5 Испанский страх

Книга эта выпала мне в Долгой прогулке. Я большой любитель детективщины, кровавых убийств и прочих кишочков.
И я никак не мог ожидать, что Изверг ввергнет меня в, поистине, экзистенциальный ужас. Я не испытывал таких мук с самоопределением с момента становления бакалавром биологии. А что может быть бесполезнее бакалавра биологии? А вот это вот. Вот это сплошное и ужасающее ничего, которое из себя представляет главный герой.
Его серость и способность к мимикрии привели меня в восторг - он настолько бесцветен, настолько прозрачен, что затеряется в любой толпе, не выделится в любой компании.
А вот его история приводит в ужас. Есть такое понятие - испанский стыд, иногда его называют эстонским. В двух словах - фигню делает герой, а стыдно тебе. А здесь у меня шевелились волосы в таких местах, которые в приличном обществе поминать нельзя. Мне было жутко и страшно, я видел знакомые черты в человеке, который убил всю свою семью! Свои собственные черты! Да и не я один, наверное, увидел бы их. Знаете, вот это "у меня есть проблема, пока что я про неё совру, а потом как-нибудь решу". И постепенно проблемы копятся, формируя, снежный ком. Кому-то удаётся из-под него выскочить, кто-то получается им по голове, но проблемы не так велики. А вот снежный ком Жан-Клода Романа убил его жену и двоих детей, вложив в руки Жан-Клоду отцовский обрез.
И вся книга - это возможность заглянуть в голову убийце. И посочувствовать ему. Не уверен, что Эмманюэль Каррер хотел написать именно это. Судя по книге, он сам в ужасе от истории Жан-Клода, нисколько ему не сочувствует, а испытывает исключительно боязливый исследовательский интерес. Но конкретно я - посочувствовал. Потому что я сам большой любитель отложить как можно больше проблем, на как можно более дальний срок. И вот они накапливаются и накапливаются, и вот-вот меня убьют. И только тогда я начинаю превозмогать и что-то решать.
Жан-Клод не начал никогда. Его единственным решением было убить жену и детей, а не себя самого.
Однозначно рекомендую к прочтению, потрясающей в своей жизненности роман. Он ужасен, он прекрасен, и обыденен, как круасан в Париже.