3

Хантер Томпсон – это имя значит много. И дело даже не в том, что он как апостол контркультуры – неприкасаем для хулы и сомнений в гениальности. И не только в том, что ему удалось отщёлкать на печатной машинке не один десяток действительно сильных абзацев. Дело, наверное, в том, что Томпсон – это такая очень-очень непоколебимая и честная идея, такой очень-очень символ времени, жанра и страны. И пусть это время и этот жанр до конца могут прочувствовать только жители этой самой американской страны (и то не все), для такой штуки как контркультура (только без всяких пошлых и пафосных спекуляций) имя Хантер Томпсон значит очень много.

Великая Акула Хант (на грани пафоса, конечно, но заслуженно) – это очень сложная, противоречивая, неоднозначная личность, заслуживающая глубокого уважения как минимум за более чем восьмидесятилетний жизненный путь, основная часть которого – балансирование на грани эффектной, но пустой по сути клоунады и гениальной непрекращающейся провокации. Не превратиться в балаган, но при этом действовать в опасной близости от него – это или фантастическое везение или благородная черта характера. Поводов для уважения прибавится, если снова сказать об удачных книгах и статьях, которых Томпсон написал не то чтобы очень много, но предостаточно.

При этом, первая его книга «Ромовый дневник» при прочтении оказывается текстом, обременённым весьма сомнительной художественной и литературной ценностью. Посвящена она нескольким месяцам, проведённым Хантером в Пуэрто-Рико в должности обозревателя отдела новостей маленькой бесперспективной газеты. Томпсону тогда было чуть больше двадцати, (в 59-ом ему исполнилось 22 года), а двадцатилетние редко пишут хорошие книги. Поэтому «Ромовый дневник» - рваная, зацикленная на повторениях и яростных попытках отыскать хоть сколько-нибудь значимые слова история томпсоновского альтер-эго Пола Кэмпа. Полу Кэмпу по тексту – за тридцать. За плечами у него журналистика в скитаниях по Америке и Европе, в настоящем – ярко выраженный кризис среднего возраста. Пол Кэмп не совсем понимает, чего ему охота и в связи с этим на протяжении всей книги только и делает, что пьёт, а иногда ещё говорит скучные слова и делает скучные вещи. Рассказанный от его имени текст, таким образом, получается не более чем дневником наблюдений за погодой в Пуэрто-Рико. А погода в Пуэрто-Рико жаркая, влажная и удушающая. Соответственно и текст от первого до последнего слова истерзан этой непрекращающейся жарой, в которой не только невозможно наличие внятного сюжета, но и любое действие лишается смысла.

Достойных моментов в «Ромовом дневнике» всего три: в самом начале, когда Пол Кэмп только-только возникает в аэропорту, из которого отправляется рейс до Пуэрто-Рико. Здесь он ещё бодр и активен. Момент два: единственные удачные размышления главного героя – пара абзацев об иллюзиях относительно жизненного пути, о том, что жизнь всё таки театр, где с одной стороны неугомонный оптимизм, с другой - ощущение неминуемого рока. Фактически, это единственная известная и приличная цитата из всего романа. Она носит кодовое название «Подобно большинству остальных, я был искателем…» и встречается в интернете в избытке. И заключительный третий момент: короткий, но чувственный роман, который завязывается между Кэмпом и Шено - бывшей девушкой его бывшего коллеги. Один совместный приём душа и две постельные сцены.

После «Ромового дневника» к счастью всё образовалось. Хантер Томпсон набил руку, возненавидел Никсона и породил всё то прекрасное и существенно-важное, о чём я говорил выше. «Ромовый дневник» же остался положительным импульсом, начальной точкой и этаким символичным текстом – материалом для работы над ошибками.

У меня есть надежда на грядущую экранизацию, затеянную Джонни Деппом. Всё таки, смотреть на бездействие и бессюжетность, как правило, лучше, чем читать их с листа.

Подобно большинству остальных, я был искателем, человеком действия, оппозиционером, а порой тупым скандалистом. Мне никогда не хватало времени хорошенько подумать, но я чувствовал, что инстинкт ведет меня верным путем. Я делил с другими оптимизм скитальца на тот счет, что кое-кто из нас действительно прогрессирует, что мы избрали честную дорогу и, что лучшие неизбежно доберутся до вершины.
В то же самое время я разделял и мрачное подозрение, что жизнь, которую мы ведем, — безнадежное предприятие, а мы — всего лишь актеры, дурачащие сами себя в процессе бессмысленной одиссеи. Именно напряжение между двумя этими полюсами — неугомонным идеализмом с одной стороны и ощущением неминуемого рока с другой — и держало меня на ногах.

то же в ЖЖ