0 Антихюгге как жизненное кредо

«У человека все должно быть прекрасно в меру: и личное, и общественное.»
Маргарина Хемлин «Дознаватель»

Владимир Ильич Ленин сильно подпортил мне жизнь. И я сейчас не про политику, тут дело сугубо личное. Я из того поколения, которое хорошо помнит кудрявого Володю Ульянова с портрета на октябрятской звездочке, читало тьму тьмущую детских книжек с историями о будущем великом революционере и обещало следовать заветам Ильича, давая клятву пионера. Как вы понимаете, в советской агиографии маленький Володя был наделен столькими добродетелями, что с ним не сравнился бы и младенец Иисус, а не то, что обычный ребенок. Мои родители, хоть и не разделявшие коммунистических идей, по одним им известным причинам считали нужным приводить в пример Ленина по всякому поводу. В моей детской жизни буквально дня не проходило, чтобы я не слышала чего-нибудь в духе: «Вот Володя уважал старших/ никогда не врал/без напоминаний учил уроки /был первым учеником (список можно продолжать бесконечно), а ты…», «Вот если не будешь, как Ленин, учить иностранные языки, то…». После для многоточий для усиления эффекта «включался» суровый взгляд, и далее следовало многозначительное молчание. Так я и не узнала, какие страшные последствия моего недоленинства должны были, по мнению папы с мамой, наступить – я не попаду в тюрьму? Не окажусь в эмиграции? Не стану вождем пролетариата?

Не попала. Не оказалась. Не стала. Выросла аполитичным несознательным элементом. Но так или иначе призрак Ленина продолжал меня преследовать. Только понадеешься с удовольствием предаться эскапизму, скажем, с книжкой о древнегреческой литературе, как здравствуйте пожалуйста:

К сожалению, у нас еще не имеется такой работы по Гомеру, которую можно было бы рекомендовать как образец марксистско-ленинского изучения Гомера в целом.

Помечтав о гомеровском изучении Ленина в целом, я решила, что пора уже попытаться отделить Ленина-человека от Ленина-призрака. Самый простой путь – «от яйца и до яблок», поэтому я начала с книги о ранних годах Владимира Ульянова, рассказывающей о семье и детстве, взрослении, формировании мировоззрения, политических взглядов и начале пути к революции.

Слово, которое лучше всего характеризует книгу Владлена Логинова – это «сдержанность». Автор с предельной сосредоточенностью и аккуратностью проходит по тонкому лезвию сложнейшей темы, и не превращает биографию ни в восторженную пафосную Ленининану ни в гневный обличительный памфлет. При этом в тексе нет как заигрываний с читателями и попыток «осовременить образ», так и излишней академичности и сухости. Всё в меру.

Вызывает уважение громадная работа, проделанная с источниками, и стремление автора давать «право голоса» и соратникам, и противникам В.И. Ульянова, позволяя читателю увидеть факты под разными углами зрения и составить собственное мнение. Иной раз мне не хватало определенной эмоциональной составляющей. Но В.Т. Логинов берет на себя роль бесстрастного хрониста, а не художника. Так, он пишет:

В предыдущих главах мы избегали копания в чужих душах и чтения чужих мыслей. О том, что думал, чувствовал, переживал Владимир Ильич, упоминалось, как правило, лишь тогда, когда для этого имелись вполне достоверные данные.

После биографии В.И. Ленина я успела прочитать книгу о Пьере Паоло Пазолини (не спрашивайте, какая тут связь, я не смогу ответить), где мне попалась следующая мысль:

«…Квинтавалле обнаруживает две ярко выраженные черты лучших портретистов и мемуаристов: определенную неприязнь к предмету своего описания и слегка мелочный характер, что не дает мемуаристу впасть в подражательство и благоговение»

Возвращаясь же к книге о Ленине, хочу сказать, что, как оказалось, можно написать хорошую интересную биографию, не обладая вышеописанными чертами. Не стараясь искажать или скрывать факты, в тех случаях, когда речь идет об оценке поступков, В.Т. Логинов мягко и ненавязчиво встает на сторону своего героя. И начинается самое интересное – когда мнение автора и мнение читателя расходятся. Чтобы не говорить о политике, приведу близкий мне пример.

Автор опровергает мнение исследователей, писавших о том, что В.И. Ульянов после окончания юридического факультета не выиграл ни одного дела. В.Т. Логинов со ссылками на источники приводит информацию о конкретных вполне успешных делах и доказывает профессиональную компетентность Ульянова, но также пишет о том, что был и случай, когда Владимир Ильич отказался защищать человека, обвиняемого в краже:

— Заведомого вора защищать не хочу, — резко ответил ему Ульянов, наотрез отказавшись «брать ворованные деньги за защиту»

В.Т. Логинов, определенно, на стороне Ульянова, как, возможно, и многие читатели биографии. У меня позиция противоположная: адвокат защищает клиента не потому, что тот «честный человек», которого ложно обвинили, а потому что у человека (у любого, будь он хоть трижды вор) есть право на защиту. И для меня подобная категоричность «идейность» молодого помощника присяжного поверенного стала важным тревожным звоночком. Человек свои собственные этические представления ставит выше закона и профессиональной этики, это, имхо, весьма и весьма опасный человек. И подобный звоночек был далеко не единственным.

