5

Очень сложно было читать эту книгу, потому что всякий раз это было личной встречей. Странным образом, всякий раз беря ее в руки я испытывала волнение как на экзамене у доброго, умного и строгого профессора, когда страшнее не оценку плохую получить, а не соответствовать чему-то такому, что и выразить словами сложно. И всякий раз это чувство обжигало влюбленностью и близостью, и одиночеством, и более всего неотвратимостью разделенности и тоской.
Я не большой специалист, я не могу всерьез рассуждать о том, как это написано. Я чувствую только красоту и искренность и они искупают для меня все. Разве что у него непривычно мало "я", разве что о Достоевском он, кажется, говорит языком Достоевского, о Пушкине - языком Пушкина, а о Чили - будто бы языком Чили. Или мне только казалось так... И тем не менее всегда это его голос, очень искренний и настоящий.
Мне кажется, будь я в тех же обстоятельствах, рядом, я бы видела людей также. Может быть это значит, что он все-таки хороший писатель, может быть это просто человеческое. Очень сложно было подбираться к последним главам. Сначала ты смотришь на тот двор как бы своими глазами, вместе с журналистами, водителями, другими случайными и не случайными зрителями и чувствуешь, как сердце внутри саднит и обрывается, а потом попадаешь внутрь и смотришь его глазами и я выразить не могу как обжигает все это, как смех вперемешку с пулеметными очередями.
Осталось чувство, как будто все это стало моими воспоминаниями. Спасибо.