоне бараков (какой мудак это придумал?). Это позорные листы истории человечества.
«Искру жизни» можно сравнить с фильмами Ларса фон Триера, и его я тоже не люблю, но посмотрела почти все фильмы. После каждого просмотра хочется сдохнуть, но я продолжаю смотреть, заведомо зная, что они не принесут мне удовольствия. Или страдание — это награда? Или же я не находя в себе жестокость, отрицаю её в других. А жестокости во все времена было немало, и это не только нацисты в Германии, вспомните Голодомор, отряд 731, ГУЛАГ. Жестокость не исчезает, когда закрываешь глаза, когда не читаешь книг, когда стараешься не смотреть на фотографии жертв. Жестокость рождается, когда есть вседозволенность. Поэтому у Ремарка плюгавенькие и тшедушные нацистики с удивлением и удовольствием замечают, что до войны они и подумать не могли, что в силах убить человека, а тут давят их пачками да ещё друг перед другом стараются изголиться: кто больше, кто больнее, кто извращённее.
Конечно, реальным гротескам концлагерной жизни Ремарк противопоставляет гротескные образы немцев: жирный комендант лагеря, его не менее жирная, похожая на свинью в оборочках жена, их истеричная дочка, жирный, словно гусеница, продавец. Их и так ненавидишь, а от таких образов ещё больше.
Я не люблю Ремарка. Но всё равно читаю его и буду читать. Потому что нельзя не читать. И слава богу, что в конце искра жизни разгорается в слабое пламя. Слава богу, что есть надежда.
Ремарк выдумал этот концлагерь, а его сестра погибла в настоящем. Возможно, это его личная дань памяти, мемориальная доска ей и всем жертвам концлагерей.