5 Тёмный ужас братоубийства

Я не под впечатлением. Я в глубоком потрясении: прочитала потрясающую книгу российского писателя Игоря Малышева "Номах". Зарывшись в среднестатистическую современную российскую литературу, я потеряла в веру в состоятельность современных литераторов и в их связь с великой русской литературой. Ну, вот было и прошло. Бывает. Жалко, но надо смириться. И тут – как глоток свежего воздуха, как живительный ливень после длительной засухи, как откровение свыше. В общем, вы поняли, я наконец-то взяла в руки СВОЮ книгу.

Обычно на обложках помещают отрывки из рецензий, все они, как правило, восхваляют книгу, автора и обещают читателю райское блаженство при прочтении. И ничего из этого, тоже как правило, не сбывается. Никто и внимания не обращает. Так вот, я подписываюсь под всеми хвалебными оценками на обложке: да, «новый большой писатель с широким художественным воображением», «яркая и ужасающая поэзия братоубийства», «роман страшный, яростный и сверкающий». Всё правда, ни грана проплаченного славословия.

Роман Игоря Малышева «Номах» можно формально отнести к рассказу о махновщине и её атамане – кровавом Несторе Махно. Но вряд ли найдётся современный читатель, который вздумает отнестись к художественному вымыслу как к историческому исследованию. Писатель подчёркнуто не соблюдает даты и факты, выстраивая потрясающую конструкцию книги. Его задача состоит не в рассказе о махновщине, её деяниях и идеологии, а в представлении читателю ЛИКА гражданской войны как таковой. Войны, где брат на брата, где нет правых и виноватых, где вообще отсутствует понятие «хорошо» и «плохо». Войны, у которой не может быть победного конца, а когда она всё-таки заканчивается, то победителем оказывается главный палач:

«Миром правят убийцы. Ленин – убийца, Номах – убийца, Корнилов, Троцкий, атаман Григорьев – все они убийцы. Они действуют, ломают мир о колено и не знают колебаний. … Сомнения убивают власть».

Действие романа охватывает закат гражданской войны – годы 1920-1921. Нестор Номах (анаграмма имени Махно, использованная Сергеем Есениным в его поэме «Страна негодяев») – один из главных героев. Его окружают единомышленники, это вполне реальные личности – Щусь, Каретников, Аршинов, Лев Задов. Другой важный герой романа – поэт Сергей Сенин (читай Есенин, создатель одноименного персонажа), который бросает прогнившую «окомиссаренную» Москву и перебирается в махновскую вольницу, дабы испить свободы и поделиться ею с крестьянством. Третий очень важный герой – контуженный («конпуженый») махновец Соловьёв со спасённой Пёской за пазухой, бродящий юродивым по степным просторам махновской республики и сочиняющий немного корявые, но исполненные силой провидения стихи о том, что он видит внутренним оком. Вот треугольник, вокруг которого достраивается картина страшного мира гражданской войны.

Весь текст состоит из коротких глав (всего их 138, специально посчитала). Они хаотичны по времени и пространству и мечутся от одного персонажа к другому, от одного события до другого, иногда предшествующего уже описанному. Часть из них – это сны Номаха о свободном мире, который будет построен в результате его победы. С каждой главой всё глубже погружаешься в страшную трясину правды о войне, пока не понимаешь, что ты давно уже затянут ею по самое не могу. Книга берёт постепенно – от ленивых позывов «а не бросить ли» до «Боже, какая книга!». Когда происходит перелом, сказать не могу, не заметила. Когда заметила, была уже там с головой и сердцем.

Есть главы, не имеющие связи ни с какой другой, своеобразные произведения в произведении (например, «Ангел», «Дом старой Параски», «Родинка», «Вдоль берега моря»). Но, как и положено у хорошего писателя, всё лыко в строку, всё в общую копилочку. Бусинка к бусинке нанизывается один страшный рассказ на другой, открывая потрясающую в своей жути картину гражданской войны, которую сумел передать, пожалуй, только Сальвадор Дали своим полотном «Предчувствие гражданской войны», где тело разрывает самоё себя.

В книге нет спасителей Отечества – ни красные в советской традиции, ни белые – в современной, ни зелёные/жёлтые/прочие – в анархистской,– не лучше друг друга, всех надо бояться, ото всех терпеть: «Не остаётся нам, похоже, ничего другого, как идти через весь этот ужас и хранить веру в то, что счастье возможно только так, больше ничего». «Только так» — это означает топить всё в крови, не жалея ни своих, ни чужих, которых в гражданской войне быть не может по определению. Поэтому не жалко никого.

Кроме детей. Не потому что они страдают – все страдают. И не потому что они страдают безвинно – безвинно страдают все. А потому что слишком предметно учатся тому, что можно всё. Почти в начале книги сошлись в своеобразном поединке Соловьёв и деревенский мальчишка, который за околицей деревни хотел отнять у конпуженного его Пёску, чтобы утопить:

«Они стояли и смотрели друг на друга, человек, не понаслышке знающий, что такое смерть, и человек, неожиданно понявший, что можно убивать. … Ребёнок лучился новыми, неизвестными доселе чувствами «я могу сделать с ним всё, что захочу!» читалось в детских глазах. «Всё! Я сам! Один! Я могу всё! Всё! Свобода!» … Кровь билась в его груди, шумела в ушах. Он понял, что может даже убить этого человека. Легко, свободно, без сожаления и глупых сомнений. «Всё можно, всё!» — шептал он сам себе. И Соловьёв вдруг понял, что это «всё можно» пацан пронесёт теперь с собой через всю жизнь, и ему отчего-то стало не по себе. … Мальчик шёл, не оборачиваясь, но по всему было видно, что возвращается он теперь совсем не в ту деревню, из которой ушёл».

«Сердце вскормлено хлебом фантазий,
и жестокость отныне в крови;
вкус насилья, вражды, безобразий
притягательней пресной любви».

Эти строки принадлежат ирландскому поэту Уильяму Йейтсу, автору «Размышлений по поводу гражданской войны». Что ж, видно, у всех гражданских войн общие законы…

И ещё одно, что делает эту книгу: язык. Боже мой, как давно я не встречалась с тобой, великий и могучий! Как тебя только не коверкали и не издевались над тобой и читателями, утверждая, что теперь так принято, без этого никак. А вот как! Игорь Малышев написал блестящую книгу не в малой степени благодаря блестящему владению русским языком. Нет, это не стиль Тургенева и Толстого, тот язык принадлежит веку XIX и должен там оставаться. Это сильный, точный, образный язык XXI века, без сленга, ненормативной лексики и мёртворождённых неологизмов. Писатель с высшим техническим образованием блестяще даёт урок выпускникам литературных университетов. Лишнее доказательство, что на писателя выучить нельзя. Им нужно родиться, а дальше учиться самому, в том числе и у нашей великой литературы, вечная ей память.

После «Номаха» ком в горле. Пробовала взять в руки другую русскоязычную книгу и задохнулась – не хватает языка, всё пресно, плоско, бесцветно. Поскольку не читать не могу (физически не могу. Я как мокрец в «Гадких лебедях» Стругацких: если мне не давать читать, я умру от голода), то пришлось переключиться на переводные детективы. Надеюсь, что временно.