Уж не знаю, дело ли в моей собственной определенной неприязни или еще в чем-то, но чисто по-человечески Владимир Ульянов меня пугал практически всё время чтения. И это не демонизация образа революционера, дело в самых простых вещах.

Меня пугает умный, энергичный и одаренный мальчик, у которого в гимназии нет близких друзей, притом, что он не занудный «ботан», а вполне себе пользующийся авторитетом у мальчишек соученик. Владлен Логинов объясняет это тем, что, мол, ребенку из многодетной семьи друзья не так уж и нужны, общения хватает в семье, но мне это кажется странным. Становится чуть понятнее, когда доходишь до описания того, что Володя Ульянов прекратил общение со способным «новеньким» одноклассником, рассказавшим, что отличная учеба для него – это способ сделать хорошую карьеру и зарабатывать большие деньги. То есть простые человеческие личные цели казались Ульянову «недостойными» еще в гимназии. Подростковый максимализм? Едва ли.

Меня пугает молодой человек, о котором вспоминают следующее:

«Владимиру Ильичу была чужда еще в молодости всякая богема, интеллигентская распущенность, и в его присутствии мы все, входившие в кружок, как бы подтягивались… Фривольный разговор, грубая шутка в его присутствии были невозможны»

Конечно, в конце 19-го века среди думающей молодежи были сильны радикальные настроения, люди думали о необходимых общественных преобразованиях и готовы были что-то делать. В.Т. Логинов приводит любопытную и показательную статистику:

Социал-демократы были молоды — четверть из них не достигла и 20 лет; от 21 до 25 лет — 40%; от 26 до 30 — свыше 21%23.

Но ведь молодость – это не только кружки, листовки и прочая политическая активность, это радость жизни, в которой должно быть место и «интеллигентской распущенности», и «фривольным разговорам», и «грубым шуткам», и, в конце-то концов, девушкам и влюбленностям. У Владимира появляется молодая невеста, а, затем, и жена. Но эта девушка не про «радость жизни». О Надежде Крупскую её подруга писала:

В ее девичьей жизни не было любовной игры, не было перекрестных намеков, взглядов, улыбок, а уж тем более не было поцелуйного искушения.

Брак как союз единомышленников – это отлично (я тут без иронии), однако же очень странно, что союз молодых людей (пускай даже в большей степени дружеский, чем страстно-любовный) не делает Владимира Ульянова мягче и человечнее.

«Ильич требовал отказа, — пишет Крупская, — от обычного в те времена интеллигентского времяпрепровождения: хождения друг к другу в гости, неделовых разговоров, «перебалтывания»

Меня пугает молодой счастливо женатый мужчина, который упорно и последовательно отказывается от любых милых человеческому сердцу радостей, объясняя это необходимостью «работы на благо общества». Становится понятно, что Ульянова «не сломала» ссылка в Сибирь не из-за мягких условий, а потому, что он этой ссылки практически и не заметил:

...с внутренней же стороны день ото дня отличается только тем, что сегодня читаешь одну книгу, завтра — другую; сегодня идешь гулять направо из села, завтра — налево; сегодня пишешь одну работу, завтра — другую…

Ничего личного, всё на благо общества. Подобные вещи пугают тем больше, что речь не идет о нелюдимом типе, который попросту не умеет общаться с людьми, это человек, про которого говорят, что:

«Он умел так подойти к человеку, что тот, незаметно для самого себя, начинал чувствовать себя как дома, непринужденно выкладывал свою душу, чувствуя, что он получит ответ на все свои запросы»

Уж очень все это напоминает описание психопата, отлично умеющего имитировать эмпатию для достижения собственных целей.

Можно рассуждать о том, что если цель прекрасна (например, освободить угнетенные классы, построить справедливое общество), то разве так уж важно, кто к этой цели людей приведет, психопат он там или нет, и насколько он умеет радоваться жизни? Но как по мне, так эти все рассуждения от лукавого.
Только счастливые и радостные люди генерируют радость и счастье вокруг себя. И, между прочим, моё мнение, можно подтвердить цитатой из Ленина:

«Первая обязанность тех, кто хочет искать «путей к человеческому счастью», — написал он, — не морочить самих себя, иметь смелость признать откровенно то, что есть»

А что у нас через 100 лет после 1917-го есть? Есть скандинавские страны, ближе всего подошедшие к построению социализма, есть датчане, считающиеся самыми счастливыми людьми в мире, и есть придуманное этими датчанами понятие «хюгге», включающее в себя всё то, что отвергал Владимир Ильич – посиделки с друзьями, душевные разговоры, уют, тепло, шутки, улыбки, смех - заполнение жизни простыми моментами счастья.

Не ищите путей к «счастью для всех». Просто будьте счастливы. Всем хюгге :)